Те, кто думает, что смерть похожа на сон, никогда не видели смерти. © Виктория Шваб
Пошел снег. Маленькие колючие снежинки кружатся в порывах резкого ветра, плавно опускаясь на синеватый лед и белоснежными цветами запутываясь в огненно-рыжих локонах. Тауриэль холодно. Просто холодно; она не злится, не плачет больше. Она обнимает себя за плечи, покачиваясь с носков темных от крови и грязи сапогов на пятки, и обратно. Это успокаивало. Равнодушным взглядом она скользит по алому пятну расплывшемуся на льду, прикусывает губу и со рваным хрипом отворачивается. Тела там давно уже нет. Кили там давно уже нет. Было странно думать о нем вот так, неправильно. Они забрали Кили. Давно уже, несколько дней прошло. Конечно, гномы никогда не позволили бы ей, простой лесной эльфийке, похоронить своего принца. Это, наверное, было даже хорошо. Тауриэль не была уверена, что смогла бы сделать это. С тихим вздохом она проводит рукой по спутанным волосам, едва не выдирая их. Легкий укол боли отрезвляет. «Боль — это напоминание, что мы живы», — так всегда говорил Леголас, криво улыбаясь ей, когда было особенно худо. Кажется, он был прав. Леголас часто бывает прав, — отстраненно думает она. Часто, но не всегда. И, кажется, это тоже было хорошо. Все ведь должны порой ошибаться, не так ли? «Иногда нужно упасть, чтобы подняться еще выше», — это тоже говорил Леголас, правда в очередной попытке передразнить отца. Он улыбался тогда, приставляя сухие ветки к волосам на манер короны и строя нарочито серьезное лицо. Леголас вообще много чего говорил вот так — полушутя, полу всерьез. Это хорошо, — она знала. Лучше уж вот так, чем… по-другому. Лучше в штуку от другого, чем через собственную боль. Леголас вот тоже знал. Поэтому-то и говорил ей обычно все сам, шутливо предупреждая, чтобы в следующее мгновение и вовсе забыть, смеясь над очередной шуткой кого-то из отряда. Он, кажется, действительно волновался о ней. И Тауриэль была благодарна ему за это, благодарна, пусть, к сожалению, не всегда и слушала. Вернее — слышала. Разные вещи. Но и он не всегда был прав. Она тоже. И это, наверное, было правильно. Иначе было бы попросту слишком легко, верно? А Эру, — как Тауриэль давно поняла, — не любил упрощать своим детям задачу. А может он и вовсе уже забыл о них; в конце концов все может быть. Тауриэль горько улыбается, чуть приподнимая уголки губ и устало проводит рукой по лицу. — Идем? — тихо спрашивает Леголас за ее спиной. Наверное, он хотел сказать что-то еще, что-то невозможно правильное, но такое не его — отцовское, но промолчал. Это, кажется, тоже было хорошо. Было бы. — Идем, — соглашается она, осторожно сжимая в руке чужие холодные пальцы. Леголас заботился о ней. Как всегда. И Тауриэль знала, что никогда не сможет отплатить ему за это. Но это тоже было правильно. Ведь в конце концов, суть всегда была не в этом.***
Тауриэль глубоко вдыхает. Свежий речной воздух морозом продирает легкие, но она все еще не может сдержать кривой ухмылки, вспоминая родной лесной ветер, пропахший дикими травами и кислыми ягодами. Она любила его всем своим кровоточащим больным сердцем, просто любила. И Леголас любил. Леголас, мхом очищающий сейчас клинок меча от черной орчьей крови и горькой улыбкой сопровождающий ее на этом тернистом пути. Пути изгнанницы. «Лучше погибнуть в бурном море, чем жить в затхлом болоте», — в очередной раз ответил он ей на немой вопрос, насмешливо щуря свои невозможно светлые глаза. Леголас ушел из своего дома, покинул отца и народ, из-за нее. А может и ради нее, Тауриэль так и не разобралась толком. Понять Леголаса всегда было чересчур, слишком сложно. Но она попыталась. Правда. Просто, порой и Леголас был не прав. Наверное, потому что тоже был всего лишь эльфом. А даже эльфам свойственно ошибаться. Но все-таки Леголас любил лес. А лес любил его. И король любил. И королева наверняка тоже. А сам Леголас, кажется, любил ее, Тауриэль. Именно так, как положено друзьям. Настоящим, правильным, хорошим. А она любила его в ответ, понимая, что ничем этого не заслужила. Но Леголас когда-то сказал, что любят не за что-то, а просто так, пожал плечами и фыркнул, что услышал это пару столетий назад в одном людском городке. Люди-то не слишком отличались от них самих — Тауриэль не хотелось начинать заумный спор с самой собою на эту странную тему. И, кажется, Леголас в тот раз все же оказался прав. — Почему? — тихо вопрошает она, прикрывая глаза и вслушиваясь в треск искорок в их костре, мерное биение сердца Леголаса рядом и собственное ровное дыхание. Она устала. Кажется, устала слишком сильно. — Потому что я так хочу, — слабо улыбается он в ответ, разминая пальцы и поднимая голову к засыпанному звездами небу. — И потому что ты мой друг. И потому что я люблю тебя, mellon nin. — О, — Тауриэль замирает. Луна на небе большая как никогда и внезапно вспыхнувшее в памяти воспоминание отзывается в груди тянущей болью. — Тогда мне следует сказать «прости». И я тоже люблю тебя, mellon.***
Леголас вновь ей улыбается. Грустно, горько, но безумно правильно. Только он умеет так — Тауриэль знает. Просто знает, хорошо? Или надеется, что знает. Просто хочет верить. Ему больно, — это она тоже знает. Ему будет еще больнее позже — в этом она уверена, потому что Леголас всегда был лучше нее самой. И ему будет больно. Тауриэль знает, что больно Леголасу будет из-за нее. Опять. Но она слишком сильно любит его, эгоистично неправильно любит, чтобы не причинить ему боль еще большую. Поэтому-то и боится отпустить. Не потому что Леголас до ужаса хороший или правильный, нет, он никогда таким не был; потому что он — просто Леголас. Не хороший и не плохой, обычный, ее Леголас. Потому что он говорит странные и наверняка мудрые глупости, услышанные украдкой, и очень часто ошибается. И это, пожалуй, хорошо. Пошел снег. Опять. Тауриэль осторожно ловит пальцами маленькие колючие снежинки, глупо улыбается и вздыхает. Чтобы после наконец поднять голову и в упор заглянуть в родные светлые глаза. — Прости, — сбивчиво шепчет она, обнимая себя за плечи. — И прощай. Леголас молчит, кривя губы в безумной улыбке и она знает, кожей чувствует, его боль. Это неправильно, но она иначе не может, как ни старается. — Я люблю тебя, mellon nin. Но, пожалуйста, не люби меня. Так будет правильно. Маленькие колючие снежинки кружатся в порывах резкого ветра, плавно опускаясь на седой снег и белоснежными цветами запутываясь в поблекших рыжих локонах.