***
Лето обрушилось на город внезапно. Ворвалось пением птиц, палящим солнцем и сочной зеленью, сменяя весеннюю хандру знойными деньками. Даня сидел в поезде, смотря в окно. На душе было волнительно. Вагон перед отправлением слегка дернулся, и Даня почувствовал медленное движение поезда, который с каждой минутой набирал скорость. На перроне мелькали лица провожающих, затем вокзал закончился, открывая вид на городские микрорайоны, плавно сменяющиеся на зелёный пейзаж и синеву неба. В жизни не всегда сбывается то, что ты хочешь. И смириться с этим, а тем более принять сей факт чертовски трудно. Даня не мечтатель. Он верил в суровые реалии жизни, например, болезни, несчастья, разводы. Он считал, что жизнь не делает подарки. Раньше он думал, что любовь — как раковая болезнь: либо ты её победишь, либо со временем она тебя сожрет и погубит. Но теперь он точно знал, что иногда стоит относиться к своим мыслям и желаемым образным представлениям, как к значащим большего и заслуживающим большего внимания, чем окружающая действительность. Поддаться своим мечтам, уводящим тебя в мир иллюзий, несбыточных желаний и грёз. Ведь так или иначе, мечтая о ком-то или о чём-то, ты можешь даже не подозревать, что сам являешься объектом чьих-то мечтаний. Даня закрыл глаза и вслушался в ритмичный стук колёс, который сообщал ему, что у него всё ещё впереди.Часть 1
27 ноября 2020 г. в 11:10
Если рассматривать жизнь Дани Белкина с точки зрения начертательной геометрии, то его реальная и воображаемая личности являлись диаметрально противоположными. Ему казалось, что он оказался запертым в этом убогом сером мире. В этом сознании. В этом теле. В этой глупой и уродливой человечности. Сколько ни пытайся, от себя всё равно не убежать, и это — самое грустное.
Однако впадать в уныние было нельзя. Он не слабак какой-то, чтобы ночами ныть в подушку, сетуя на жизнь, а взрослый самодостаточный парень. Поэтому, спрятав грусть и нацепив маску злости, он плыл по течению, не забывая упорно плеваться ядом в окружающих. Было несложно. Всё способствовало этому и всячески помогало ему.
Начать хотя бы с семьи. Мать, забеременевшая в своё время из-за инфантильности, присущей молодым, оказалась брошена новоиспеченным отцом ребёнка. Отчаявшаяся женщина, замученная жизнью матери-одиночки и переставшая верить в удачу, храня горький опыт прошлого, вышла замуж за первого попавшегося под руку мужчину, согласившегося стать верным мужем и отцом семейства.
Только сказок в реальности не бывает. Новый муж не оправдал никаких ожиданий. Он был схож с мужской особью водомерки, самец которой не только взбирается на спину юной самки, но и после спаривания остается жить сущим захребетником, отбирая у неё законную добычу. Работа за копейки, отсутствие уважения к жене, воспитание неродного отпрыска через лишения и унижения, после которых на детском теле нередко расплывались фиолетовые пятна, ежедневные претензии к домочадцам и уже устоявшийся ритуал с парой-тройкой банок пива на диване. А женщина терпела и иллюзорно радовалась наконец-то сложившейся полноценной семье. «Теперь всё как у всех», — думала она.
Ещё была средняя общеобразовательная школа номер три. Со своими «альфами» и «омегами», хулиганами и законченными ботаниками. Только вот Даня Белкин не приписывал себя ни к одной из перечисленных категорий, всегда оставаясь где-то в стороне. Лучшим решением было не отсвечивать, быть как все.
Как же так вышло, что за свои семнадцать лет он так и не обзавёлся друзьями, кроме дворовых мальчишек из общежития неподалеку? Даже они нервировали Даню. Он сам не понимал, отчего время от времени терся в этой абсолютно чужой ему компании. Может, ему, как и любому другому человеку, хотелось быть частью хоть какой-нибудь группы, чтобы не чувствовать так отчаянно пожирающее изнутри одиночество?
Всё вокруг злило. Но больше всего Даню вымораживал Миша Левандовский, учившийся в параллельном классе, отличник, душа любой компании. У него всегда всё было идеально и никогда не было пасмурных дней. Один жёлтый диск над головой, что непрерывно светит и указывает верный путь. Хорошая обеспеченная семья, верные друзья, множество поклонниц, любовь учителей. И смотрел он вечно на Даню, когда тот попадал в его объектив, как-то жалостливо, понимающе, заискивающе, отчего Белкину хотелось стереть его голливудскую улыбку, запихнув ему в рот лимон, чтобы полились слёзы из ненавистных глаз да лицо перекосило вдоль и поперёк.
Откуда Даня мог знать о жизни Миши, если они даже не были одноклассниками? Всё очень просто. Белкин упорно отслеживал его во всех социальных сетях, просматривая новостную ленту. Вот Миша в Чехии на рождественских праздниках, здесь — на каком-то любительском концерте, тут идеальное фото со счастливой семьей, катание с друзьями на горных лыжах, вот смешное фото с его псом, который забрался к нему на спину, и далее всё в таком духе. Самое отвратительное: Миша на всех фотографиях сиял. Только на одном снимке с пляжа он не улыбался, а щурился на солнце, и всё равно было видно, что человек вот-вот взорвется от счастья.
Даню злило до скрежета в зубах абсолютно всё в этом человеке. Высокие, ярко выраженные скулы; густые брови, акцентирующие внимание на аквамариновых глазах; едва заметный шрам на левой щеке; сильные жилистые руки и каштановые волосы с рыжеватым оттенком, которые всегда были уложены в идеальную прическу, довольно короткие по бокам и чуть более длинные на макушке. А ещё голос… Вибрирующий, уверенный, четкий, богатый обертонами, а главное, вызывающий доверие. Впервые Даня услышал его звучание в школьной столовой два года назад.
Михаил Левандовский перевёлся к ним в школу ещё в девятом классе. Никто не знал точную причину переезда всей семьи из центра Москвы в небольшой близлежащий город, но, судя по сплетням, почему-то отцу Миши было выгодно перебазировать своих домочадцев вместе с бизнесом сюда. И он не прогадал. Сеть небольших закусочных успешно заняла своё место под солнцем, город встретил продукцию с ликованием, поэтому бизнес вполне процветал.
Даня в тот день был более не выспавшимся, чем обычно, из-за вечерних разборок с отчимом, который решил провести воспитательную работу по поводу полученной им двойки по геометрии. Ночь была долгой и мучительной. Белкин почти не мог сомкнуть глаз. Злился. Отчаянно молотил кулаками по кровати и исступленно орал в подушку от несправедливости и беспомощности.
Он стоял в столовке и раздраженно барабанил по пластиковой лицевой стороне витрины, за которой прятались холодные и горячие блюда. Утром он ничего не успел перехватить дома, потому что отчим вальяжно расселся на кухне, уплетая, судя по запаху, подгоревшую яичницу, а показываться ему на глаза не очень-то хотелось. Очередь продвигалась со скоростью улитки, а утробное урчание желудка становилось с каждой минутой всё громче и интенсивнее. До кассы оставалось всего ничего, когда стоящий перед ним парень обернулся и, лучезарно улыбнувшись, предложил Дане пройти вперёд.
— Привет, слушай, проходи пока. Кажется, я забыл кошелёк в куртке.
И Даня обмер. Голос незнакомца окутывал спокойствием, теплотой, а в груди отчего-то разлилось живительное тепло. Все посторонние звуки разом стихли. Аквамариновые глаза смотрели прямо внутрь, точно сканировали душу. Белкин буквально чувствовал, как чужой взгляд щекотал его изнутри. Хотелось спрятаться.
Где-то неподалёку звякнула разбившаяся тарелка, и Даня словно вынырнул из глубины. Уши разложило, и вернулась ясность ума. Он сорвался с места, забыв про паровые котлетки с макаронами и пирожки с повидлом; очухался только в мужском туалете, плеская холодной водой в лицо, и уставился на себя шальными глазами в зеркало. Сердце гулко билось в районе горла, пальцы на руках подрагивали, а дыхание было шумным. Он сглотнул и медленно опустил взгляд вниз в область ширинки, отмечая про себя, что у него до сих пор стояло. С этой минуты он возненавидел школьного новичка.
Проблема крылась даже не в том, что у Дани встало на парня. Он ещё с тринадцати лет начал осознавать, что его совсем не тянет поглазеть на округлые женские формы или, тем более, пощупать их. Ни за просмотром взрослых фильмов и журналов, ни во время обсуждений с парнями внезапно выросшей груди Таньки Поляковой внутри ничего не ёкало, а ниже пупка царил абсолютный штиль. Путём нехитрых умозаключений, порывшись в интернете и изучив множество статей и роликов соответствующего плана, Даня с хладнокровностью принял свою гомосексуальность. И жил он с ней спокойно, умея контролировать и вовремя гасить свои подростковые гормоны, выпуская своих демонов в комнате один на один.
Проблема заключалась в том, что некий Михаил Левандовский сумел сломать его тщательно выстроенный, буквально по кирпичикам, контроль за секунду. Вдобавок, он был не абы кем, не каким-то гопником, не простофилей, не обычным парнем с такими же или хотя бы похожими на Данины проблемами, а успешным, уверенным в себе человеком, дышащим полной грудью и дарящим счастье другим. Счастливчик, совершенно не знающий всех сторон жизни. С таким ему точно не по пути. С такими шанса не бывает. Даже малейшего. Такие даже не посмотрят в его сторону.
Полная безысходность. И это Даню вымораживало. Но почему? Неужели ему и так не хватало дерьма в жизни? Даня не мечтатель, ему было не до романтики. Он знал, что не имеет права любить такого, как Левандовский, поэтому ему оставалось лишь ненавидеть.
Даня знал, что принять любовь можно, только если веришь, что заслуживаешь ее. Он ничего не мог с собой поделать, когда открывал каждый вечер вкладку браузера и наблюдал тайком за жизнью того, до кого ему никогда не удастся дотянуться. Так боль несбыточного, перемешанная со злобой, утихала, уступая место грусти и тоске, которую он прятал от всех. Он забывался и лишь на короткий миг позволял быть себе слабым.
Чтение для Дани было своего рода отдушиной. Он читал запоем. Мог не спать до самого утра, если произведение увлекало его с головой. Со временем школьный библиотекарь, пожилая седовласая женщина, даже стала приносить ему свои личные книги из дома. Последняя книга, прочитанная Даней, называлась «Одиссея капитана Блада». Она произвела неизгладимое впечатление на парня и помогла со многим определиться. Он поставил себе цель после окончания школы уехать в Москву и поступить на факультет судовождения во что бы то ни стало. Оставить в родном городе всё, что его и так не держало. Попытаться на новом месте идти по жизни так же, как корабль рассекает океан, надеясь, что ветры судьбы наконец приведут его к спокойным просторам.
На дворе стояла весна. Обновлённая и свежая, с лучами мартовского солнца. Данька сидел за столом и, согнувшись над учебником, изучал теорию электромагнитного поля. Мышцы спины затекали от статичного положения, и он периодически водил плечами, чтобы хоть как-то размяться. Сегодня было спокойно. Родители ушли к кому-то в гости, и можно было сосредоточиться, а не отвлекаться на ругань матери с отчимом.
Ближе к вечеру Даньке стало холодно, и он решил сходить на улицу за дровами, чтобы немного подтопить печку. Хоть на улице и царила весна полноправной хозяйкой, ночью в их каменной трёхэтажке было холодно, да и дом ещё не успел прогреться после суровой зимы. Железный дровяник был расположен неподалёку, напротив соседней девятиэтажки. Белкин накинул куртку, влез в кроссовки и, взяв пакет с названием ближайшего супермаркета, вышел на улицу. Хотя уличные фонари и были натыканы по периметру, вокруг было темно.
Чем ближе он подходил к постройке, тем отчетливее были слышны разговоры возле гаражей. Судя по приближающимся голосам, это была компания Ивана. Даня теперь с ними редко куда-то выбирался, и они издевательски дразнили его «задротом» при встрече, на что Белкин их посылал, абсолютно того не стесняясь.
Даня подошёл к дровянику и, выудив ключи из кармана, отпер дверь. Набрав в пакет стопку поленьев, он вышел и запер дверь обратно на замок. Возня у гаражей продолжалась, и Даню одолело любопытство. Он прошёл немного вперёд, тут же вляпавшись в грязь, и, выругавшись, завернул за угол. Серега и Олег удерживали какого-то парня по бокам, а Ванька бил. Даня бы развернулся и ушёл, если бы не мелькнувший в поле зрения красный пуховик. Такой же, как у Левандовского. С мехом по краям капюшона. Сердце бешено застучало. Иван в очередной раз замахнулся, и Белкин крикнул, бросая на землю пакет:
— Отпустите его!
Ваня медленно обернулся и, сплюнув, произнёс:
— Не твоё дело, Белка! Вали!
Левандовский дергался, пытаясь высвободиться из захвата.
— Отпустите его, — уже жёстче произнёс Белкин.
— Этот мудак сам нарвался. Слишком борзый. Мы решили научить его, как вежливо разговаривать с незнакомцами. Присоединяйся, если хочешь.
В этот момент, видимо, пользуясь отвлеченностью противников и ослабшей хваткой, Миша сумел схватить Олега за плечо, рванул на себя его руку, замахнулся и ударил его по лицу.
— Блядь! — взревел Олег.
Серега тут же в ответ заехал костлявым кулаком в челюсть Левандовскому. Всё закрутилось перед глазами.
Данька бросился вперёд, словно заслоняя парня собой. В эту секунду он почувствовал, как Ванины пальцы вцепились в рукав его куртки. Белкин, разъярившись, выбросил назад локоть и услышал, как Иван резко втянул воздух сквозь зубы. Даня молниеносно обернулся, готовый нанести очередной удар, и замер. Ванька стоял, наклонив голову на бок, и, осклабившись, смотрел в упор на Белкина, будто о чём-то размышляя.
— Эй, пацаны, хорош. Походу, это Белкин знакомый. Смотрите, как на рожон лезет, — Ванька сплюнул. — Даже своему готов въебать.
— Ты чего? — прогнусавил Олег.
— Я сказал, хорош! — уже суровее сказал Иван.
Дружки замерли, словно медленно соображая, а затем всё-таки отлипли от Миши и прошли вперёд, небрежно задевая того плечом.
— Ну, покеда, защитничек, — ухмыльнулся Ваня, вытаскивая из пачки сигарету. — Ещё увидимся, — и исчез за углом гаража.
Белкин перевёл взгляд на Мишку. На лице не дёрнулся ни один мускул, хотя внутри всё дрожало. Тот оттолкнулся от ржавой стены, отряхивая джинсы и куртку.
— Жив? — спросил Даня, подбирая пакет с земли, чтобы хоть как-то скрыть дрожь пальцев.
Левандовский в ответ утвердительно кивнул. Когда они вышли из закутка и попали на освещённый участок дороги, Белкин заметил разбитый нос, а под глазом недвусмысленно намекал на своё скорое появление огромный синяк. Одежда была покрыта влажными пятнами. Данька тряхнул головой, откинул с лица непослушную чёлку и двинулся к дому.
— Дань, — окликнул позади Миша.
— Чего тебе, ёпт? — нехотя обернулся Белкин.
— Ты ведь здесь живешь?
— И чё с того? — небрежно спросил он.
— Можно зайти? Мне бы в порядок себя привести. Слишком много вопросов возникнет, если я такой помятый домой вернусь. — Он переступил с ноги на ногу. — Хотя… — чуть дотрагиваясь до щеки. — Вопросов мне по-любому не избежать.
Белкину очень хотелось послать его ко всем чертям и пожелать, чтобы тот сам разбирался со своими проблемами, но вместо этого лишь негромко буркнул:
— Хули с тобой делать, пошли!
Даня никогда никого не приводил к себе домой. И дело было не в том, что у кого-то есть широченная плазма во всю стену, а у него — старенький кинескопный телевизор, или в том, что кто-то может похвастаться красивейшим ремонтом, а он — лишь разношерстными бумажными обоями во всей квартире, словно бы сбежавшими из гайдаевских фильмов. Просто приводить ему было некого. Даже изредка заходивший к нему Ванька всегда ждал снаружи, никогда не напрашиваясь в гости. Да и кто захочет посещать это место?
Они зашли в небольшую прихожую. Даня, стянув с себя куртку и кроссовки, прошёл сразу на кухню топить печь, указав Мишке на местонахождение ванной комнаты.
— Дань, извини, — Белкин вздрогнул, закрывая дверцу печи. — У тебя есть, чем руку обработать? Я её походу ободрал о камни.
Даня поднялся и подошёл к холодильнику, доставая оттуда пластиковую бутылку.
— Держи, — он протянул Мише пузырёк. — С истёкшим сроком годности, но это всё, что есть.
И в эту секунду, когда их пальцы на миг коснулись друг друга, Даньке отчаянно захотелось, чтобы Миша сейчас же развернулся и убежал, сверкая пятками.
— Я как-нибудь переживу, — улыбнулся Левандовский.
Отчего-то небольшая кухня стала совсем крохотной, и Даня почувствовал себя слишком большим для неё. Дышать стало трудно. Миша, стоящий напротив, даже с ссадинами и синяком под глазом излучал свет. Он находился совсем близко, но по-прежнему оставался недосягаемым. От этого становилось тошно.
— Спасибо, — поблагодарил парень. — За то, что вступился. Бля, я бы с троими при всём желании не справился. Прилипли ко мне из-за того, что сиги не оказалось.
— Не за что, — Даня чувствовал себя загнанным в угол. — Заканчивай свой мейкап и пиздуй.
— Да чё я тебе сделал? — серьёзно спросил Миша.
— Ничего! Чё ты доебался до меня? — огрызнулся Даня, пытаясь выйти из кухни: было просто невыносимо там находиться.
— Дань, стой! — произнес Миша, цепляясь за рукав свитшота и удерживая Белкина от побега.
— Пошёл нахуй, — рыкнул Данька, дёргая руку на себя.
Левандовский не отпускал, вцепившись мёртвой хваткой. Даня в очередной раз дернул с силой, притягивая Мишку вплотную к себе, да так и замер. Левандовский резко подался вперёд. Белкин распахнул глаза, ощущая, как его сухих и шершавых губ касаются мягкие и влажные, а скользкий язык толкается меж них. «Блядь, этого просто не может быть, — бухало в голове. — Ебаная параллельная вселенная». В следующую секунду он ожил и обхватил Мишу за шею, отвечая на поцелуй. Они целовались жадно, исступленно, глубоко, лишь на мгновение отрываясь, чтобы глотнуть воздуха. Руки переплетались, путались в волосах, забирались под одежду. Даня задыхался от эмоций, полностью погружаясь в них, до сих пор не веря в происходящее. Его первый поцелуй. Первая любовь.
— Бля… — выдохнул Белкин. — Ты чё? — наблюдая за Левандовским, который вцепился в резинку его брюк и, оттягивая, принялся торопливо спускать их вниз. — Ты чё удумал? — прошептал Белкин, саднящие губы еле его слушались.
Мишка всё так же молчал. Смотрел прямо в упор на Даньку. Прожигал своим взглядом. Медленно опускаясь на корточки, утягивая несчастные Белкины штаны вместе с боксерами вслед за собой.
Даня ощущал, как его с ног до головы окатывает волной жара. Кожа, как будто сгоревшая на солнце, пекла и стала настолько чувствительной, что каждое прикосновение отзывалось дрожью. Голова шла кругом, и картинка перед глазами становилась размытой и нечёткой. Он закусил губу от томящего предвкушения и зажмурил глаза, боясь, что это всего лишь игра его больного воображения или сон, который вырисовывало ему подсознание.
Белкин рвано выдохнул, когда почувствовал щекочущее чужое дыхание на своём стояке. Он распахнул глаза и опустил взгляд, натыкаясь на такой же горящий взгляд Левандовского. И тот, продолжая удерживать зрительный контакт, быстро облизнулся и взял член в рот. Данька вцепился в его плечи, наверное, до синяков и запрокинул голову, больно стукаясь о косяк кухонной двери.
Сердце было готово пробить грудную клетку, в ушах звенело, и он чувствовал, как кровь пульсирует по всему телу с такой силой, что всё горело. Мишка же, помогая себе рукой, отсасывал так, что у Даньки пальцы на ногах поджимались. То кружил языком, втягивал и с пошлым звуком выпускал изо рта, то словно дразнил, медленно лаская и еле касаясь губами. Белкин бы рвал на себе волосы, если бы его руки не комкали с силой толстовку на Мишкиных плечах. Из груди наружу рвался крик, но он только кусал губы до крови, стараясь сдержаться. В какой-то момент его тело напряглось, ягодицы поджались, и он, сдавленно застонав, кончил. Оргазм нёсся через всё тело, опустошая и вытягивая все силы. Постепенно уши разложило, и звуки вместе с реальностью стали заполнять собой пространство.
— Я… — начал Данька, наблюдая, как Мишка вытирает рукавом толстовки свои опухшие раскрасневшиеся губы.
Где-то вдалеке щёлкнул замок, и парни резко отпрянули друг от друга, избавляясь от морока возбуждения. Левандовский стоял истуканом и испуганным взглядом смотрел на Белкина. Данька принялся судорожно натягивать штаны вместе с бельём, возвращая их на законное место, и кинулся в коридор. Было пусто. Всего лишь соседи…
Даня прислонился к двери и искренне рассмеялся. Впервые за много лет.