la vie est courte l'art est long

хвиин вечерами по парку гуляет с розоватым блеском на губах и сигаретой в промерзших руках, что потряхивает то ли от холода, то ли от усталости. не курит там, где могут быть люди. бродит в сутулых ветвях, ботинком давно забытые тропинки пробуждая. заходит подальше и затягивается тяжело, будто дальше не сможет дышать вовсе. легкие обжигает сильно – воздух холодный с дымом пляшет, переиграть друг друга стараются, ядерную смесь создают. дым горький, глаз неприятно режет. фотоаппарат на груди болтается, серыми бликами с закатным солнцем играет, тоже донельзя промерзший. на него были спущены последние сбережения, потрачены часы на тяжелую работу – от раздачи объявлений на оживленном проспекте до мытья полов в ресторанчике прямо под окнами. работа тяжелая, совсем утомительная, а брать на более серьезные должности ее не хотели. даже с присутствием дипломной галочки о том, что в голове мысли ходят в верном направлении. голубизна вьющихся волос, что в своем хаосе напоминали море, да татуировки, небрежным покрывалом скрывающие все переживания под собой, явно отталкивали. почти все собранные деньги уходили на оплату квартиры и человеческие потребности, что явно в планы хвиин никогда не входили. в себя погрузится и сидит до утра, почему – сама не понимает. в окно смотрит на улицы пустые, в своем спокойствии напоминающие небо звездное, на одной волне безгранично красивой тьмой отдают где-то в глазах и по душе режут. за спиной комната хаосом охваченная, на стенах своими посланиями покрыта – на романтичном французском - и снимками завешенная от пола до потолка. мольберт выделялся, большой, скрытый пеленой не новых рисунков, не болезненно-белой маской бумаги, а занавесками. с утра не выдержали и слетели, открытое с ночи окно предало, только подтолкнуло их вместо спасения. на небольшом диване спало рыжее чудо, морду в беловатое пузо завернув, единственный признак жизни не только квартиры, но и ее хозяйки. сигарета сыграла свою роль и, заблестев аккуратным огоньком последний раз, полетела в ближайший мусорный бак. хвиин поежилась: осенняя прохлада пробивала сильно, потрепанное пальтишко и клетчатый шарф, змеей лежащий вокруг шеи, не помогали. тишину, что мыслей пагубных кучу в голове рождала, прерывала лишь скрипучая песнь ветра, не утихавшая ни на секунду, зато творил он красиво, так, как никто из живых не мог, создавая своими хаотичными порывами узор на небольшой речушке. покрасневшие пальцы, рисунком небольших цветов окруженные, потянулись к фотоаппарату и осторожно, побаиваясь потерять идейность, нажимали на кнопку снимка. взволнованный выдох отразился паром на беспокойном пейзаже – сколько бы снимков не было сделано до этого, каждый последующий всегда волнением внутри отзывался. объектив медленно пополз выше, ловя в свои рамки чудную картину игры трех рыжеватых собак и женщины в клетчатом берете, что точно о посторонних глазах не думала, улыбаясь ярче разноцветной листвы в ногах. хвиин вскидывает бровь, цветом небо напоминающую, неуверенно увековечивает в памяти фотоаппарата (да и в своей) солнечную женщину с угольно-черными волосами. она видела ее впервые, когда деревья местные уже считать устали, сколько сигарет было выкурено на этом мосту, а дорожки, прячущиеся каждое утро под слоем инея, выучили каждый хвиинов шаг, усталый и медленный. после односторонней встречи с загадочной незнакомкой «с-того-берега», как прозвала ее хеджин, мельком ознакомившаяся с ситуацией, хвиин несколько дней не выходила из дома. проявляла получившиеся снимки, гирляндой завешивая пространство под потолком. линия фотографий отражала один настрой – угрюмый, черно-белым переливаясь из одиноко стоящей скамейки, приластившейся под лысыми ветвями аккуратного дерева, в водные узоры крупным планом взятые под шум ветра. несколько лампочек «гирлянды» очень сильно выделялись: играли мягким цветом и живую фигуру на себе хранили. она сидела под своими творениями, скрестив ноги по-турецки и думала часами, иногда шею потирая от усталости и взгляд свой переводя на снимки над томно-голубой макушкой. из нирваны вырвал тихий звон телефона, хеджин снова напоминает о том, что прием пищи – обязательный пункт для человеческого существования. хвиин лишь фыркнула, головой покачивая, чтобы надоевшая челка хоть немного взгляд прояснила. вместо еды, которой в этом урагане и в помине не было, руки потянулись к убивающей пачке, открыли аккуратно окно и пустили по телу мурашки, вечерний воздух ужасно морозил. взгляд медленно очертил контур соседнего дома и вышел за пределы укромного уголка на оживленную улицу, бордовым переливаясь от закатного солнца. такого же уютного, как… недокуренная сигарета была потушена и оставлена, пока ее мучительница судорожно мельтешила и терялась в собственном хаосе в поисках нужных вещей. ноги нелепо быстро несли ее вниз по лестничному проему, узкой тропинке, пока сосредоточенный взгляд, грозно опустивший брови, изучал потертые носы конверсов. очки давно сползли , давая не спасительное просветление, а дискомфортную грань между спадут, убиваясь об промерзшую землю, или нет. решающую роль в данном споре решило чье-то твердое плечо, встретившееся с хвииновым лбом. очки с глухим стуком упали на землю, а их небесная обладательница полетела вперед, путаясь в собственных ногах и подоле цветочной юбки. тихое «ой» вырывается на выдохе, когда колени встречаются с сотнями серебристых камней. -приношу тысячу извинений, - аккуратная рука опускается на подрагивающее от холода плечо хвиин, предлагая ей помощь, - видимо я слишком ушла в себя. – голос был низкий, обволакивающий. хотелось слушать его, погружаясь в сон; слушать, пока беспокойство не уйдет или мысли от убивающих к тишине не придут. -я думаю, извиняться надо мне… - хвиин встала, осторожно приняв руку спасителя, взгляд медленно вверх подняла, встречаясь с улыбкой незнакомки «с-того-берега». глаза нервно забегали по ее лицу, хвиинов вид буквально кричал о ее беспомощности. -все в порядке, - обладательница угольных волос снова улыбнулась, наклоняясь к давно позабытым очкам. медленное движение в сторону стоящей напротив и потерявшийся элемент снова сел на лицо хвиин; та лишь моргнула, фокусируя свой взгляд через линзы. поклонившись несколько раз, хвиин развернулась и быстрым шагом удалялась в тихую глубь, пока руки искали сигареты по всевозможным карманам. спасительной смерти она не нашла и, громко выругавшись, развернулась. таинственной женщины на том месте не оказалось, как и ее сигарет – значит дома оставила, пока в собственном дыхании путаясь, сюда спешила. позже вечером холст украсил портрет женщины. это была не последняя их встреча. хвиин каждый вечер мимо ходила в надежде еще раз увидеть свою музу, каждый раз делая снимок того места, многое поменялось за короткий промежуток времени: листва на земле пожухла и совсем свой цвет потеряла, вода покрывалась слоем тонкого льда и с болезненным хрустом его ломала. голубая копна, не прикрытая шапкой, собирала на себе снежинки, еще совсем слабые и неуверенные, пока ее обладательница старательно снимала расколовшийся причудливой формой лед. сзади захрустела дорожка, заметно напугав хвиин. к ногам, спрятанным под длинной юбкой, подбежал корги, заинтересованно пофыркивая. Руки отпустили фотоаппарат и медленно потянулись к рыжему чуду, то лишь презрительно понюхало его и, развернувшись, рвануло в противоположную сторону. снова она. и снова сияет. рукой в черной перчатке машет, чересчур приветливо улыбаясь. в тот день хвиин, прогуливаясь неловко рядом, узнала, как зовут героиню ее картин и давних фантазий – мунбель. красивое имя, нетипичное. она вечерами сидела и смаковала его на языке с горьким кофе на привкусе, пока сама мунбель письма ей писала. большие и старомодные. их первый вечер вместе всегда огоньком в хвииновой памяти горел. когда мунбель с переживанием интересовалась, почему хвиин ходит без шапки в такое время, а та лишь отмахивалась, не переставала смотреть на профиль своей спутницы. старалась запомнить каждый миллиметр, чтобы на холст его перенести. первое письмо от мунбель пришло поздно вечером. на улице ветер не на шутку злился, разгоняя хороводы снежинок. оно было большое, но не несущее в себе ничего серьезного. много вопросов: сначала базовые – от возраста до увлечений, потом более смелые. хвиин читала их, засунув кисть себе за ухо и радовалась, что письма в их время приходили не бумажные, а электронные, иначе комната превратилась бы в кладезь бумажек, исчерченных во благо людских отношений, уже очень и очень скоро. отвечала она не сразу, сначала линию бежевой краской вырисовывая и надоедливого кота из под нога отпинывая. долго вычерчивала, по одному месту маслом несколько раз проводя , пока глаза от усталости закрываться не начинали. когда она отвечала, собеседница уже спала. это их негласное правило. встречи были редкие. мунбель работала в другом городе и на связь днем вообще не выходила, а сама хвиин не напирала – сидела в своем убежище и на хеджин свои эмоции перепихивала, часами в трубку телефона ей просто рассказывая, как ей эта бель нравится. хеджин на той стороне лишь хмыкала, редко какое слово вставляя. ранним утром хвиин на балкон выходила, неудобный и маленький. ей не было холодно в те моменты, даже на осеннем, почти зимнем, холоде, пробирающем до самых верхних позвонков, что были скрыты под безразмерным, стареньким и пахнущим солнечным домом, свитере. предрассветный воздух бодрил, сыростью пах и морозил, предвещая и легонько нашептывая, волосы распущенные подергивая, играясь. девушка делала затяжку, захлебываясь в ней и скидывала пепел, попадая себе на пальцы. тонкие, болезненно худые и длинные. совсем не боясь боли от маленьких, как затухающие в поглощающем бардовом оттенке звезды, искорок пепла. попадая на бледную кожу, они болезненно вздыхали и тухли. ветер ловил их и уносил с собой. ложась в постель, она всегда получала короткое сообщение: «снова не спала?». когда мунбель впервые оказалась у нее дома, они долго молчали. старшая молча ходила вокруг всевозможных холстов и фотографий, глаза немного прищуривая. руку осторожно подняла и по своему портрету прошлась. -это… прекрасно, - удивленный выдох и тихая фраза. хвиин лишь сзади на одном месте топталась, неловко рукава свитера закатывая. -я нарисовала ее после нашей первой встречи, - осторожно подходит к мунбель сзади и обнимает. тоже впервые. неуверенно, не ожидая получить ответ. та повернулась, обвивая ее руками. обняла крепко, голову на плечо положив. вдыхает запах хвииновых волос – крепкий кофе и никотин. к ним в ноги спрыгивает кот, недовольно пофыркивая, хозяйку свою дико ревнует. мунбель лишь улыбнулась в шею, дыханием своим обжигая. второй раз они обнимались, когда хвиин посреди ночи попросила бель приехать. пьяная. она приехала быстро, потому что знала, если младшая пила, значит что-то случилось. так и вышло: хвииновы работы снова не прошли ни на одну выставку, а та сдуру напилась. в квартире нос режет резкий запах крепкого алкоголя и ванильной свечки. мунбель осторожно заглядывает в мастерскую и видит хвиин, сидящую в центре порванных работ. плечи потряхивало, а руки сжимали в кулак домашние клетчатые штаны. бель подходит к ней и прижимает к себе. долго держит, молчит. слушает хаотичные рассказы младшей, пока та окончательно не успокаивается. засыпают позже вместе на неудобном полуторном диване, за руки держась. первый поцелуй был этим же утром, когда бель непонимающе пустые полки на кухне рассматривала в радужной хвииновой футболке. -тут ничего нет, - заспанная хвиин вышла в комнату под яркий солнечный свет, глаза руками потирала и босыми ногами по деревянному полу негромко шлепала до бель, снова обнимая, втягивая свой же запах от старшей, что на душе теплом отзывалось. мунбель развернулась, стараясь не прерывать телесный контакт, и поцеловала хвиин в лоб, рукой ей волосы поправляя. -я тебя люблю, - хвиин тихо пробубнила бель в грудь, цепляясь за ее плечи крепко, боясь быть отвергнутой. та лицо ей подняла, в глаза долго смотрела, будто не веря этим словам. пальцами медленно вела по щеке, идеальное лицо очерчивала в раздумьях. большой палец по нижней губе невесомо мазнул и бель наклонилась. наклонилась и поцеловала самую красивую хвиин, ту хвиин, в которую она влюбилась еще тогда, в парке – неуклюжую, горящую творчеством изнутри и абсолютно теплую, домашнюю. слова остались без ответа. непроизнесенные, но обеими услышанные. следующий их поцелуй был необычен. необычен тем, что хвиин сидела под мунбель, судорожно руками ее рубашку перебирая, пока старшая пучок стягивала, хвииновы волосы распускала. голубая копна распалась по голой спине, что лишь топом была прикрыта. бель застала ее сосредоточенно рисующей незамысловатый пейзаж под чей-то заказ, с серьезным лицом и голыми руками, бесконечными рисунками охваченными. узоры с рук медленно текли по плечам, вниз по спине, скрываясь под резинкой штанов. ей захотелось их потрогать, провести рукой по каждой татуировке и узнать, что она означает и насколько она важна хозяйке. это был первый раз, когда она видела так много хвиин. и первый раз, когда она ее так много касалась. касалась ее волос, пахнущих краской; бледных рук, своими картинами произведения искусств в выставочном зале напоминающие; ребер, которые болезненно появлялись на каждом вдохе; губ, которых ей всегда было мало. хвиин была красива. красива как экспонат, который люди в лувре рассматривали. только в лувр бель ее никогда бы не отдала. искусство для одной. хвиин задыхалась каждый раз с мунбель, как будто старшая весь воздух себе забирала. задыхалась от бесконечных касаний, от нежных рук, которые были повсюду. как будто бель скульптор, очередной шедевр создающий – руками водила осторожно и уверенно. задыхалась каждый раз, когда бель шутила. смеялась так, что глаза слезились, попутно рукой ее в плечо ударяя. и задыхалась, когда в очередной раз в любви признавалась. в картинах касаниях и словах.