Черника

В начале их знакомства Николай и представить себе не мог, что эстет и аристократ Яков Гуро на поверку окажется любителем простых человеческих сладостей. И когда Гоголь в первый раз застал его не с изящным круассаном и эспрессо из лучших сортов кофейных зёрен, а с обычным рогаликом и «кофе» из ближайшего автомата, культурный шок не заставил себя ждать. Гуро тогда ещё со смехом добавил, что готовил рогалики сам, и Николай вовсе, говоря нелитературным языком, охренел. Такой контраст удивлял его до сих пор, а ведь они уже полгода жили вместе. Настроение «приготовить что-нибудь вкусненькое» нападало на Якова всегда внезапно. На этот раз — с самого утра. Гоголь ещё даже не успел толком проснуться, а Гуро уже орудовал на кухне, вымешивая тесто. На столе в отдельных креманках оттаивали, дожидаясь своего часа, вишня и черника. Яков работы руками не чурался, но Гоголя к готовке не допускал. Как Николай подозревал, чтобы тот ничего не испортил. Уж так случилось, что при всех своих литературных талантах, с кулинарией у него не сложилось, и однажды он даже умудрился завести плесень в чае. Поэтому, когда Гуро заявил все права на общую кухню, Николай с радостью открестился от этой части квартиры. — Утро доброе, душа моя, — Гуро лишь на миг поднял взгляд, не отрываясь от раскатывания тонкого пласта теста, когда Николай показался в дверях. — Ага, — зевать и пялиться одновременно было неудобно, но Гоголь справился. То, как Яков управлялся с готовкой, всегда вызывало не просто уважение — искренний восторг. Действия его казались простыми, но за каждым из них прослеживался недюжинный опыт и знание своего дела, словно Гуро был не уважаемым сомелье, а шеф-поваром высшего разряда. — Это завтрак? — Пожалуй, нет, — Гуро на миг прервался, чтобы отрезать край теста специальным фигурным ножом, формируя красивую каёмку. — Это на после завтрака. Хочешь что-то определённое? Пока Николай соображал, что ответить, Яков, убедившись, что тесто раскатано достаточно тонко и нигде не порвалось, вытер руки полотенцем и вмиг оказался рядом. Покровительственный взгляд сверху вниз лишил Гоголя любых мыслей, и он, не задумываясь, просто обнял Гуро, нежась и притираясь словно кот. — Не знаю, — ответил он спустя пару минут молчаливых тёплых объятий. — Что угодно, я на всё согласен. Яков не любил неопределённости, и Николай это знал. Каждый раз, когда он перекладывал ответственность по выбору завтрака на Гуро, тот всегда старался всевозможными способами сделать приём пищи настолько особенным, чтобы его потом хотелось вспоминать снова и снова. — На всё согласен, — повторил Яков, с прищуром оглядывая кухню. Ему достаточно было чуть-чуть отклониться назад, чтобы подвинуть тарелки с ещё не растаявшими ягодами. — Открой рот. Николай повиновался — на язык легла покрытая ледяной коркой черника. Перекатывая её по рту, он невольно раздавил ягоду и почувствовал приятный кисло-сладкий вкус. В сочетании с холодом было даже лучше. Следующую ягоду Яков осторожно раздавил и коснулся испачканным в соке пальцем губ Николая, оставляя на них яркий след. После Гуро взял вишню, съел её сам и прильнул к губам Гоголя, смешивая красный сок с фиолетовым. Упрашивать Николая не пришлось — целоваться он любил так же, как и есть приготовленное Яковом. Поэтому когда Гуро сделал пару шагов назад, Гоголь охотно потянулся за ним, смутно соображая, что направляются они куда-то обратно в сторону спальни. Как Гуро умудрился захватить с собой тарелочку с ягодами, — осталось для Николая загадкой, но думать об этом он собирался потом — пока что Яков между поцелуями успевал кормить его черникой, и Гоголь с удовольствием не только ел, но и через раз облизывал Гуро пальцы, безнадёжно пачкая их соком. Казалось, он был везде — и его стало только больше, когда Яков поставил тарелку на тумбочку, а сам лёг на кровать. Он улыбался — хитро, со знанием дела, как будто готовил это маленькое представление заранее. Гоголь пообещал себе подумать об этом позже, а пока ему предоставили нечто большее, чем просто приготовленный любимым человеком завтрак. Следы, которые он оставил у Гуро на коже, отдавали ещё большей синевой, чем обычно, но едва ли Николай обращал на это внимание, когда помогал Якову раздеться. Солёное сразу после кисло-сладкого ощущалось необычайно остро, и Гоголь не без удовольствия облизал головку члена Гуро под одобрительный стон последнего. — Ш-ш-ш, постой, — прошептал он, когда Николай остановился на миг вдохнуть. — Это потом. — Он взял ещё несколько ягод, за которыми Гоголю пришлось тянуться. Сделано это было, очевидно, специально, чтобы отвлечь Николая от одного действия и прозрачно намекнуть на второе. Гоголь всегда, когда Яков в прямом смысле предлагал себя, старался быть осторожным. И хотя Гуро был во всех смыслах крепче, в такие моменты он казался уязвимым. Когда Яков коснулся его предплечья, Николай понял: можно — и медленно толкнулся внутрь. Гуро этого было мало — ему всегда, кажется, было мало, — потому что как только Гоголь полностью вошёл, он выгнулся, требуя активных действий. А ещё протяжно, бесстыдно застонал, одной рукой обхватывая себя у основания. Николай обычно в такие моменты был молчалив, но Яков отрывался за двоих, не стесняясь ни соседей, ни всегда с интересом наблюдающей за действом кошки. Оргазм у Гоголя всегда был яркий, короткий, лишающий всех сил и одновременно придающий новые. Он пару секунд хватал ртом воздух, пытаясь выровнять дыхание, а Яков ждал — он всегда ждал, он был выносливее. Когда Николай пришёл в себя, он с готовностью спустился ниже, ожидая разрешения. Яков взял черничинку и раздавил её на головке собственного члена. Яркий сок на нежной коже завораживал, и Николай облизал её тщательно, а после расслабился, позволяя Гуро выбирать удобный темп и глубину. Яков пах черникой, и на вкус его семя тоже немного отдавало черникой. Эта мысль почему-то заставила Гоголя покраснеть и смущённо уткнуться Гуро в плечо. — Я же теперь дня три от черники не отмоюсь, — заметил Яков, засмеявшись приятным глубоким грудным смехом. От такого у Николая щемило в душе и хотелось совершать подвиги. Например, научиться готовить. Или придумать, как можно быстро убрать с кожи яркие черничные пятна.