Сделка

Трясучка лениво отступил, пропуская мимо шелудивого пса. Мог бы пнуть, наверное. Да теперь и вряд ли сыщется кто-то уверенный в том, что он не из тех, кто пинает животных, встающих на пути. В том и был смысл. А здесь все почти по-старому. Сколько не броди в далеких краях, рано или поздно ты вдруг оказываешься там, где тебе все знакомо. Чем больше бродишь – тем больше таких мест. Но именно тут он в первый раз повстречался со своей смертью. Ему бы чему-нибудь научиться тогда, так нет – надо было уехать за море… Кол схватил за руку старика, который попытался обойти его по широкой дуге: - Знахарки еще тут живут? Старик непонимающе уставился на него, но, как и все другие, быстро отвел взгляд от его изуродованной рожи. Кол предпринял еще одну попытку: - С ними должна быть моя ровесница… женщина, чуть старше тридцати. Лицо как у меня почти, только из-за родимого пятна. Старик удивленно выгнул бровь, даже на секунду глянул на него. Но махнул рукой к старому дому на околице. Кол его помнил, но если женщин там не было, то и смысла заворачивать в эту деревню тоже не было. Он кивком разрешил старику идти, и двинул к разваливающейся избушке. Он помнил это место другим. Да и сам был другим. Тогда в доме жили две взрослые женщины – старухи почти, и девчонка его возраста. Несчастная девка – через половину лица у нее шло огромное родимое пятно, закрывающее щеку, немного заползающее на веко и убегающее к уху, прячась под волосами. Грязная, покрытая прыщами, с огромным носом, губами, глазами… Он помнил, что пожалел ее тогда, с примесью отвращения, и не мог долго смотреть в ее лицо. Что было трудно, если учесть, что она с родственницами выхаживала его от лихорадки, которая и принесла ему имя. Уродливая девица, одним словом, но он с тех пор немного пересмотрел отношение к уродству. Они помогли ему однажды – есть шанс, что в такую поганую погоду они возьмут его деньги снова и снова помогут. Отец платил им за излечение – он заплатит за тихую ночь. Свое отношение к романтике ночей под открытым воздухом и дождем он тоже пересмотрел. Пустой и тихий дом. Пустой. Что ж, без хозяев оно может и лучше. В любом случае – дверь открыта. Кол толкнул дверь, заглядывая внутрь. За спиной (ха, к нему еще могут подобраться незаметно?) раздался женский голос: - Шевельнись, и у тебя из носа выглянет моя стрела. Кол не шевельнулся, но произнес: - Меня называют Кол Трясучка. Я был в этом доме. Мой отец – Гремучая Шея. - Я знала парня по имени Кол. Он мертв. Прямо даже интересно настолько, что он обернулся. Глянул через плечо, вопросительно подняв бровь. Действительно стрела. Прямо перед носом. А на другом ее конце темный провал капюшона и длинные сильные пальцы, умеющие обращаться с луком. Но женщина вдруг опустила оружие, и произнесла: - Но я слышала, что у Доу в телохранителях ходит парень по имени Кол Трясучка. Что бы его могло сюда завести? - Дождь. - Справедливо. Ну так и проходи, не мочи нас обоих попусту. Трясучка пожал плечами и, нагнувшись, вошел в сени. Женщина протиснулась следом, совершенно глупо повернувшись к нему спиной, и завозилась с фонарем. Ну а когда же сняла плащ и повернулась к нему, он узнал ту самую девицу. И удивился. Не сильно, но в последнее время мало что вызывало у него даже такие приглушенные эмоции. Кроме боя, в котором он снова жил и смеялся искренне. Только по пятну на лице он ее и узнал. Вот уж правду говорят – страшные подростки вырастают красивыми. Равно как и красивые. Равно как и некоторые страшные остаются страшными. Эта конкретная баба избавилась от прыщей, а пропорции лица пришли в гармонию. Она чем-то напомнила ему Эдейр. Разве что не такую утонченную… она была похожа на младшую сестру Эдейр, если бы та выбрала себе военное поприще. Над воротником, прямо под подбородком шел грубый шрам, словно девице не очень удачно попытались оттяпать голову. Родимое пятно, в противовес очень белой коже – потемнело и контрастировало, как и пара татуировок, которые она набила под ним и над ним – не иначе, как для симметрии. Дикая красавица. Компания как раз по нему – так он подумал с легкой иронией – единственным признаком юмора, который в нем остался. Ну а хозяйка дома смотрела на него своими темными глазами. Без выражения, но прямо в лицо. На это не многие шли в последние пару лет его жизни. Что ж – она красива, она получала раны, наносила их сама, судя по обращению с луком, и она смотрит ему в лицо. Есть кость. Только и всего. Пол севера таких. Кто-то живее, кто-то мертвее. Внезапно девка шагнула вперед, сократив то расстояние, которое люди инстинктивно определяли как безопасное для себя. Первая женщина среди пары-тройки храбрых мужчин. Иным словом – люди не приближаются к нему. - Это действительно ты. Странный тон. Такой спокойный и ровный, словно она приложила усилия, чтобы голос звучал ровно. А потом и вовсе дотронулась до него. Протянула руку и отвела в сторону волосы, падающие на обожженную половину лица. Кол нахмурился. Не потому что был недоволен вниманием, а потому что как-то не привык к прикосновениям и близости. Особенно если учесть, что ему и до Стирии не часто выпадали моменты чьего-то участия. Холодная, замерзшая, но гладкая ладонь накрыла его щеку. Ширины той ладони не хватило, чтобы закрыть весь шрам. Тем же тоном она произнесла: - Тебе причинили много боли. Кол хмыкнул: - Да ну – сущая мелочь. – И легким ударом отбросил ее руку. - Ты жив. Это ты. - А с чего ты вообще взяла, что я умер? - Я вижу. - Чего? - Я ведьмина дочь. Я вижу. Она прошлепала в комнату, плюхнув сумку на стол и принявшись в ней копаться. Кол сам пригласил себя усесться на лавку, прокомментировав: - Я слыхал об одной ведьме. У Бетода служила. Говорят, могла уболтать кого угодно хоть глотку себе перерезать. Красотка кивнула, тихо ответив: - Она говорила. А я вижу. Мы разные. - Так вас еще и много? - Не очень. - Хорошо. Магии верить не стоит. Девка мельком ухмыльнулась: - Верно. Но я не маг. Я ведьмина дочь. - Есть разница? - Я лечу травами. Сражаюсь оружием. И иногда я вижу. Трясучке не больно нравился этот разговор. По-честному, так он предпочел бы отдать ей деньги и помолчать. Но она тут хозяйка, а этот факт было бы справедливо уважить. Хочет болтать, он может и бабьи бредни послушать – с него не убудет. Девка стянула куртку, оставшись в рубахе и кожаных штанах, и вовсю возилась у печки. Рванина, кожа и меха. Выглядело так, будто когда-то она умудрилась спутаться с дикарями и перенять моду у их мужиков. Судя по татуировкам, так оно и было. Девка, между тем, так же ровно, не меняя мрачного и спокойного выражения на лице, продолжала говорить: - Кауриб была очень сильная. Настоящая ведьма. Как моя мать, что выходила тебя. Я слабее. Но именно я видела, что ты умрешь три раза. Я видела, что ты должен жить. - Да ну? Сайра мимолетно поглядела на Трясучку, гадая, как бы ей осторожно подступиться к тому страшному мужчине, в которого он превратился. Она была немного шокирована – тот мальчишка, если не вспоминать о ее легкой влюбленности, был одним из светлых воспоминаний. Смешливым был, говорливым. Он первый, с кем ей пришло видение. Когда она дотронулась до него там, на берегу, когда он лежал без сознания и без штанов. Как тогда перед глазами проносились лица тех, кто пойдет за ним, кого он поддержит и спасет. Видела его улыбки всегда. Кажется, даже мельком видела красивого мужчину, которым он станет. А потом увидела, как он уплывает за море и там… там ее отбросило. Там была тьма, боль. Там была смерть. А нет – гляди ж ты – вот он сидит, живой. Глаз – не плохая цена за жизнь. Если, конечно, там осталось что-то, что стоит такой цены. Она не видела в нем света. Он должен был стать хорошим человеком. Должен был стать тем, кто может сделать что-то… лучшее. Поступать по правильному. А теперь он полон черноты. Почти полностью. Ей было интересно. Где-то там, в тихой глубине, куда даже ее глаз не мог смотреть, где-то там было что-то другое. Может, там сидело то лучшее, что осталось? Может, там спрятано то, что скажет о его жизни? Любопытно. Она впервые не могла увидеть, когда хотела видеть. Сайра бросила через плечо: - Три монеты за крышу. Еще одну, если хочешь чтоб накормила. Надолго здесь? - Проходом. Завышенной ценой он не возмутился. И то хорошо. Сайра еще раз украдкой оглядела его. Она не откажет в помощи. Она видела в пятнадцать лет, что должна ему помочь. Такие как она ничего не видят просто так. Он должен быть живым. И точка. А какой же красивый все же! Хотелось бы посмотреть на его целое лицо, когда он уже стал взрослым. Но и опасный. Этот шрам и металлический глаз делали лицо хищным. Маска вечной ярости. От такого люди наверняка шарахаются, сторонятся, не видят дальше свирепости и жестокого равнодушия. Жалко. Она помнит, каким он был – добро и свет. Жаль, что никто не пытается вытащить это обратно. Ведь никто же не пытается! Сайра заметила, что он смотрит на нее так же изучающе. Тьфу, ты! Вот уж в чем неудобство с одноглазым человеком. Она быстро спросила: - Куда ты идешь? - За женщиной. О как! Гляди-ка, значит, есть все же кто-то, кто видит? - Разве твоя женщина не должна быть подле тебя? - Доу сказал найти одну женщину и привести к нему. Сайра покачала головой: - Не очень хорошие для нее новости, наверное. - Я не несу хороших новостей. Ага, и масса скупой прямолинейной угрюмости вместо легких прошлых слов. Сайра кивнула на два ведра у входа: - За домом колодец – воды принеси. Кажется, он собирался отказаться. Что ж – если Кауриб могла уговорить словами, то Сайра может уговорить глазами. Послушался. Молча пошел выполнять. А она еще может, гляди-ка. Сайра даже с некоторым любопытством принялась раздеваться, когда нагрела воды для бадьи. Ей было интересно, как он отреагирует… Ну, она предположила, что женщины вряд ли набирались смелости приблизиться к нему, даже если и хотели. Ну а шлюхи обычно склонны быстро отделаться от клиентов, не стремясь с ними поболтать. Одним словом – она предполагала, что он давно уже не был в обществе голой женщины, не старающейся отвести глаз от его лица или и вовсе сбежать. Да и рядом с ней давно не было мужчины, рядом с которым хотелось раздеться. Трясучка успел и поесть и бросить одеяло, на котором спал в дороге, прямо у стены. Сейчас он сидел на нем, методично натачивая две пары ножей, аккуратно лежащих перед ним на полу. Когда Сайра скинула рубаху, звук скользящего по стали оселка прервался. Обернувшись, она встретилась с прямым и спокойным взглядом. Кажется, здоровый уголок губ чуть дрогнул, но она не готова была сказать с уверенностью. Женщина отвернулась, с удовольствием погрузившись с горячую воду. Хриплый, сорванный голос Трясучки раздался от стены: - Ты, конечно, в доме хозяйка, но лучше бы не дразнила. Глядишь, понравишься парню, с которым не хотела бы оказаться в постели. - Так перед тем кого не хочу, я бы и не разделась. Здоровая бровь приподнялась, а потом тут же нахмурилась. Он думал, что она ему врет. И, как подтверждение, он кинул в нее парочку злых фраз: - Неужто девка, родившаяся уродом, став красавицей полюбила стелиться под уродов? - Не знаю, на что первым обратить внимание, - она фыркнула, убрав мыльную воду с лица, - на то, что ты назвал меня красивой, или на то, что считаешь себя уродом. Она выскользнула из бадьи, насухо вытершись полотенцем, и подошла к нему, плотно обернувшись в повлажневшую льняную ткань. Наклонилась над ним, снова приподняв его лицо и проведя пальцем вдоль шрама и искусственного глаза: - Это знак твоей силы. Та боль, которую ты перенес и выжил, - Сайра провела по здоровой щеке, - здесь твоя красота, - вернулась к шраму, - а здесь сила. Она взяла его ладонь с зажатым в ней ножом, и приложила лезвие к своей груди, чуть выглядывающей из-под полотенца: - А здесь мое одиночество, - женщина кивнула на свою кровать, - а там моя холодная постель, на которой отродясь не бывало запаха мужчины. И ты в моем доме. Молодой, сильный телом, сильный духом и сильный даже лицом. Я не знаю как другие женщины – я ведьма. Я вижу суть. Я вижу, чего я хочу. И поверь мне, если ты пришел к кому-то за услугой, то за это придется платить. Ты дал мне деньги за крышу и еду. У тебя есть возможность спать на постели. За нее тоже придется заплатить. Он неожиданно хрипло, но довольно весело хохотнул, проговорив: - Уже второй раз меня баба пытается шлюхой выставить. Во мне есть что-то такое, что заставляет вас так думать? Сайра дотронулась до здорового уголка губ, чуть погладив пальцами кожу, пробежавшись по линии подбородка, улыбнулась: - Слишком гордый. Непокорный. Симпатичный. Такого хочется… взять. Чтобы перестал быть таким спокойным. Хочется обидеть, растревожить. И сразу утешить. Легко было все это говорить, пока он сидел. Но он вдруг так быстро встал на ноги, нависнув над ней всем своим немалым ростом, всей своей неожиданно близкой мощью тренированных мышц. Со своей аурой убийцы и душегуба. Спокойный, без крупицы света в душе. Сайра резко втянула воздух носом, заворожено уставившись в уцелевший глаз. Он просто стоял и смотрел на нее, все так же держа нож у груди – она только заметила! – что внезапно показалось угрожающим, опасным… смертельно. Женщина скривилась про себя. Доигралась, ведьма. Он сейчас или проткнет ее насквозь, или пройдет сквозь нее, словно она пустое место, или… Но он поднял руку, пробежавшись пальцами по коже груди, подцепив полотенце, и потянув. Оставил ее голой. И снова замер, просто разглядывая и ничего не делая. Сайра подавила внезапное желание рассмеяться. Так далеко она в своих мыслях не заходила. Да и великой соблазнительницей тоже не была. Те мужчины, что у нее были, как-то делали все сами. Ну а Трясучка ухмыльнулся, став еще злее и опаснее на вид, и подхватил влажную тряпицу, шагнув в сторону остывающей бадьи, на ходу стягивая с себя рубаху. Сайра с любопытством уставилась на ладное, длинное, мускулистое тело. У него через грудь шел старый, розоватый шрам. А потом все это мужественное великолепие скрылось в немного маловатой для мужчины его комплекции бадье. Сайра улеглась животом на свою постель, прямо на шкуры, которыми она была накрыта, и подперла подбородок кулаками, наблюдая за ним и болтая ногами в воздухе. Вообще-то разумнее было бы укрыться, так как в доме прохладно, но… каждый раз, когда он поворачивался к ней передом, и она видела явное доказательство того, что нравится ему, по ее телу прокатывался возбужденный жар. У нее было время поразмышлять о том, что нравится ей больше: его красивое тело и половина лица, или этот контраст между предельно возбужденной плотью и равнодушным выражением лица. Она тихо хмыкнула, когда он понюхал ее мыло, фыркнул, и презрительно отбросил ароматный брусок. Ну да, названный не может пахнуть цветами! Ну а потом он вылез, лишь промокнув грудь влажной тряпицей, пока шел в ее сторону. Видимо, не так спокоен и терпелив был, судя по резким движениям. Сайра улыбнулась – призывно, как она наделась – и приглашающе протянула к нему руку. Трясучка отбросил ее руку прочь, схватив за волосы и за горло, и с силой приподняв. Сайра снова резко вздохнула, вцепившись в его руку, а второй рукой упершись в его грудь. Трясучка приблизил лицо так близко, что она чувствовала его теплое дыхание на губах. Было больно… немного. Было страшно… чуть-чуть. А еще его член упирался ей в бедра, и она боролась с желанием повести ими из стороны в сторону, дразнясь и призывая. Наверное, не стоит этого делать, если тебя держат за волосы на весу? А Трясучка зашипел ей в лицо своим сорванным голосом: - Хочешь, чтобы я оплатил постель? – Он резко швырнул ее с такой силой, что у Сайры дыхание перехватило, когда она рухнула на спину, - Я отплачу. Он рывком раздвинул ее ноги, стремительно придвинулся, дернул ее за берда, насаживая на себя. Все сделал так быстро, что она не ожидала. Все сделал так быстро, что это на мгновение было больно, пока в следующий миг по нутру не пробежала волна горячей сладости. Опасно и немного страшно, но желание повести бедрами никуда не делось, а сил сопротивляться ему, с этим внезапным рывком, уже не осталось. Она вздохнула до боли в легких, и это был последний момент тишины. А потом ее тело послало мозгу запоздалый сигнал о вторжении, приглушенный шоком. Девушка резко выгнулась назад, зажав рот ладонью и зажмурившись, глотая крик. Трясучка перехватил одну ее руку, вторую, завел назад, сжал оба запястья в одной широкой ладони. Снова резко качнул бедрами, входя в нее с силой и на всю длину, да еще и подталкивая свободной рукой ее бедра себе навстречу. Ее голова мотнулась из стороны в сторону, но руки, которая могла заглушить крик, больше не было. Вскрик вырвался сквозь зубы, легкий, немного удивленный. У ее губ раздался почти сердитый шепот: - Я плачу, а ты кричишь. Как тебе сделка? И снова рванулся в ее теле. Она проглотила стон на выдохе, просто из упрямства. А он, заметив эту дерзость, накинулся на нее с еще большей мощью. Обхватил свободной рукой ее спину, опираясь на локоть, вжимая ее в себя, направляя ее этой рукой. Она внезапно поняла, какая она хрупкая и маленькая по сравнению с ним. А он снова качнулся вперед бедрами, толкая ее рукой на себя. Она не сдержалась и вскрикнула. Кол не дал ей передышки, не дал собраться с волей, даже вздохнуть, и снова насадил ее на себя, будто наказывал: - Хочешь моей силы? – И снова рывок. Сайра закусила губу до боли, но не могла сдержать хриплых, частых вздохов и выдохов. Ее голова металась в стороны, волосы прилипли к щекам, она попыталась изогнуться, но только крепче попала в ловушку из сильных рук и большого тела. Теперь он был везде вокруг нее – над ней, в ней – везде. И мог делать, что хотел. И делал. Сильными, частыми, глубокими рывками. Так, что у нее не хватало дыхания. Так, что каждый хриплый выдох, в котором она прятала стон, был как последний для нее. Так, что ей стало немного больно, и она захныкала наконец, мелко дрожа, извиваясь, умоляя его одним взглядом – говорить не могла. Он не остановился, но ей было приятно слышать, что и его дыхание сбилось, что голос его больше не хриплый, а почти скрипучий. Он неожиданно отпустил ее запястья, и она немедленно впилась пальцами в его плечи, то ли стремясь оттолкнуть, то ли прижать к себе. Ее тело жило своей жизнью, отвечая на его рывки, дрожа как натянутая тетива, так сильно желая разрядки, что постоянно сбивалось с ритма, причиняя этим почти боль и заставляя ее непроизвольно скулить и снова хныкать. Трясучка провел ладонью по ее лицу, убирая прилипшую прядь волос, сочувственно протянул: - Ну-ну… у нас… сделка. Кричи. Она рванулась к нему, поймав свой собственный ритм, поняв, как достигнуть завершения с ним, и с яростью устремившись к этому. Уперлась одной пяткой в кровать, а второй в его колено, раскачивалась, опираясь на его плечи, вращала бедрами, умудрившись вырвать у него короткий рык, и… И он замер, прижав ее к постели телом, не давая шевелиться, не давая того, к чему она так рвалась, вырвав у нее разочарованный, полный возмущения стон. И снова прошептал ей на ухо: - Я плачу, а ты кричишь. Кричи, или я уйду. Мне уйти? Она зарычала, с такой силой рванув ему на встречу, что сумела немного его приподнять. Кол внимательно поглядел на нее, ухмыльнулся и рванулся бедрами с такой же силой, как и когда они начали. И снова, и еще один раз… и она закричала. И кричала, и кричала с каждым разом, как он и требовал, до тех пор, пока горло не стало саднить, и даже тогда кричала, ловя каждое его резкое движение. Кричала, когда он снова потянул ее за волосы, кричала, когда он успокаивающе погладил ее шею и грудь, тихо и хрипло рассмеявшись, когда сказал ей, что она… молодец, хорошая девочка, кричи еще, послушная девочка. Кричала и билась, лишь бы разрешил, лишь бы больше не дразнил так, не останавливался, лишь бы дал… Ей хватило всего-то пары его толчков, чтобы наконец-то кончить. Она изогнулась, ее горло уже сдавило болезненно от крика, и именно в этот момент, когда облегчение должно было вырываться из каждой клеточки тела, вырываться с криком и вздохом облегчения, он зажал ей рот ладонью, не позволив кричать в последний, самый важный раз. Она билась под ним пару секунд, и затихла, слабая и безвольная, как тряпка. И чуть не кончила еще раз, когда услышала его хриплый смех, захлебнувшийся коротким рычанием. Ему тоже не нужно было много времени. Сайра проснулась от ощущения длинных пальцев, пробравшихся между ног и скользнувших в ее влажную глубину, потянувших, грубовато ласкавших. Женщина завозилась рядом с большим телом своего постояльца, под шкурами, укрывавшими их, в тисках ладони, сжимавшей ее грудь. Вопросительно промычала что-то осипшим голосом, потерлась ягодицами о его живот. И снова этот хриплый шепот, произнесший у самого уха: - Еще недостаточно мужского запаха на твоей постели.