***
— Вот эти — мои, — Кирк смотрит на пяток мотоциклов, рядком выстроившихся в глубине гаража, как мама-курица — на своих цыплят, — Коллекция, признаю, небольшая, зато каждый чиненый мною лично и не раз, знаю их вдоль и поперек. Все на ходу, вчера проверял. Скажи-ка мне, приглянулся ли тебе какой-нибудь? Какой на тебя смотрит? Спок, слегка замешкавшийся после слов о починке «лично и не раз», внимательно оглядывает каждый, пробует рули руками, после кивает на крайний слева. — Представляется, что с точки зрения надежности и комфорта этот вариант будет наиболее предпочтителен. — Ой ну да брось ты, Спок — кто ж так выбирает байк? — смешно морщит нос Джим, — Его надо почувствовать, понимаешь? Закрой глаза, представь себе дорогу — я подскажу тебе — это Айова, здесь все плоское, кроме женщин — вдохни как следует запах пыли наполам с бензином, и вот тогда твой байк тебя позовет. Ну же, закрывай глаза, давай-давай. Спок послушно закрывает глаза, стоит недолго, будто в себя вслушиваясь, после глаза открывает — взгляд его ясен и светел. — Крайний слева позвал бы меня, Джим, если бы подобная беседа могла иметь место в моем разуме, — говорит он уверенно. Кирку только и остаётся, что тяжко вздохнуть. — Ну ты…даже не знаю. Как угодно, но не жалуйся тогда, если я внезапно оставлю тебя за первым же поворотом. — Судя по визуальным характеристикам модели и рассуждениям, исходя из параметров, у меня есть все шансы этого не допустить, Джим. — Ладно-ладно, в дороге проверим. У Джима нет плохих мотоциклов: есть отличные — и есть ещё лучше. Когда он садится на свой харлей, надевает шлем, заводит мотор и шумно, трескуче выкатывается за ворота, ощущение не-дома, от которого он не мог избавиться эти несколько дней, слетает с него, словно неудачно прилепленный кнопкой к двери бумажный листок. По правде говоря, его домом здесь, в Айове, всегда была именно дорога — с детских лет, когда он тайком от родных угонял велосипеды, мотоциклы, автомобили, турболеты… «Сейчас будет скорость», — сам себе шепчет Кирк, после чего призывно машет рукой Споку, уже усевшемуся за выбранный байк. Путешествие начинается. Поначалу все же едут небыстро — Джим дает возможность Споку пообвыкнуться за мотоциком, да и сам вспоминает тонкости и премудрости езды по пыльным проселочным дорогам через каждую яму и кочку. Все вокруг них — золотистые волны кукурузных полей, разлинеенные полосы зелёных гидро-ферм, красные и жёлтые деревянные домики, похожие на его собственный, словно близнецы-братья, гигантские, рыжие у краев водоносные вышки, нависающие над местностью, будто остатки космических кораблей, века назад похоронивших свои команды — все это мерно остаётся позади, уступая новым и новым пейзажам. Джим знает фокус — если слегка прищуриться, и при этом быстро взглянуть наверх, то все увиденное на земле на пару секунд мягкой, мутноватой дымкой отразится в чистом, полупрозрачном небе. Он бы поделился со Споком этим своим детским знанием, но тот все равно толком не услышит его из-за шлема и шума моторов, да и с него станется после начать рассказ про какие-нибудь слои воздуха различной плотности или ещё какие оптические обманы. Порой сказки должны оставаться сказками. Они едут на восток — уже по полупустой магистрали, на которую вряд ли когда-нибудь вернётся хоть какой поток транспорта. Космос забрал многих, но Джим сейчас здесь, и он чувствует зуд особого рода — харлей под ним будто просит подбавить скорости. Немного, самую малость. Ещё немного. Ещё чуть-чуть. Мотор гудит нетерпеливой осой, Джим набирает ещё и ещё, пока чувство полета — надо же, ему, чтобы полететь, оказывается, нужно было вернуться с неба на землю — до отказа не заполняет грудную клетку. Он рявкает что-то нечленораздельное, какое-то дикое «юхху», словно ему четырнадцать, и только после краем глаза замечает, что рядом с ним, бок о бок, едет ещё один мотоцикл — ни сбавляя, ни набирая, держа при этом ровный темп. Чёрно-белый мотоциклист деловито смотрит вперёд, всем гибким телом своим выражая сосредоточенность и сконцентрированность. Джим ухмыляется и чуть добавляет скорости — то же самое спустя секунду делает Спок. Джим слегка отклоняется в попытке его обогнать — и внезапно понимает, что Спок ему этого не позволяет, ухватив нужный ему край дороги. — Погоняться хочешь? — что есть мочи кричит Кирк без особой надежды на то, что тот его поймет. Голова в шлеме, однако, к нему поворачивается, будто бы вслушиваясь, и в следующую секунду Джим уже видит впереди стремительно удаляющуюся спину Спока, колеса мотоцикла которого взметают пыльные рыжие вихри. «Чертов…ха!». Джим подбавляет газу, и, спустя мгновение, они оба несутся по магистрали что есть мочи, если и уступая друг другу, то попеременно и на каких-то жалких пару секунд. Джиму некогда думать — он, кажется, почти готов слиться со своим мотоциклом, но одно ощущение во всей круговерти сумасшедше мелькающих мыслей и чувств выловить он может — ему не скучно, ему ново и необычно. Он полжизни провел на байке — но черта с два у него хоть раз был достойный соперник, который мог бы проехать этими дорогами с тем же азартом (или что там у вулканцев вместо него?), с каким ездил он сам. — Спок, это нелогично! — орет он, задыхаясь то ли от порывов ветра, бьющих по шлему, то ли от восторга, хватающего за грудки, — Это чертовски, мать его, нелогично! Мотоциклист легонько машет левой рукой — соглашается? хочет спорить? — и делает резкий рывок, вильнув задним колесом так, что опешивший Кирк вынужден слегка притормозить, чтобы не слететь на полном ходу на обочину. Секунда, другая — кажется, соперник потерян, но Джим все же нагоняет его, чуть не сжигая асфальт под собой. Хватит ребячеств — началась серьезная игра. Он крепко вжимается в руль, резко его приподнимает, ставя свой харлей на дыбы, после чего с силой бросает его поперек пути. Рваный занос — руль летит вниз, он едва не слетает с мотоцикла, словно объездчик со свежей лошади, Спок, чуть поотстав, тормозит так стремительно, что на дороге за его мотоциклом остаётся жирная, гарью пахнущая полоса с пару метров длиной. Джим снимает шлем, перегибается пополам, отирает блестящий лоб и жадно, со всхлипами дышит — губы его пересохли, потемнели, и, кажется, навеки застыли в дикой адреналиновой ухмылке, в синих глазах — ничего, кроме безоблачного неба Айовы. Спок стоит поодаль, опершись рукой об руль, и о том, что он участвовал в дикой гонке, сказать можно разве что по слегка позеленевшему лицу и влажным у висков волосам. — А я…победил, — остаток сил Джим пускает на этот хвастливый выдох, после чего мягко оседает на землю, задрав голову. К его удивлению, на лице Спока точечно, пятнами проступает так хорошо знакомое ему вежливое несогласие, которое при должном усердии оппонента (он и Боунз в этой игре особенно хороши) вполне может перерасти в куда более витиеватую эмоцию, иначе говоря — в ослиное упрямство. — То, что я не захотел подвергать риску и тебя, и себя, пытаясь обогнать неуправляемый мотоцикл, едва ли делает тебя победителем, Джим. Мое решение прервать гонку было, как минимум… — Да ну тебя, Спок, — щурится Кирк, — Гоняться вообще нелогичная штука, я тебе ещё на трассе это кричать пытался. Зачем ты поддавал газу каждый раз, когда я к тебе подъезжал, а? Кровь забурлила? Брови Спока от подобных предположений взлетают вверх едва ли не возмущённо. — Всего лишь позволил себе детально продемонстрировать то суждение, о котором мы дискутировали двумя часами ранее — при должных умениях выбранный мной мотоцикл ничем не уступает твоему, следовательно, «внутренний голос», к которому прислушивался ты, и мои рассуждения относительно технических параметров транспортного средства являются если не эквивалентными, то близкими к оному. — Ясно, — тянет Джим, начав серию безуспешных попыток не вставая выудить из мотоциклетной сумки бутылку воды, — А тебе весело было, когда мы ехали? Люди обычно такое практикуют ради веселья — я, честно говоря, сотню лет так классно не катался, спасибо тебе…и, наверное, твоему желанию доказать, что ты был прав насчёт мотоцикла. Спок, о чем-то недолго поразмыслив, подходит чуть ближе. Быстрым движением он достает бутылку из сумки Джима, протягивает ему — тот когда пьет, то чуть не половину выливает прямиком на себя. — Мое настроение во время гонки можно описать как весьма положительное, — говорит Спок, как-то по-особенному внимательно глядя на Джима, — Смею предположить, что это связано с прекрасными видами, которые мы проезжали во время пути, и тем фактом, что никакие преграды — включая широкую спину Джеймса Т. Кирка — не мешали мне вдоволь этими видами наслаждаться. Мгновение Джим смотрит на него недоуменно, после до него все же доходит — и сложно сказать, что именно помогло — велеречивые ли слова или все же лёгкая полуулыбка, мелькающая у Спока на губах. — Ну ты и высокопарная задница, — Кирк хохочет так, что вода идёт носом, и минуты две ему надо на то, чтоб как следует прочихаться, — Я может и не обгонял тебя толком, что спорно, но, заметь, выиграл гонку. Проиграл битву — выиграл войну, знаешь такое? — Подобную победу, Джим, нельзя назвать иначе как пирровой, поскольку тот факт, что я не захотел подвергать риску и тебя, и себя, обгоняя неуправляемый мотоцикл… Джим торопливо делает ещё один глоток, на минутку отключаясь, и позволяя Споку разлиться в явно полюбившемся ему монологе. В конце концов, остроухий все же косвенно признался — ему было весело. А Джим и вовсе такого безыскусного удовольствия давненько не испытывал. Интересно, чем ещё этот путь их сегодня побалует?***
— Ты вот прямо точно уверен, что хочешь заглянуть именно туда? — Ты задаешь этот вопрос уже третий раз за последний час, Джим, и я не вижу причин изменять свое решение, если на это нет веских оснований, которые мне на данный момент неизвестны. К тому же, мы уже почти приехали, и было бы крайне неразумно поворачивать назад, будучи в пятистах метрах от пункта назначения. Есть ли причина, которая отваживает тебя от этого места? — Там скучно, — просто говорит Кирк. Споку нечего на это ответить, но Джим знает, что где-то там, по ту сторону шлема, вулканец возвел к небу темные глаза. Когда месяц назад команде стало известно, что их ожидает трехнедельный отпуск в связи с починкой корабля, то отреагировали все естественным образом различно. Кто-то хватко распланировал чуть ли не подневно то, чем станет заниматься и куда отправится, кто-то, наоборот, в растерянности чесал затылок, пытаясь решить — навестить ли родственников или поберечь нервы до лучших времен. Кирк и сам был слегка обескуражен днями непрошенной свободы, пока не выслушал полную брани исповедь Боунза, из которой понял, что, как бы тому ни хотелось распивать градусные напитки в ближайшем космическом порту, чувство долга тянет его на родину, в Джорджию. Прозвучало горьковато, да и не совсем было ясно, перед кем именно доктор Маккой тяготеет столь крепким чувством долга, способным победить даже дешёвый портовый джин, но в ночь после этих разговоров Джиму впервые за много лет приснился родной дом — и в такой розовой ностальгическо-идиллической дымке, что поутру сладко разнылось сердце и захотелось пробежаться по кукурузному полю, чего Кирк никогда не практиковал в бытности сельским парнишкой. Вопрос был решенным — он летит в Айову. Другое дело, что матери его на планете в назначенные даты не будет, а старых друзей он позабыл так же скоро, как они, уверен, забыли его. Выход один — друзей можно привезти с собой. И в какой-то момент идея эта показалась до чёртиков удачной. — Мистер Спок, что будете делать эти три недели? Вы с Ухурой что-то планировали? Спок, не отрываясь от расчетов, молча покачал головой. Он что-то резво набирал на портативной панели, сверяясь с двумя картами и графиком — возможно, в данный момент Джим отвлекал его от нанесения новых точек расположения клингонских армад. — Так а что будешь делать? — Джим почесал левую бровь, чуть замявшись — Я вот подумал, что хочу слетать домой. Давно не был дома. Спок на этих словах от графиков отлип, посмотрел на него как-то странно. — Возможность вернуться домой — одна из величайших ценностей, какая может быть у живого существа, капитан. Я рад, что вы подобной возможностью обладаете, и уверен, что сможете использовать ее в полную силу в эти три недели. Нечто было в голосе Спока такое, что удержало Джима от дальнейших расспросов. Он кратко поблагодарил своего коммандора, и только лишь спустя пару дней решился вернуться к интересующей его теме — предварительно не без опаски выудив у Ухуры, что у них со Споком вновь какие-то нелады, что должно было бы удивить и опечалить, но уже отчего-то не удивляло и едва ли печалило. — Я просто подумал…если ты ничего не планировал с Ух…знаешь, если никаких дел не планировал, то я бы мог предложить тебе свою компанию и свой дом — если, конечно, тебе такое интересно, хех… Кирк ощущал себя бесконечно глупо, плавясь под необычайно внимательным на этот раз взглядом Спока — лучше б тот уткнулся, как обычно, в свои карты. Загадочное существо — человек: Джиму ни секунды волнения не вызвало бы подсесть в баре к любой понравившейся девице и обстряпать с ней классную ночь, а вот приглашая лучшего друга к себе на ферму, он только что не вспотел, и определенно бестолково покраснел. — В положенный мне отпуск в моих планах, капитан, была помощь моему народу на Новом Вулкане, — помолчав, медленно ответил Спок, все так же пристально вглядываясь Джиму в глаза. — Ну что ж, не можешь — значит не можешь, — с некоторым даже облегчением ответил на это Кирк, — Помощь — дело хорошее. Нужное. Помогай, это важно. Помощь…да. Неуклюже закончив, он быстро покинул капитанский мостик, и даже в беседах с Боунзом глупый этот инцидент не упоминал. Спустя ещё два дня, без каких-либо объяснений, Спок вежливо поинтересовался, имеет ли прежнюю силу предложение Джима. Кирку стоило огромных трудов сперва скорчить задумчивую гримасу, и лишь после уверить друга в том, что тот в его доме всегда долгожданный гость. На том и порешили — летят вместе. Попав же домой, Кирку отчего-то бегать по кукурузным полям расхотелось, но и на корабль назад не тянуло, и он все никак не мог для себя уяснить — хорошо это, плохо или попросту естественно? — Поразительно, — прохладный голос Спока выводит Джима из легкой задумчивости. Сам он точно смотрит туда же, куда и вулканец, но там, где Спок отмечает поразительное, видит лишь груду разноцветных камней и пару белых как мел скульптур. — Грот Искупления, — вяло заводит Кирк, — одна из главных достопримечательностей штата, возведён в 1950х годах двадцатого века каким-то священником… — Священника звали Пол Добберштейн, — аккуратно дополняет Спок, выслушав куцый рассказ, который Кирк наспех состряпал из полузабытых фактов, изучаемых сто лет назад в средней школе, и собственных домыслов, которых было по отношению к фактам примерно восемь к одному. — Да, верно, Добберштейн — как это я не упомнил? Предлагаю пройтись — хочешь же посмотреть на религиозные штуки-дрюки? — Все верно, не отказался бы. Чтобы попасть в грот, они приобретают билеты у видавшего виды робота-кассира, хрипло предлагающего «взрослый, детский, семейный?!». Робот, поскрипывая, выдает им два экочека и тотчас предлагает экскурсию, но Спок от услуги отказывается — Джим подозревает, что перед поездкой тот вычитал все, что ему было интересно, и, при желании, сам сможет побыть хорошим гидом. Кирку немного странно заходить куда бы то ни было в качестве туриста — в их путешествиях по другим планетам они тоже частенько глазели на всякие диковины, но платить за подобные развлечения в голову давно не приходило, да и отдавало чем-то пластиковым, поддельным и неискренним. Если Спок впрямь жаждет увидеть истинную Айову, то ему нужно в бар «Будни Молли», а не в Грот, где и в школьные годы Джима иностранцев и инопланетян ошивалось в десяток раз больше, чем местных. Но как бы то ни было, а вулканцу здесь явно нравится — Джиму не так интересно расматривать фрески и постройки, потому он украдкой поглядывает на друга и его реакции, которые традиционно сдержанные, но при этом неподкупно искренние. Спок много фотографирует, делает пометки, указывает Джиму то на замысловатую арку, выложенную разноцветными минералами, то на мраморные складки одежды одного из белоснежных ангелов — и напоминает усердного студента, выполняющего практическое задание. — Не зная тебя, я бы сказал, что ты выглядишь восхищённым, Спок, — с интересом отмечает Джим, когда они, наконец, присаживаются на одну из витых лавок рядом с воротами в гроты — теперь они могут окинуть общим взглядом все то, что видели до этого детально и по частям. Солнце уже понемногу клонит к закату, небо у самых краев горизонта наливается пурпуром и мягкой синью; все вокруг дышит теплом, поднимаемым от прогретой за день земли. Спок в ответ слегка качает головой, вытянув длинную руку, чтобы что-то отмерить на глазок двумя пальцами. — Зная меня относительно хорошо, ты, видимо, вынес неверное суждение, думая, что вулканца, адепта науки, не могут интересовать вещи, связанные с культами и верованиями. Думалось, что за время наших путешествий я достаточно часто опровергал подобное обо мне мнение. — Но по мнению вулканцев вера неразумна, разве не так? Спок поглядывает на любопытствующего Джима с толикой иронии. — Представляется, что сами верования неразумны, но никак не вера. Учитывать стоит и тот факт, что на определенных этапах формирования общества верования были полезны, не говоря уже об эстетической ценности, которую ее плоды внесли в межгалактическую культуру, чем мы сегодня и могли наслажлаться в стенах этого памятника христианской религии. Вера же… Спок замолкает ненадолго — пальцами правой руки он катает бумажки экобилетов, пока те с пузырчатым шипением не растворяются в воздухе; худое лицо его — сплошная задумчивость. — Предполагаю, что в эти времена одна лишь вера даёт моему народу силы отстраивать Новый Вулкан. Ничего не осталось, кроме веры, — произносит он тихо. Из парадных ворот грота с пронзительными визгами и несоразмерным мелким шажкам грохотом один за другим выбегают двое детей — пухлый мальчишка в коротких скаутских шортах и девочка постарше со смешным светлым вихром. У каждого из них в руках по рожку мороженого, за ними следом не поспевает, да и не стремится особо кудрявая мама с мирным, каким-то сонным лицом. Мальчишка вертится юзом, пытаясь на ходу и лизнуть рожок, и убежать от девчонки, и попрыгать по плиткам как в классы — в какой-то момент он теряет равновесие и смачно плюхается на цветные квадраты дорожки. Мороженое тает на земле, мама вяло бурчит, что так ведь и знала, а девочка крепко обнимает упавшего бедолагу, не давая ему рта открыть, чтобы заплакать. Уже через минуту мальчишка с земли поднимается, и с видом раненого в бою волочится, держась на мамину руку. — Они справятся, Спок, — говорит Джим твердо, — Просто знаю, что справятся, даже сомнений нет, с таким-то народом. Среди вулканцев полным-полно умников и достойных граждан, черт — да ты сам умнейший и достойнейший из всех, кого я знаю! Что-то горькое промелькнуло на лице Спока при этих словах — он слегка улыбается, но улыбка эта Джима не подбодряет — осекает. — Умнейший и достойнейший представитель вулканского народа проводит свои праздные дни не на Вулкане, а в Гроте Искупления, штат Айова, планета Земля — в тщетных и, думается, изначально обречённых на неудачу попытках осознать неблизкие ему этические конструкции. Пожалуй, даже среди ромуланцев сложно было бы отыскать более… достойного. Джим молча смотрит на него; он думает о том, что подыскивать нужные в беседе слова — искусство не менее тонкое, чем укладка мозаики грота чертовыми минералами. Он пытается похлопать Спока по плечу, но жест этот — неуклюжий, непрошенный — ничем не помогает и никак того не бодрит. Кирк убирает руку. — Спок, ты… — Все в порядке, Джим, — спокойно прерывает его Спок, — Как думаешь, быть может нам пора ехать дальше? Если мне не изменяет память, у нас по плану должна быть еще одна остановка. — Да, конечно, — суетится Кирк, вставая с лавки, — Поехали, покажу тебе по-настоящему классное место. — Взрослый, детский, семейный?! — искристо трещит им вслед пару лет как барахлящий робот-кассир, которому давно уже без разницы, подходят ли к нему тепловые точки или, наоборот, удаляются возвояси, — До трёх лет бесплатно?!***
–… и в этот самый момент я достаю из сумки бутылку и протягиваю ему. «Да вот же твой виски, Дик. Думал, что я его куда-то дел? А в бутылке — компот из айвы, который мама иногда делала, по цвету — один в один как вискарь. Дик бутылку осмотрел, а открывать побоялся, поставил на полку. Мне за этот джин досталось только спустя три года, когда старый жмыдла решил побаловать покупателей с Марторана элитной земной выпивкой. Да черт возьми, марторанцы все равно бы не поняли, в чем разница, им что компот, что водка, все одно на вкус. К слову о вкусах — как там у тебя готовится? Просто ум-ии-ии-раю с голода. Спок слегка приподнимает голову над котелком, с которым колдует последние минут двадцать. Все, что у них есть на много миль — ясное звёздное небо, рой желтоватых светляков в темной кроне старой как Библия липы, силуэты силосных вышек где-то на краю горизонта, небольшой, трещащий углями костерок; вокруг — ни души, поодаль стоят две одноместные палатки и мотоциклы, а если замолчать и как следует прислушаться, то сквозь треск и шипение огненных язычков услышать можно мерный лепет речушки, пролегающей неподалеку. — Могу ли я сказать, что вовсе не удивлен тому, что ты проявлял склонности к обману будучи девятилетним ребенком? — Это не был обман — это была месть, — поясняет Кирк, полеживая на покрывале и бездельнически тыча палкой в костер, — Беспощадная, до последней капли крови. Как у пиратов. Или у индейцев и Дикого Джека. Слыхал о Диком Джеке? — Боюсь, что не знаком с этим персонажем земного фальклора. Чем он знаменит? — Не удивительно, что не знаешь — думаю, что он даже за пределы Ривелдейла не ускакал. Диким Джеком у нас пугали ребят в младшей школе. Говорили, что если ночью в полнолуние посмотреть на силосную вышку или водокачку, десять раз сказать «Дикий Джек!» — каждый следующий «Джек» должен быть громче предыдущего — то явится скелет с лассо на палой лошади и заберёт твою душу прямиком в ту башню, на которую ты смотрел. Когда-то давно Джек защищал эти земли, но что-то не поделил с индейцами, многих перебил — и они его прокляли. Велели собирать чужие души, чтобы откупиться от их бога, но сколько именно — не сказали. Потому, говорят, башни по ночам и шумят — в них полным полно стенающих мертвяков. Мы детьми частенько пробовали вызывать Джека, больше всего смеху было, когда на пятом-шестом «Джеке» обязательно кто-нибудь давал труса и с позором убегал домой. Спок ещё раз скоренько проверяет котелок, добавляет туда что-то из своего мешка, после подсаживается к Джиму. — К чему вызывать Джека, если, согласно вашему верованию, он убивает того, кто его вызывает? Наивный этот вопрос застаёт Кирка врасплох. — Сложно сказать, — щурится он, глядя на пламя, — Наверное, хотелось посмотреть, что будет, если Джек все-таки появится. Мы ведь вроде как и не до конца в это верили, но всегда была мысль — а вдруг ведь и впрямь приедет? — Вам следовало бы попросить помощи у более старших, и они избавили бы вас от страхов, объяснив, что все это не имеет отношения к реальности. Металлические стены башен шумят от перепада температур, а… — Ну нет, — громко смеётся Джим, — Так тебя сразу назвали бы ссыкуном. К родителям бежать было бы последним делом, это уж точно. — То есть трусом считался бы именно тот, кто сделал бы попытку избавиться от страха? — Ты…как-то ты все усложняешь, Спок. В десять лет об этом не сильно думаешь, понимаешь? Все, что у тебя есть — рассказ про скелета, забирающего души, и с этим надо как-то разобраться. Кто-то звал его до победы, кто-то убегал домой, вот и все. Ты же, когда был ребенком, тоже не все рассказывал родителям, верно? Пока Спок честно погружается в воспоминания о своих ранних годах, Кирк наблюдает за тем, как тени с огнями попеременно пляшут на лице вулканца, вылепливая ему те выражения и реакции, которых оно, наверное, никогда и не знало. — Да, были вещи, которыми я предпочитал не беспокоить родителей, — наконец не без усилия признает Спок. — Ну и вруном же ты был, могу себе представить, — ехидно хмыкает Кирк, — Таким и остался — говорил, что ужинать будем совсем скоро, но у меня живот уже к спине прилип. Спок, слегка улыбаясь, вновь идёт к котелку, открывает крышку. Запах пряный, густой — и две походные плошки тут как тут. — Прошу, угощайся, — он отдает первую дымящуюся плошку и ложку Кирку, — У вулканцев есть традиция: гость готовит для хозяина дома. — Отличная традиция, Спок. Среди базиллионов вулканских традиций эта будет моей любимой — пусть даже сейчас мы под открытым небом. — Это твое небо, Джим, следовательно — я все еще твой гость. Угощайся. Джим, обжигая колени о плошку, пробует островатый суп-не-суп, и ему то ли с голода, то ли с чего другого кажется, будто никогда в жизни он не ел ничего вкуснее. — Это…это же просто здорово, — бухтит он, набивая рот с хомячьим усердием. Спок, аккуратно орудуя ложкой, пробует снедь вслед за ним. — Не хватает лурии, — хмурится он. –А по мне так всего хватает, — машет головой Кирк, — Ещё есть? Начисто опустошив котелок, они сами собой, не сговариваясь, разваливаются на широком покрывале — взглядам их открываются россыпи звёзд и паутины созвездий. Джим и хотел бы хоть лениво, да подумать, на скольких из этих планет они уже побывали, но думается ему слабенько, вполсилы, никак. Между ним и Споком виснет молчание — не дамокловым мечом, а мягким одеялом, не разделяя, а укрывая, укутывая… — Джим? Могу я задать тебе личный вопрос? — Чт…что? Да, конечно, — Джим не без усилий выныривает из мятой, сытой своей полудремы, — Только взамен мне придется задать такой же вопрос тебе, уж прости — правило скаутов. — Согласен, — чуть помедлив, отзывается Спок, — Как полагаешь, Джим — может ли разумное существо любить свой дом, но не желать туда возвращаться? Кирк слегка к нему поворачивается — теперь вместо звёздного неба и пегих, словно песками припорошенных облаков он видит профиль Спока, который на него в ответ смотреть не спешит — все так же уставившись в небо, он, кажется, что-то пытается то ли услышать, то ли ощутить. — Ну, я вот возвращаться домой все эти годы не сильно хотел, — беспечно позевывает Кирк, — Хотя эти места я очень люблю. — Почему же тогда не хотел? — А они и так всегда со мной. Я люблю путешествовать — этому меня научила Айова, и этого никто уже никогда не отнимет. На какие бы планеты я не летал, я всегда помню, откуда держу путь. Ты ведь тоже всегда помнишь, что ты вулканец. И иногда человек. Житель двух миров, одним словом. — Все больше склоняюсь к мнению, что житель двух миров истинно не имеет ни единого, — задумчиво шепчет Спок больше самому себе, чем Джиму. — Эй, Спок. Спок. Посмотри на меня. Тот медленно, словно нехотя, поворачивается в сторону Кирка. В темноте ночи Джим не может разобрать выражения его лица, хоть и лежит вблизи, смотрит пристально. — Если тебе не захотелось лететь на Вулкан, чтобы полмесяца сидеть над пыльными манускриптами в компании дедов в балахонах, это не делает тебя… — Ты не понимаешь… — Не понимаю, — кивает Кирк, — И не пойму. Зато, кажется, знаю того, кто точно ответит на все твои вопросы. Давай ты наберёшь Боунзу — у него как раз сейчас часа четыре утра — и спросишь, считает ли он тебя истинным вулканцем. Уверен, что не разочаруешься. Спок ничего не говорит в ответ — но и не отворачивается. Так они смотрят друг на друга, толком не видя, минут пять кряду. — Могу я теперь задать свой вопрос? — наконец прерывает молчание Кирк; голос его слегка сипит, словно он до того лизнул придорожной пыли. — Да, разумеется, слушаю тебя. — Тебе хоть немного здесь нравится? Ты хоть и жалеешь, что приехал, но, может… хоть немного? Где-то вдали, на ветвях старой липы ночных птиц беспокоят суетливые светляки — они щёлкают клювами и чистят перья, шумно задевая шуршистую листву. — Nash nam-tor wuh shi i olau spo' wuh ha-kel, — вдруг необычайно мягко, чуть ли не нараспев произносит Спок. — Я не понял ни единого слова, и ты это прекрасно знаешь. — В таком случае, Джим, тебе стоит набрать доктору Маккою, который определенно успел зарекомендовать себя как знаток вулканской культуры. — Очень остроумно, — хмыкает Кирк, благодаря ночное небо за то, что Спок не видит, как невесть с чего горит его лицо, — Мне, знаешь ли, без разницы, я ведь просто могу посчитать все это за «да». — Так и есть, Джим. Ты все понял правильно. — Хорошо. Или нет, не хорошо, подожди-ка немного. Что такое «вуши»? Я точно слышал какое-то вуши. — Нет, такого слова не существует, — Спок чертит закорючку в воздухе пальцем, — Есть «Вух», а есть «Ши». — Окей, что такое «Ши»?***
Ближе к утру нужная фраза все же была собрана.