Снег

Этот мир, кажется, целиком состоит из снега. А может быть, и не кажется, а так оно и есть — пока еще непонятно, и спросить не у кого. Куда ни кинь взгляд — снежная целина, поблескивающая в свете непривычно большой лимонно-желтой луны, которая неторопливо пробирается по усеянному звездами иссиня-черному небосводу и вдруг замирает, почти достигнув зенита. Удивленно всматривается вниз, нетерпеливо отмахиваясь от проплывающих под ней полупрозрачных облаков: девственную долину пересекает цепочка следов. Причем появляются эти следы прямо посреди снежного поля, взявшись из ниоткуда, словно оставивший их некто свалился с неба, а ведут… ведут к подножию невысокого холма, на котором — вот досада! — растет раскидистое дерево. На ветвях его лежит снежная шапка, такая густая, что сверху совершенно не видно, что происходит под самим деревом. Однако, присмотревшись, можно заметить, как вырываются из-под ветвей мгновенно застывающие клубы пара. Пфф… Пфф… Пфф… — замерзшие облачка идеально круглой формы с равными интервалами устремляются ввысь А рядом: Пф! Пф! Пфффффф! — потом долгое время ничего, и снова: Пф-пф-пф… пфффф… пф-пф. Рваные бесформенные клубки пара, прихотливо изогнутые колечки, тонкие струйки рвутся к небу, оплетают ровные шарики, обгоняют их. Пфф… Пфф… Пф-пф-пф… Чудеса да и только! Но долго задерживаться на одном месте ночное светило не может себе позволить, пусть даже в этом пустынном мире никто этого и не заметит. Но с законами природы спорить не осмеливается даже само солнце. И луна медленно и величественно продолжает свой путь по небосводу. *** — И куда это мы попали? Ты раньше здесь бывал? Шурф старается придать своему голосу строгие интонации: кто-то один из двоих должен сохранять контроль над ситуацией, а на взбалмошного вершителя надеяться не приходится. Но означенный вершитель не лыком шит, притворной строгостью его не обмануть. Вон, как сияют в лунном свете глазища его друга. —Не-а! — беспечно отвечает он. — А какая, собственно, разница? Ты хотел снег? вот тебе снег! Целый вагон… В смысле, целая повозка снега, ешь — не хочу! Макс, раскинув руки, от избытка чувств валится в снег и тут же вскакивает. —Ай! Холодно! Отряхивается — точь-в-точь как Друппи после купания. Снежные брызги летят во все стороны. — Я и забыл, какой он холодный! Особенно, когда попадет за шиворот. А когда начнет там таять — еще и мокрый! От этой возни с ветки приютившего их дерева срывается пласт снега. Шурф протягивает руку, ловит снежинки, а потом — совершенно неожиданно — слизывает их с ладони. — Ну как? — с любопытством спрашивает Макс. — Это не представляет собой опасности, — важно изрекает его друг, — но есть, как ты предложил, это все же не стоит. Вкусовые качества оставляют желать лучшего. — Это уж точно, — с видом знатока кивает Макс, — но ты еще сосулек не пробовал. Пара минут уходит на то, чтобы объяснить, что такое сосульки. И зачем, собственно, нужно их сосать. Тем временем холод начинает чувствоваться все заметнее. Макс ежится — даже предусмотрительно надетое теплое туланское лоохи уже не спасает от пробирающегося под него колючего ветра. Шурф кладет руки ему на плечи. — Замерз? Попробуй дыхательные упражнения, ты удивишься, но они помогают и в этом случае. Макс смеется, тут же отплевывается, поперхнувшись слишком большим глотком морозного воздуха. — Ну уж нет, в другой раз. Я лучше вот что… Оглядывается, дует на замерзшие пальцы сует руку под полу тяжелого от налипшего снега лоохи. — Вот! Торжественно протягивает Шурфу дымящуюся кружку, добывает себе вторую, и, держа ее обеими руками, с наслаждением погружает лицо в пахнущий пряностями пар. — Глинтвейн! — торжественно объявляет он. — Он у нас с тобой еще не охваченный, специально приберегал для такого вот случая. Они пьют горячий ароматный напиток стоя плечом к плечу, прислонившись к шершавому стволу неизвестного дерева. Холод уже почти не чувствуется: ветер стих, зато начинается снегопад. Шурф зачаровано смотрит, как с неба медленно падают крупные — с ладонь — снежинки. Так тихо, что слышно, как они шуршат, укладываясь на ветки, делая снежную шапку еще толще, еще гуще. И следы в долине делаются почти неразличимы — снег скрывает их. *** В гостиной Мохнатого Дома ярко горят притворяющиеся жутко рассерженными грибные светильники, на пышном ковре перед камином подсыхают лужи от растаявшего снега. Макс категорически воспротивился сначала попыткам слуг унести покрытые странной белой холодной грязью сапоги и лоохи для чистки и сушки, а потом отверг предложение Шурфа привести вещи в порядок магией. — После такой прогулки полагается сидеть в кресле у огня и медленно, со вкусом согреваться. Глинтвейном, горячим чаем с пирогом — ну, ты меня понял. Шурф понял не совсем, но он привык с уважением относиться к любым ритуалам. В том числе и к тем, которые включают в себя промокшую обувь и горы тающего снега на ковре перед камином. Он покорно усаживается, принимает из рук Макса чашку с горячим чаем и кусок неизменного яблочного пирога, набивает трубку — и откладывает ее в сторону. Жаль перебивать табаком еще сохраняющееся острое послевкусие морозного воздуха. … — Оттаял? — спрашивает Макс. Он собрался было ответить, что, спасибо теплой магистерской мантии и дыхательной гимнастике, не настолько и замерз. Но перед глазами встает безупречно гладкая снежная равнина, ослепительно белая, как не так давно оставленное им одеяние Истины. И он кивает согласно: — Оттаял. Спасибо, Макс.