Единственный

Кончики пальцев слегка подрагивали, не столько от нетерпения и желания, сколько от страха сделать что-то не так. Генри не мог сказать, как всё до этого дошло, память словно отшибло, но он мог с уверенностью сказать, что желания остановиться у него абсолютно нет. Стикмин почти невесомо провел подушечками пальцев по розгоряченной коже, попутно пересчитывая рёбра. От его его действий Чарли слегка вздрогнул и попытался отстраниться от прикосновений, он всегда боялся щекотки и Генри прекрасно знал это. Пожалуй, он слишком хорошо знал своего лучшего друга, впрочем тот и сам мог похвастаться тем же. Келвин, пожалуй, был единственным человеком, который знал про Генри абсолютно всё: его прошлое, его желания, мечты, хобби, любимые вещи, а ещё причины его многих поступков. Чарльз был единственным человеком, знающим, что Генри были нужны не столько деньги и богатства, сколько сам процесс их заполнения, ему нужно было чужое внимание и он научился его привлекать. Чарли был одним из тех, кто знал, что Стикмин, работая на правительство, до сих пор порывается что-то умыкнуть, обычно это какие-нибудь драгоценные монетки, побрякушки, камушки, а ещё об этом знала Роуз. Келвин, как мог, старался отговорить своего друга от таких авантюр и в большинстве случаев у него это получалось, а в тех случаях, когда он не мог справиться сам, на помощь приходила Элли. Несмотря на то, что она тоже бывшая преступница, порывов Генри она не разделяла и с лёгкостью прибегала к рукоприкладству, чтобы вправить своему товарищу мозги, и Чарли был ей за это благодарен, ибо сам так сделать не мог, был слишком мягким для этого. Он всегда был слишком мягким и податливым, когда дело касалось Генри Стикмина. Даже сейчас, лёжа на твердом прохладном полу и содрогаясь от каждого прикосновения вечно холодных рук, которые в данной ситуации казались до одури горячими, Чарльз не мог оттолкнуть от себя Генри, не потому, что ему не хватит сил, потому, что он боялся. Келвин боялся того, что сейчас Стикмин с ним просто забавляется, смеясь от его растерянности и смущения, и поэтому он хотел оттолкнуть от себя парня, может даже послать на три заветные буквы или ещё дальше, но ещё больше он боялся, что его мысли ошибочны и поэтому он отчаянно давил в себе это желание. Чарли верил, что Генри искренен сейчас как никогда прежде, потому что верил в то, что является единственным человеком, кому Генри никогда не лгал, ни при каких обстоятельствах. За всё время, что они знакомы, Стикмин ни разу не пытался обмануть Чарльза и даже сам себе не мог ответить почему. Когда впервые увидел Чарли, то подумал, что тот слишком молод для того, чтобы пилотировать вертолет, тем более на крайне важном задании. Тогда он показался ему слишком наивным, а люди, работающие на правительство, как правило, такими не бывают, и поэтому Стикмину Чарли показался тем ещё дурачком, но когда у него появился шанс встать во главе клана Топпат, в голове почему-то всплыл образ пилота, с которым он пообщался от силы минут десять и улыбка которого была настолько открытой и искренней, что в тот момент показалась самой дорогой вещью в мире, дороже любых сокровищ и богатств. И Стикмин сделал свой выбор. Работать на правительство не так уж и плохо, хорошо платят, закрывают глаза на его старые грехи, да и в напарниках отличные ребята, а рядом его друзья – Элли и Чарли. – Генри... – срывающимся голосом тихо позвал Чарльз, тем самым выдёргивая Стикмина и некого транса, в течении которого он уже минут десять изучал худощавое тело друга почти невесомыми касаниями. Он резко остановился, глядя на Келвина, но руки так и не убрал, просто положил их на худые бока и замер. Чарльз выглядел просто неподражаемо, грудная клетка тяжело и неровно вздымалась, когда он делал частые вдохи, словно ему не хватало воздуха, яркий румянец контрастировал на бледной коже, светлые волосы растрепались во все стороны больше обычного, а глаза слегка поблёскивали от влаги в слабом освещении, зрачки были расширены от возбуждения и почти закрывали радужку. От подобного зрелища из груди Стикмина вырвался слегка нервный вздох, а сердце пропустило удар, сейчас, по его мнению, Чарли был настоящим произведением искусства. – Мне остановиться?.. – его голос звучал хрипло от долгого молчания, ибо Генри предпочитал слушать и запоминать, а не трепаться без толку, но как всегда Чарли был исключением из его правил. Как бы он не пытался это скрыть, Чарльз всё равно смог уловить нотки разочарования и чего-то ещё в его, с виду спокойном тоне. И тогда Чарли всё понял. Понял, что Генри не играет с ним, он искренен как и всегда, и что он тоже боится. Генри боится, что его оттолкнут, поймут не правильно, а ещё боится сделать что-то не так и спугнуть. Чарли видит, как Генри пытается не отводить взгляд, смотреть только в глаза, он единственный знает, с каким трудом ему ему это даётся. Келвин дрожащими от волнения руками обхватывает Стикмина за шею, прижимая того к себе и тыкаясь ему куда-то в ключицы. От него пахнет так по-родному и не повторимо. – Нет, продолжай... – срывается с губ быстрее чем он успевает дать себе отчёт в происходящем, но он ни о чём не сожалеет. Уже согревшиеся теплом чужого тела руки вновь начали двигаться под черной футболкой, на этот раз движения более уверенные, но не менее бережные, боязливые. Генри не боится доверять людям, он боится, что люди будут доверять ему, и единственным, кто это знает, является Чарли, потому что Стикмин смог признаться в своём страхе только ему. Келвин вздрогнул всем телом, когда почувствовал на своей щеке прикосновение сухих, немного обветренных губ, но уже через мгновение подставляет свои собственные под неловкие поцелуи. С каждой минутой Чарльз всё больше чувствует, как неторопливые ласки становятся более настойчивыми. Генри спускается к тонкой шее, оставляя на ней несколько стремительно алеющих меток, которые потом определённо вызовут много неуместных вопросов, ибо воротник на форме не сможет их прикрыть. Стикмин дёргается, когда ладони Чарли проходят по его напряжённой спине, обводя лопатки, но быстро расслабляется, подставляясь под ответные нежности. Он осторожно проводит по взлохмоченным волосам и касается душек красных наушников, которые, как ему кажется, Келвин носит даже во сне. Впрочем, предположение Стикмина не так уж и далеко от истины. Чарльз и вправду редко с ними расстается, порой даже забывает их снять перед сном, вспоминая про них в самый последний момент. Он настолько привык к своим наушникам, что мог сказать, что без них он – не он, без них ему некомфортно, ибо они для него как одежда. И только Генри знает почему так. Генри – единственный человек, которому Келвин честно ответил на частый вопрос «Почему ты их никогда не снимаешь?». Всё очень просто – у Чарли чересчур чувствительные ушки. Наушники стали для него своеобразной защитой для его эрогенной зоны, которой он всю жизнь стыдился и пытался всячески скрыть. – Можно? – едва ли слышно спросил Стикмин и получил в ответ неуверенный, но всё же согласный кивок. Стягивая неотъемлемую часть гардероба Чарльза, Генри ощутил, что тот даже затаил дыхание и слегка задрожал от волнения и лёгкой тревоги. Чарли не ожидал ощутить кончики чужих пальцев на мочках своих ушей так скоро, тело словно прошибло разрядом тока, а напряжение внизу живота скрутилось в ещё более тугой узел и он не смог сдержать глухого, по его мнению постыдного стона. Келвин не пытался закрыть себе рот рукой, знал, что это будет бесполезно, ибо он не мог не реагировать на свои собственные прикосновения, а чужие и подавно, вместо этого он вцепился в запястья Генри, так сильно, как только мог. Чарли был в растерянности и смотрел на Генри смущёным взглядом, а тот улыбался. Он не смеялся, не злорадствовал и даже не радовался, эта улыбка была невероятной нежностью, не такой, с какой он смотрит на близких себе людей, а такой, с какой он смотрит исключительно на Чарли. Келвин зачем-то решил попытаться улыбнуться в ответ, но вышло как-то не так, как он планировал, ибо пальцы Генри до сих пор касались его ушей. Стикмин гладил его за ушками словно кота, ощупывал каждый хрящик, тянул и прикусывал мочки, а Чарли стонал уже не стесняясь и извивался, как уж на сковородке. Келвин был громким и поэтому Генри сейчас был невероятно рад тому, что им пришлось совершить экстренную посадку посреди какого-то поля, где нет лишних ушей и глаз. Он был рад, что то, что сейчас происходит, делается не в их съемной квартире, где тонкие стены и ворчливые соседи, и, не дай бог, базе, а то стало бы совсем уж стыдно перед людьми. Чарльз елозил и извивался, не желая смирно лежать в одном положении, Стикмин даже получил пару раз коленкой по рёбрам, от чего те теперь отзывались глухой, такой незначительной сейчас, болью, а руки до сих пор до боли сжимали чужие запястья, впиваясь короткими ногтями в кожу. Сейчас Стикмин был готов отдать все сокровища мира за то, чтобы этот момент продолжался, как можно дольше, был готов продать душу самому Дьяволу, чтобы Чарли так смотрел своими искренними глазами только на него одного. Он был готов на всё, лишь бы Чарльз Келвин был его единственным, и он сам принадлежал только ему одному. Сейчас их двоих ничего не волновало, они были поглощены исключительно друг другом. Сейчас им абсолютно плевать, что уже слышен гул мотора военного транспорта, на котором их должны будут забрать и доставить на базу, где они смогут отдохнуть после миссии, и может даже выпросить долгожданный отпуск. Об этом всём они подумают чуть, а может и гораздо, позже, а сейчас они побудут единственными в этом мире.