спасибо, что хранишь мое сердце

Хванун похож на сладкую вату. Мягкий, теплый, иногда может липнуть, словно ириска, и не отлепишь его потом. Хванун легкий и воздушный, и физически, и по характеру, его легко рассмешить и так же легко обидеть и расстроить. Он солнце и одновременно тучка, он радуга и капелька дождя, он лучик и молния, такой разный и одинаковый одновременно. Он ребенок, в свои двадцать лет такой же ранимый, как и в девять, и такой же теплый, как малыш, но внутри него серьезный, взрослый ум и мудрость тысячелетий, он взрослый и в то же время маленький, и каждый, кто его знает, составляет свою уникальную картинку, свой образ Ё Хвануна. Он обычно улыбчивый и яркий, поэтому, если ему грустно, это замечают все в радиусе пятнадцати километров. Ёнджо знает Хвануна, пожалуй, с самого своего рождения. Сколько он себя помнит, Хванун жил в квартире напротив, и всегда приходил к старшему, если его обижали. Хванун учился в классе на год младше Ёнджо, в той же школе, и они дружили столько, сколько, кажется, вообще жили на этом свете. Малыш Ё с самого детства был ярким и незабываемым, искренним и преданным, и Ёнджо уверен и по сей день, что он ни капельки не изменился. Хванун рос вместе с Кимом, превращаясь из милого малыша во взрослого, прекрасного юного парня, от вида которого у многих перехватывало дыхание. Но он все еще оставался таким же чистым и искренним, каким был с самого рождения. Ёнджо не помнит, как Ё оказался в их компании старших хёнов. Кажется, что «малыш Ун-и», как его называет такой же гиперактивно-яркий Гонхи, всегда был с ними. Он пришел когда-то вместе с одноклассником Донджу, и с тех пор их всегда было шестеро. Всегда Хванун был с ними, в их общей квартире на шестерых, и всегда его громкий звонкий смех отражался эхом от стен этого места. Всегда он готовил шумным хёнам завтраки на пару с тихим и серьёзным Донджу (по сути, он был таким лишь с виду). Всегда обнимался, лежа на мягком диване в гостиной, с таким же нежным и ранимым Сохо. Всегда играл в приставку по вечерам со взрослым и серьёзным Гонхаком и полной его противоположностью - ярчайшей звездочкой Гонхи. …Всегда держал в темноте руку Ёнджо, вполголоса рассказывая о прошедшем дне. Хванун всегда был чем-то таким правильным и нужным, и без него жизнь в этой маленькой квартирке всегда будет серой и скучной. Как когда-то сказал Гонхак – Хванун их клей, тот самый, кто сохраняет дружбу таких разных людей. Ёнджо знает Хвануна всю жизнь. Так хорошо, что замечает малейшие изменения в его настроении, что что-то не так, первым из компании. - Ун-и, ты сегодня какой-то тихий. – Гонхи замечает это за сегодняшним ужином слишком прямо, слишком резко. Ёнджо матерится про себя. Хванун заметно ежится, и палочки сжимает до побеления костяшек, но лишь надевает отвратительно фальшивую улыбку, фальшь которой видит, почему-то, только Ким, шепча, что все хорошо, и не о чем волноваться. Ёнджо знает, что с Хвануном надо не так. Надо по-другому. С ним нужно нежнее, теплее, так, чтобы он чувствовал себя в безопасности, под защитой, и не боялся поделиться переживаниями. Весь вечер Ким наблюдает за нездорово притихшим Ё, издалека, не влезая, позволяя младшему думать, что все на своих местах. Хванун ненавидит, когда его настроение или проблемы мешают другим жить так, как обычно. Он ненавидит быть слабым, ненавидит заставлять кого-то волноваться, и Ёнджо это знает. К Хвануну нужен другой подход, с ним нужно не так. Они собираются все вместе в гостиной, после ужина решив посмотреть какой-то очередной фильм. Такие вечера сейчас редки, ведь у каждого из них на носу сессия, а в Университете искусств это особенно серьезно. Однако сегодня все решают собраться и что-то посмотреть, чтобы каждый из них порадовался и провел хорошее время, ведь все так сильно скучали друг по другу. Ёнджо обычно на таких встречах кино не смотрит, наоборот, предпочитает «тупой комедии» полистать более увлекательную ленту твиттера, но сегодня его взгляд устремлен не в экран телефона. Его взгляд прикован к молчащему младшему, который только теребит длинными пальцами край футболки (Ким даже не заметил, что тот надел сегодня его любимую футболку) и смотрит на свои коленки, даже не замечая особо, где находится. Ёнджо злится на старших, которые увлечены фильмом и вообще не видят, что яркая звездочка чахнет и грозится потухнуть. Что их яркое солнце теперь похоже на догорающую свечу, тлеющий огонек. Неосторожное движение, легкое дуновение ветерка – и он потухнет насовсем, растворится в тишине, оставляя лишь призрачную змейку дымка сгоревшего счастья. А Ёнджо не может этого допустить. Хванун даже не поднимает глаз, когда его любимый и все еще самый главный хён садится рядом. Он лишь невольно придвигается ближе, льнет, и все еще мучает края футболки, не в силах заставить себя говорить или отвлечься на фильм. Что же его так расстроило?.. Ёнджо намерен это выяснить, и исправить любой ценой, даже если ему придется отправиться на Северный полюс ради этого. Лишь бы его малыш не грустил так сильно. Хванун вздрагивает, когда теплые ладони Кима накрывают его, крошечные, вынуждая его перестать теребить уже совсем смятый край белоснежной футболки, которая теперь скорее напоминает сероватую. Хванун смотрит побитым щенком, ладошками руки Ёнджо сжимает, словно так безмолвно просит о помощи. В глаза смотрит, молчаливо, ничего не произнося просит, а вслух не скажет, не признается, только храбрится и маску надевает. Но Ёнджо знает это. На то он и здесь. Он понимает без слов. Все остальные слишком заняты фильмом, и исчезновения самого старшего и почти самого младшего (ну, по поведению можно сказать, что и самого) никто не замечает. Ёнджо тянет смущенного и непонимающего Хвануна в свою комнату, молча помогая ему натянуть толстовку, насквозь пропахшую Кимом. Ё не показывает это, но незаметно вдыхает любимый запах. Он успокаивает. Следуя за необычайно решительно настроенным Кимом в прихожую, Ё лишь вздыхает пару раз, смотря куда-то вдаль расфокусированным взглядом. Ему помогают даже шнурки завязать, и куда-то из квартиры тянут, а он и не вглядывается. Ёнджо знает, Хванун ему доверяет. И Ким это доверие никогда не предаст. Они почти покидают квартиру, когда хватка младшего на руке Ёнджо становится сильнее, и он почти останавливает старшего, испуганными глазами ответы в чужих ища. - Мы всего на часочек, хорошо? – шепчет Ёнджо, чуть улыбнувшись. Он знает: Хванун ненавидит уходить, не предупреждая. Ненавидит заставлять кого-то из родных волноваться. Даже если они вернутся с рассветом, такое уверение помогает Ё меньше переживать за чувства других. Хён сказал, что они ненадолго. А Хванун ему верит. И Ёнджо не ошибается в своих заключениях: щенячьи глазки младшего становятся чуть спокойнее, стоит тому произнести свое обещание. И в них кроме грусти, теперь уже тихой, расслабленно невысказанной, неимоверное доверие плещется, с благодарностью смешанное, и звезды горят в глубине этих черных омутов, где Ёнджо с огромной радостью тонет, растворяется, теряется, словно в этих глазах – вся его жизнь. Они сбегают на крышу своего университетского кампуса. Днем Хванун обожает сидеть там и смотреть на облака, и, хотя ночью находиться там строго запрещено, адреналин в крови и желание вытянуть Хвануна из трясины грусти пересиливают любые запреты. Ёнджо достает из рюкзака любимый Хвануном клетчатый плед, подаренный Кимом на его совершеннолетие, и расстилает прямо на «полу», падая на него и приглашая жестом младшего к нему присоединиться. Хванун опускается на плед прямо в раскрытые руки Кима, позволяя себя обнять, и сам прижимается ближе, укладывая голову старшему на грудь. Ёнджо хватает сил накрыть обоих теплым одеялом, тоже вытащенным из рюкзака, и только потом он успокаивается и просто расслабляется. Хванун льнет ближе, прижимается, молчит только, и дрожит так, будто ему холодно. Но холодом не пахнет даже, сентябрьские ночи еще совсем теплые, и дело вообще не в них. Они лежат так какое-то время, просто разглядывая звезды, словно специально ради Хвануна появившиеся на небе после пасмурного дня. Ким мягко и аккуратно, словно хрустальную вазу, держит в своих руках свернувшегося клубочком Ё, показывая, что он здесь, он рядом, и никуда не денется. Проходит немало времени, прежде чем Хванун перестает дрожать. - Тигренок… - только Ёнджо позволено называть младшего так. Только он может называть его тигренком, и только когда они наедине. Это их личная маленькая традиция. – Расскажи мне. Не спрашивает, что случилось. Не спрашивает, в чем проблема. Не указывает на слабости, и младший ему благодарен за это. Они понимают друг друга и так, а вслух Хванун о своей грусти сообщать не может. Слишком старается быть сильным и взрослым. А Ёнджо озвучивать и не просит. Хванун молчит, только сопя то ли обиженно, то ли расстроенно. Другие бы приняли это за нежелание отвечать на вопрос. Ёнджо знает – это от смущения, от того, что Ё не знает, как преподнести свою проблему. И поэтому не торопит, терпеливо ждет, слушая его дыхание и просто молчит, позволяя Хвануну подобрать слова. - Там… - наконец тихо шепчет Хванун, почти неслышно, спрятав наверняка совсем расстроенную мордашку в изгибе шеи старшего. – Котенок… - Что?.. – Ёнджо стыдно переспрашивать и ставить младшего в неловкое положение, но он совсем не расслышал. – Тигренок, пожалуйста, прости, я не услышал… - Там котенок… - повторяет Ё уже громче, приподнимая голову, чтобы его хён мог его услышать. – Около универа… Я сегодня нашел бездомного голодного котенка… Он такой маленький и беспомощный, я так хотел его согреть и накормить… Но у Гонхак-хёна аллергия, и я не мог бы принести его домой, а он замерзает, и я так испугался, что он... он… Хванун замолкает, всхлипывая, и прячется в объятиях Ёнджо, не в силах продолжить свою мысль. Он плачет, уже не скрывая этого, и, хотя ему все еще неловко плакать при ком-то, с Ёнджо он позволяет себе слезы. Хён не будет ругаться. Хён его поддержит. - Что ж ты сразу не сказал, малыш мой… - шепчет в ответ на это Ёнджо, прижимая младшего к груди и поглаживая по пушистым блондинистым волосам. Его мальчик совсем ребенок, и самый чистый на планете — только Хванун мог расстроиться до слез из-за бездомного котенка. – Завтра же заберем котенка и отнесем его к ветеринарам. Они ему помогут и найдут ему хорошую семью, ладно? Я обещаю тебе, я не успокоюсь, пока не найдем малышу нормальный дом. Хванун кивает, всхлипывая и только сжимает ладошками ткань толстовки Кима, моча слезами его грудь. Ёнджо позволяет, молчит, лишь гладит его по волосам и тихо вздыхает, успокаиваясь. Это не жизненная трагедия, это котенок. Но за годы жизни с Хвануном под боком он научился понимать, что и голодный котенок тоже может быть жизненной трагедией. И нужно это уважать. И помогать Хвануну перестать грустить, решать его проблему. Ёнджо с детства это делал. С детства помогал с любой, даже мизерной проблемой, и никогда не отмахивался от Хвануна, как другие. И Ё полюбил старшего таким, принимающим каждый Хванунов каприз. Сон накрывает их обоих внезапно, но так ожидаемо. Успокоившийся Хванун засыпает в объятиях любимого хёна так же быстро, как и сам Ёнджо, почувствовавший, что Ё больше не дрожит. Сердца обоих успокоились почти одновременно: у Хвануна за котенка, а у Ёнджо – за тигренка. Они не признавались друг другу в любви. Не ходили на официальные свидания, не дарили друг другу цветы. Ёнджо не предлагал Хвануну встречаться, не кричал на весь мир о том, что любит его. Они оба просто знали все это с самого начала. Они выросли бок о бок, их любовь росла вместе с ними, и им не нужны слова, чтобы подтвердить ее. Они любят не словами, они любят поступками, и оба знают, что будут рядом всегда, и в горе и в радости. И завтра, когда разъяренный охранник погонит их, едва проснувшихся, с крыши, Хванун снова будет улыбаться, а потом одними губами произнесет тихое «спасибо», которое скажет гораздо больше, чем любое признание в любви.

Спасибо, что хранишь мое сердце.