Когда всё было зря

Когда-то всегда повторяли, мол «вот, это человек, которого не сломит ничего, разве что смерть». Да даже уверяли, что та самая, холодная, ужасная и чрезмерно сильная, непокорная смерть ему не страшна и что та для него и вовсе недостижима. Многие и правда верили в это, свято верили и каждый раз опирались на него аки на крепкий камень, в итоге оправдывая свои ожидания. Крепкая опора и при этом хороший двигатель, человек, да и солдат хоть куда. Так думали остальные, точнее, именно такой невообразимый пейзаж складывался в голове у многих. Другие же знали. Вернон- это скала. Он не просто двигатель, он не просто опора, его не могло сломить ничто, никакое препятствие не могло как-либо повлиять на этого невероятного человека. Действительно, многие считали его поистине невероятным. Он возвышался, добивался своей цели любыми способами, даже самыми грязными, отвратительными и порой недопустимыми, не понятные опять же большинству из мира не то, что живущих, наверно даже и мёртвых. Но как порой говорилось- цель оправдывает средства. И для Вернона это было полной правдой. Даже идеалом. И даже когда тот с той самой скалы падал в полную яму, полную смертельно ядовитых змей, отвратительной, липкой грязи, с которой он понимал- был полностью знаком, внутри он всё равно оставался непоколебим. Шёл напролом, не знал от корня слова «невозможно», и возможно, иногда это даже смотрелось глупо и абсолютно бредово, уж явно не как поведение здорового, не умалишенного. Но в итоге все всё равно ахали и лопались от восхищения, удивления, что этот человек всё равно выкарабкался, будто его не кидали в эту яму уже сто и один раз. И наверняка бы кидали вновь и вновь. Свободная Темерия. Давно звучало как сказка, как зашедшее солнце, не выглядывающее из пучины тьмы слишком долго, как при полностью тёмной, холодной и непроглядной ночи. В очередной раз сумев множеством пыток, страданий и испытаний, потери близких, падений в самую густую грязь вперемешку с самой алой кровью, что казалось- останется на руках навсегда, вылезти на относительно ровную землю. Вдохнуть хоть на секунду спокойно, прикрыть извечно тёмные, хоть в этот раз и спокойные глаза и прочувствовать впервые за всё это время полное удовлетворение от чувства победы. Как то вливалось вместо с алкоголем, хоть и в малых дозах, обжигая уставшую глотку и заставляя обычно прямые плечи незаметно для других, но согнуться. Сложно было признавать даже самому себе, что он устал. Достаточно устал, чтобы заслужить хоть какой-то отдых. Но после всего этого осознавать то, насколько коротка была та победа было особенно больно. Было особенно невыносимо скрывать ту ярость, что блеснула в распахнувшихся глазах лишь при упоминании тех слов, которые донеслись с сколатой, чуть возвышенной сцены. Было сложно как-либо воспринимать «забудь всё то, что сказал тебе Талер». Потому что то, что сказал до этого такой же потрёпанный, как и Роше стратег уже будто ощущалось в воздухе, чувствовалось на кончиках пальца и пробиралось внутрь, после с треском лопаясь и заставляя осколки на момент пропавшей из виду цели вонзиться только больнее, царапая оставшиеся ткани хоть какой-то надежды. - ах ты двуличный ублюдок.. - последнее слово вылетело, было буквально выплевано с особой интонацией, подчёркнуто толстым грифелем со всей колкостью и отвращением, которое вдруг перевернулось внутри с необычайной силой. Он был готов разнести любого, кто подошёл бы к нему ближе, чем на шаг, и был явно уверен в своей возможности совершить подобное. Не в первый раз, в конце концов. Но оглянувшись на тех, кто стоял рядом, он понял, что стоит посреди поля совершенно один. С лёгкой растерянностью повернулся и в другую сторону, видя отчётливо лицо Белого Волка, что с пару секунд молча пялился на стоящего на сцене Дийкстру, буквально грызя и обглатывая того лишь одним взглядом острых как ножи зениц. Дийкстру, что будто уже плясал в этом театре, что прекрасно олицетворял всю сложившуюся ситуацию. Кружа и ступая так, как хочет и туда, куда хочет. Вот только последующие слова дальнейшей надежды на оправдали, а лишь ударили резким, колким ударом меж рёбер, прокручивая лезвие сквозь жалкий и тягучий скрежет костей дальше. - Поступай, как знаешь — Роше чувствовал, как грудную клетку что-то больно защемило, не давая возможности за короткое время вдохнуть хоть толику воздуха — хоть ты и правда и ублюдок. И потом он с ужасом понял, что этот скрежет он слышит уже в реальности. Сверля из последний сил уходящего со сцены Геральта, уходящего как труса, как не человека, с которым Вернон прошёл столько смертей, столько боли и разочарования, столько ярости и неверия. Столько побед и поражений. И до конца пытался верить, что смотрит он не на Геральта. Наконец придя в себя, когда дрожащие от судорог руки уже лежали на блестящей рукоятке покоящегося меж рёбер острого, как тонкая игла резного кинжала, Вернон понял, что не может вдохнуть. Понял, как сильно внутри стал переливаться холодный ужас и всё ещё остатки того неверия, крохотной надежды, что будто не готова была отступать до самого конца, когда же глаза судорожно забегали по плывущей перед глазами земле, пытаясь зацепить хоть какой-то не мыльный объект, чтобы вновь себе внушить- это не конец. Но уже всхлипывая собственной кровью, Роше окончательно осознал, что всё же надеяться дальше смысла уже нет. Чувствуя во рту лишь стойкий вкус вроде бы знакомого железа, переполняющий будто кубок вино, отдающие неимоверной, дурманящей и обжигающей горечью. Он ещё никогда не чувствовал столько сожаления, пожалуй. Или же злости. В подобном положение довольно таки сложно разобрать, что есть к чему. Но ногти и слабые пальцы из последних сил цеплялись за пыльную землю и виднеющуюся на ней траву, вот только уже не зелёную. Давясь очередной кровавой рвотой Вернон всё равно был готов встать и пойти дальше, не чувствуя абсолютно ничего, буквально абстрагируясь от боли. Для него её всё ещё не существовало. - ты ведь тоже патриот — и лишь тяжелая, отягчённая железными кольцами нога вновь пригвождала грудь с виднеющимся из под алых пятен гербом с тремя серебряными лилиями. И лишь после того, как коньячные глаза застыли, прикованные к сияющему над головой болезненно синему полному диску луны, сомнений больше не осталось. Видимо, это всё было зря.