В этих словах

      Повязанная белой лентой картонная коробка, скрывающая под собой ароматный еще теплый вишневый пирог, заказанный несколькими днями ранее специально ко дню рождения матери, маняще стоит посередине кухонной тумбы, что расположена аккурат под длинным окном: быстрые капли дождя, свойственного для сентфорской осени, проскакивают перед моими глазами, падая на уже порядком взмокший от утреннего тумана газон, — отчего-то эта картина, приправленная желтым светом от ламп в доме и непотухших на улице фонарей, навевает на меня приятную грусть. Без собственного желания думаю о Балтиморе и старом доме, в котором, вероятно, уже проживает другая семья, более счастливая и обеспеченная. В понедельник, позвонив, отец принялся воодушевленно рассказывать, что видел на подъездной дорожке припаркованный миникупер, на заднем сиденье которого отчетливо были различимы разноцветные игрушки и детское кресло. Я в какой-то мере рада за новых жильцов, въехавших в мое детство. Да, именно так. А невеселые мысли и свежие воспоминания, все же, не лучшие вещи — сегодня не тот день, что я могу обратить в кошмар.       Я резко отвлекаюсь от рассматривания серого пейзажа, что окрасил все пространство улицы в холод и депрессивное настроение, когда слух трогают медленные, но в то же время твёрдые шаги на лестнице. Обыкновенно я не вставала раньше восьми часов, ровно за шестьдесят минут до начала школы, но сегодня, желая подарить матери вкусный завтрак в виде ее любимого десерта, а также простой, но такой особенный, серебряный браслет с миниатюрным шармом, я поборола свою потребность в восьмичасовом сне, встав за несколько часов до нее. Мама еще даже не принимала душ, но уже стала спускаться на кухню, видимо, чтобы своими глазами увидеть мои старания, ранее не проявлявшиеся. На сонном лице совсем быстро появляется искренняя довольная улыбка — сразу, как свет от люстры охватывает худощавое тело, облаченное в ночную рубашку со смятым левым краем.       — Ох, детка! — голос хрипит, зрачки бегают по помещению, в последнюю очередь останавливаясь на мне. Не медля, кричу поздравления и бегу с расставленными руками на нее, заключая в немного неловкие, но теплые крепкие объятия. — Ты у меня такая замечательная. Это что, вишня?!       Смеясь от ее восторга при замечании сладости, отправляю ее за стол рассматривать украшение, а сама, предварительно помыв руки, спешу за тарелками и чашками из фарфорового сервиза, некогда принадлежавшего бабушке, — мы пользуемся красивой посудой только по особенным причинам. Объяснения я этому не нахожу, но при таком раскладе действительно чувствую другую, праздничную, атмосферу. К тому же, перебегая через коридор в зал, имею возможность притормозить для наблюдения за разминкой Майкла — из-за лени мне редко удается застать его за занятием спортом, но иногда… глаз не оторвать!       Воображение не справляется со всеми фантазиями о предстоящей встрече после занятий. Жить по соседству со своим (все не могу смириться с фактом серьезных отношений с популярным разбивателем сердец из параллельного класса) парнем во всех смыслах удобно: начиная от доставки еды, когда самостоятельно мне готовить не хочется, заканчивая свиданиями под луной благодаря лестнице у моей комнаты.       Замечая меня при очередном вращении шеей, он машет, фирменно улыбаясь. Он так красив. Так мил. Настолько, что припадаю лбом к стеклу, только бы попытаться сократить между нами эти несколько метров — даже на таком расстоянии я скучаю по нему. В воздухе рисую сердце и отправляю. Майкл, подыгрывая, ловит его, а после, подмигнув, удаляется на пробежку.       Я его так…       — Сара, ты что, снова следишь за этим… драконом? — подпрыгиваю на месте, но от окна не отхожу. — Я думала, у вас уже все…       Неверно ты думаешь, дорогая и горячо любимая матушка. Или просто не замечаешь, как долго я болтаю с «Кэнди» по телефону. Отпрашиваюсь к ней в гости до утра. И, конечно, покупаю дорогое кружевное белье «для себя». Шлем для мотоцикла в платяном шкафу, естественно, ты тоже вряд ли найдешь. Ведь одного моего «да, я решила послушать тебя» достаточно для успокоения.       — Нет, разумеется! — кричу максимально незаинтересованно, — выбираю узор на чашке! — и, подумав, добавляю: — Сегодня ведь к нам приходят Никсоны? Шериф, вроде, не дежурит.       — Да-да, милая!       Пирог разрезан. О Майкле позабыто. По совместительству, я еще больше жду его поцелуев, нетерпеливо кусая губы, прикрывая свое неумение прятать фальшь за аппетитным завтраком.       Врать плохо. Но все, чему учит Тернер, в частности, говорить полуправду, — просто отлично.

***

      Оправляю нежно-голубое платье, недовольно смотря на заломы ткани в отражении относительно чистого зеркала, охватывающего почти всю территорию холла. Несколько учениц проносятся возле меня, заглядываясь. Замечая это, инстинктивно тянусь к волосам, расчесывая их ногтями — никак не возьму в привычку класть в рюкзак расческу, хотя часто ругаюсь из-за этого с Кэнди, норовящей исправить мой внешний вид. Я совсем и не против ее помощи: подведенные глаза и заплетенные в две косы волосы нравятся как мне, так и Майклу, что ожидает меня на скамье уже добрых… долго, но не говорит ни слова в упрек.       — Пойдем ко мне, крошка? — нежные прозвища от Тернера не кажутся пошлыми, скорее, это служит проявлением заботы. Как и то, что он вырывает из моих рук шарф, когда я собираюсь положить его в сумку, — повязывает его вокруг моей шеи, внимательно смотря за тем, чтобы было красиво.       — Неужели есть еще варианты? — закатываю глаза и беру за руку. Он смеется и дает щелбан моему помпону на шапке.       Родители Майкла не появятся до самого вечера, а Бобби остался на дополнительные занятия по биологии и, вероятно, покинет стены школы только часа через три, как обычно разговорившись с учителем о цветах. И так почти ежедневно. И так замечательно. Наши тайные свидания остаются тайными, мы сближаемся и просто дурачимся вместе. Раньше мне нужна была какая-то компания, иначе я чувствовала себя неуютно, но теперь Майкл берет все обязанности по созданию комфорта на себя, а потому мне остается только таять в его объятиях и поражаться своему везению: правда считаю, что с ним мне очень повезло, человека лучше не встречала и не…       — Ты какая-то задумчивая. — Прихожу в себя только перед нужной дверью, пропуская всю прогулку.       — У мамы сегодня праздник… — Майкл не отвечает. Знает, что не входит в список приглашенных гостей.       Звон ключей, черный вход отворяется, теплота окутывает меня лучше, чем шарф.       Его щеки все еще розовые от морозного ветра. Скинув куртку и оказав мне помощь со снятием верхней одежды, Майкл становится более расслабленным, чем раньше — от отсутствия огромного количества людей уменьшается уровень стресса, как полагаю. Поставленный на плиту чайник еще не скоро закипит, а потому нахожу занятие поинтересней. Протягиваю ладони навстречу стоящего напротив парня и обхватываю ими его горячую шею, встав на цыпочки. Даже не дергается от моих оледеневших рук. Майкл укладывает свои ладони на мою талию, касается губами моего лица. Еще мгновение — и мы, тяжело дыша, целуемся у обеденного стола, стараясь не залезать на него.       Понимая, к чему так стремительно идет дело, Тернер выключает газ и, взяв меня на руки, несет на второй этаж, к своей спальне. По секрету, обожаю быть над землей. Но для него — кричу и смеюсь, требуя поставить на пол. Вскоре я снова твердо (почти) стою.       Прижимаемся сильнее, снова заходясь в поцелуе, и я чувствую, как в мой живот упирается что-то твердое. Когда его рука скользит по спине, между ног, не обтянутых даже колготками, быстро намокает.       — Может, зайдем? — почти не дышу. Язык Майкла ловко находит кончик моего языка во рту, а затем он медленно, но жадно посасывает нижнюю губу, тихо постанывая от удовольствия.       — Ты такая нетерпеливая, Сара! Я ведь просто хотел показать тебе свою гитару.       Стукаю его в плечо и дергаю ручку. Не хочу отвлекаться.       Есть только я и он. И то, что происходит между нами.       Захлопнув дверь и щелкнув задвижкой, он поворачивается ко мне и застывает на месте в нерешительности, словно спрашивая моего разрешения. Я молча киваю, облизываясь от приятного волнения. Теперь Майкл уже не боится прикасаться ко мне, как раньше, однако каждый раз нежен со мной и чутко относится к моему состоянию. Мы вместе совсем недолго, около двух месяцев, еще не до конца друг к другу привыкли, но у обоих (уверена на все бесконечное количество процентов) просто сносит крышу. Мне нравится, что Майкл, мой Майкл, никогда меня не торопит, не настаивает на близости. А ему нравится моя инициативность.       Он обхватывает своей ладонью мое запястье и увлекает за собой на незаправленную кровать. В его обители все так… идеально. Никакой педантичной чистоты: на стуле висят вещи (одну из футболок унесу с собой), шкаф не закрыт, и из него торчат кроссовки, а смятые листы с домашним заданием кучкой лежат под столом. Я успеваю подумать о том, как хочу не уходить отсюда, не уходить от него, пока Тернер целует в шею, навалившись сверху. Но потом его горячие пальцы скользят внутрь меня, отодвинув подол платья и край взмокшего белья. Словно выключаюсь. Я поддаюсь эмоциям, мечусь на простыни и двигаю бедрами навстречу его руке. Он двигается медленно, постепенно увеличивая темп, одновременно расстегивая пуговицы. Я прикрываю глаза и откидываю голову на подушки. Инстинктивно выгибаю спину, и в эту же секунду мое тело разрывается на миллионы маленьких частичек, пропитанных горячим удовольствием.       Отстраняясь, Майкл снимает свои узкие черные джинсы, а следом за ними стягивает футболку. В то время, как я снимаю платье (верхняя его часть уже у меня на талии, так что логично избавиться от него вовсе), Тернер достает из выдвижного прикроватного шкафчика презерватив и тюбик лубриканта.       Надев презерватив и капнув на него нужную порцию смазки, осторожно входит в меня, с перерывами медленно толкаясь вперед. Судорожно хватаюсь за его спину, цепляясь пальцами за влажную кожу, но не оставляя царапин. Очерчиваю по контуру тату. Ласкаю затылок, зарываю пальцы в волосы. Майкл держит меня крепко; каждым рывком впечатывает меня в матрас.       Подхватывает под коленями, ускоряя темп, меняя угол проникновения. Когда мои колени оказываются на плечах, я чувствую, как весь его член, до последнего миллиметра, оказывается погружен внутрь меня.       Эйфория.       Непередаваемо.       Внезапно, словно почувствовав то, что чувствую я, обхватывает своими пальцами мой сосок, сжимая его и заставляя меня испытывать наслаждение, граничащее с болью. Проникает своим языком между моих пересохших губ, одновременно неистово входя так глубоко…       Мы кончаем одновременно, и это оглушает меня какое-то время.       Он не сразу покидает тело, давая нам обоим отдышаться за поцелуями.       — Ты в порядке? — с первого секса ничего не меняется — Майкл все так же боится навредить мне. Глупенький.       — Кажется… да…       Вся простынь подо мной мокрая от пота и частично от смазки.       — Давай пойдем вместе?       Смотря в ярко-зеленые глаза напротив, что с завидной периодичностью меняют цвет в зависимости от настроения, я понимаю, что мне на самом-то деле все равно на то, что думают люди, в составе которых именинница, ожидающая гостей со вторым пирогом, на этот раз сырным, о нашей паре. Мне нравится упираться в твердую грудь Майкла. Сравнивать наши ладони по размеру. И, встав на носки, тянуться за поцелуями. Нравится быть «хорошей девочкой» рядом с «плохим мальчиком». И я до безумия обожаю каждую его татуировку, выглядывающую из-под одежды. Так почему я не решалась на громкое обозначение наших отношений до этого? Видимо, прежде всего мне стоило произнести вслух то, о чем я миллиарды раз признавалась только себе:       — Я люблю тебя, Майкл Тернер, — а в ответ услышать самое важное и трепетное:       — Я тоже тебя люблю, Сара О’Нил.