Выбор

I

Сообщение пришло, когда Джури бодро шагал по улице, сунув руки в карманы куртки. Настроение было отличным, в наушниках играла очередная недавно полюбившаяся песня – из тех, что сначала часами крутишь по кругу, а потом забываешь на много лет, да и холодно было – доставать руки из карманов не хотелось. Потому Джури решил, что просмотрит, что ему написали, позже. А когда приблизился к автомату с сигаретами и вспомнил, что Агги просил купить ему, когда Джури пойдет за кофе, остановился и поставил навязчивую мелодию на паузу. На дисплей Джури глянул мельком, но как только увидел, что сообщение от Сойка, тут же открыл его. "У меня внезапный вопрос – никто из твоих знакомых с квартиры не съезжает? Или, может, сдает кто свою?" Сойк всегда писал, да и разговаривал, вот так – без приветствий, сразу к делу, и такая его черта почему-то очень нравилась Джури, хотя вроде бы ничего особенного в ней не было. "У меня – нет, – быстро одной рукой набрал ответ Джури, попутно опуская монетки в прорезь в автомате. – А что, вы решили переехать?" Боковым зрением Джури заметил, что к автомату подошел какой-то парень, остановился в паре шагов, ожидая, когда Джури отойдет, и заторопился, чтобы не создавать очередь. Где же эти дурацкие сигареты, которые так любил Агги? Название, как назло, вылетело из головы, но Джури помнил, что сама пачка была красной – вроде бы. Телефон звякнул в уже замерзших пальцах, сообщая о новом входящем, и Джури невольно поднял дисплей к глазам, пускай и спешил поскорее выбрать нужные сигареты. "Нет, переезжаю я один". Приоткрыв рот от удивления, Джури не глядя ткнул пальцем в первую попавшуюся кнопку. Автомат зажужжал, выплевывая в приемник пачку, и так же, даже не посмотрев, Джури вытащил ее и зашагал прочь по улице в сторону репетиционной базы, куда он уже безобразно опаздывал. В одной руке он по-прежнему стискивал холодный гладкий телефон, в другой – сжимал сигаретную пачку, все же не ту, что хотел Агги, как Джури убедился, взглянув мельком, а слова из сообщения все стояли перед глазами отпечатанными иероглифами, пускай смотрел на них Джури какую-то секунду. "Я один", – повторил голос Сойка в голове Джури. – Я один, – автоматически сказал он и даже не заметил, что шепчет вслух. – Один. Если бы Джури попросили назвать пары с самыми крепкими отношениями, самые нерушимые и надежные, он в первую очередь упомянул бы своих родителей, а сразу после них – Сойка и Леду. С Сойком Джури познакомился примерно тысячу лет назад, когда подрабатывал в одном магазине. Чуть позже он повстречал Леду, а уже потом, в далеком две тысячи седьмом, именно он привел Сойка в новую группу, когда прежний их драммер решил покинуть коллектив. Какой-то искры между Сойком и лидером новой группы мгновенно не вспыхнуло, пускай новый барабанщик Леде заметно понравился. Страсть не разгорелась и вскоре после этого. Точно так же Джури изначально не питал какой-то особенной привязанности к Сойку. Все это случилось много позже. Однако по факту более десятка лет назад Джури пришел к простому, очевидному всем и каждому выводу: Леда и Сойк – это навсегда, Джури – всего лишь друг, а все вместе они – отличная команда, пускай со временем их творческие пути и разошлись. Жить с этим пониманием оказалось неожиданно просто. Труднее всего принять неизбежное, далее же остается только смирение. Уже много лет Джури почти не страдал от неразделенных чувств, по-своему был счастлив, сменил не одного партнера. Все это время Сойк и их бывший лидер оставались неделимыми. Когда-то Агги в шутку обозвал их сиамскими близнецами – Джури посмеялся, а про себя отметил, что тот не так уж далек от истины. И вот новость – Сойк ищет квартиру. И переезжает один. Задрав голову, Джури посмотрел в тусклое, пусть и безоблачное зимнее небо, ни о чем при этом не думая – мысли словно замерзли, как замерзли и его руки. А потом негнущимися пальцами Джури набрал ответ: "Я поспрашиваю. Может, что-то найдется". И смайлик. Куда ж без смайлика? Уже через две недели Сойк перебрался в новое жилище, а Джури, набравшись наглости, напросился в гости, хотя Сойк сразу сказал, что никаких новоселий он устраивать не будет – не до того сейчас. – У меня тут немного бардак, – признался Сойк, правда, без особого смущения, пропуская Джури в небольшую, но очень светлую квартиру. Был уже вечер, но в люстре под потолком светилось сразу шесть ярких лампочек, и Джури невольно заморгал после сумрака на улице. – Здорово у тебя тут, – сказал он и, протянув Сойку свой подарок – пак с восемью банками пива, с гордостью объявил: – Вот, держи, очень полезная в хозяйстве вещь. Негромко рассмеявшись, Сойк принял презент. – Пока у меня не очень здорово, – произнес он, направившись в сторону кухни к холодильнику. – Но когда-нибудь все эти вещи найдут себе место. Проводив взглядом его ровную спину, обтянутую светлым свитером, и небрежный, какой-то лохматый хвост, в который Сойк собрал свои волосы, Джури огляделся по сторонам. Только в кино переезды выглядят красиво: аккуратные как на подбор, похожие друг на друга картонные коробки, в которые ровно сложены красивые вещи, стоят стройными рядами, а счастливые герои резво распределяют свое добро по шкафам. На деле же переезд Сойка выглядел как у любого нормального человека: на полу, по углам и поперек дороги были свалены несуразные пакеты, наполненные каким-то хламом выше краев, какие-то ящики, обувные коробки, временно ставшие вместилищем для посуды, чехлы для одежды, чехлы для инструментов, все подряд… На чемодане, черном и лакированном, Джури на миг задержал взгляд. Он видел его раньше и считал, что тот принадлежал Леде. Возможно, когда-то так оно и было. И наверняка немало вещей, которые теперь оказались в багаже Сойка, тоже когда-то были куплены или подарены его бывшим. Шутка ли, почти двенадцать лет вместе. Джури очень хотелось спросить у Сойка: что же у них случилось? Из-за чего мог произойти раскол в идеальной паре? И не спрашивал – было слишком неловко лезть не в свое дело. – Джури, ты где? – весело окликнул его Сойк. – Пиво греется. – Бегу, – отозвался тот и поспешил на кухню, переступая через сваленные в беспорядке пакеты. Засидеться допоздна Джури не позволила совесть. Он знал, что Сойк никогда не стал бы выгонять гостя, но по его усталому виду понял, что тот мечтает лишь лечь спать, чтобы завтра продолжить нелегкий бой со своим переездом. Уже после второго пива Джури засобирался, а Сойк ожидаемо не слишком активно настаивал на продолжении импровизированного новоселья. – Знаешь, я хотел тебе кое-что предложить, – сказал Джури, когда уже зашнуровывал ботинки, и, вскинув голову, посмотрел на Сойка снизу вверх. Тот не слишком заинтересованно поднял брови, без слов спрашивая: "Ну?", и Джури сглотнул. Он собирался задать свой вопрос с того момента, как переступил порог, но все не решался, а теперь, уже почти на выходе, забеспокоился, что, если так и не произнесет важные для него слова, потом полночи будет крутиться в постели и ругать себя за нерешительность. – Ты так давно не играешь, – старательно смело заявил Джури, выпрямляясь в полный рост – теперь его глаза были на одном уровне с глазами Сойка. – После Far East Dizain, считай, ничего и не было. – И что? – вопрос как будто прозвучал с вызовом, но Джури видел, что Сойк скорее испытывает недоумение из-за такого поворота в разговоре. Тогда Джури произнес простые два предложения, которые, однако, он репетировал последние пару дней: – У нас драммер ушел. Не хочешь играть с нами? И улыбнулся. Вымученно, должно быть, хотя очень старался, чтобы вышло непринужденно. На всегда спокойном лице Сойка сперва отразилось непонимание, потом удивление. Он не ожидал такого, ничего подобного ему в голову не приходило, да и Джури не додумался бы звать, если бы Сойк все так же оставался с Ледой. Хотя, казалось бы, с чего бы Леде становиться им помехой? Губы Сойка тронула улыбка, показавшаяся Джури горькой. Он непринужденным движением заправил за ухо темную прядь волос, выбившуюся из неаккуратного, собранного наспех хвоста, и покачал головой: – Прости, Джури, но я вообще сомневаюсь, что еще когда-нибудь выйду на сцену. От удивления Джури на миг замер: он предполагал, что Сойк наверняка откажет, но уж точно не ждал именно такого категоричного ответа. И вдруг перед глазами Джури встало живой картинкой воспоминание – давнее, порядком подзабытое и уже не яркое, однако все же отложившееся где-то глубоко в памяти. Это был две тысячи восьмой, уже ближе к его завершению. Кажется, тоже стояла нехолодная зима, но самое ее начало – первая половина декабря. Новая группа, в которую все четверо вложили душу, дала неплохой старт, и уже меньше чем через полгода они собирали достаточно приличные как для новичков залы. В тот день концерт особенно удался. Джури затруднялся определить почему – то ли публика была горячей, то ли сами музыканты вышли на сцену с каким-то особенным душевным подъемом. Как-то так вышло, что после последнего анкора Сойк и Джури оказались рядом за кулисами, будто вдвоем, хотя вокруг, конечно, сновало полно народу. Сойк жадно пил из бутылки воду, а Джури, вытерев тыльной стороной ладони влажный лоб, вдруг рассмеялся: – Да это же лучше, чем секс! Ему было весело, бесконечно хорошо, и Сойк, глядя на него, улыбнулся понимающе. – Сцена – это самая крутая вещь на свете, – убежденно проговорил он. – Не знаю, чем бы я жил, если бы не музыка. В этот момент Сойк перевел взгляд немного в сторону, и Джури, украдкой обернувшись, увидел, что смотрит тот в сторону Леды – лохматого светловолосого Леды в коротких шортах – на них Джури было почти неловко смотреть, с гитарой в руках, которую тот не мог отпустить даже после концерта. Леда стоял с ребятами из стаффа и что-то очень бурно обсуждал, жестикулируя свободной рукой. – Как вообще люди живут без этого? – спросил Сойк, явно не ожидая ответа на свой риторический вопрос, и, взглянув на него, Джури отметил, до чего неуместно мечтательным стало выражение его лица. В тот момент Сойк говорил явно не о музыке, но вряд ли сам это понимал. А теперь в прихожей своей новой квартиры, где он жил теперь совсем один, Сойк, даже глазом не моргнув, заявил Джури, что на сцену, быть может, больше и не выйдет вовсе. "Не надо говорить так", – хотел попросить Джури, но не успел, что, возможно, было и к лучшему – Сойк не выглядел как человек, который бросается подобными заявлениями ради того, чтобы его уговаривали. – Но за предложение спасибо. И за пиво тоже, – улыбнувшись, Сойк повернул замок и толкнул дверь. – Хорошо, что заглянул. Кивнув в ответ, Джури переступил порог, даже забыв попрощаться.

II

Джури по привычке накрутил провод от микрофона на руку, закрывая глаза и все еще слыша в голове последние аккорды песни. Агги ударил по струнам в последний раз и что-то негромко сказал Сакаю, отчего тот рассмеялся. Джури открыл глаза, глядя в зеркало во всю стену, в котором отражались они все: он, сжимающий в руке уснувший микрофон, его гитаристы и Сойк, который истово аккуратно складывал палочки на краю барабана, легко улыбаясь каким-то своим мыслям или сказанному Агги. Когда утром зазвонил телефон, а на экране высветилось имя Сойка, Джури почти удивился: он уже собирался выходить из дома на репетицию и никаких звонков не ждал. – Напомни адрес вашей базы? Навигатор не хочет искать по названию, – бодро произнес Сойк после короткого приветствия, а Джури чуть не выпалил вслух: "Как, ты все же придешь?" Он действительно не ожидал, что Сойк изменит свое решение и согласится попробовать с ними сыграть – по крайней мере, не ожидал, что это будет так скоро. С неделю назад Джури пожаловался Агги, что хотел бы видеть на месте драммера именно Сойка, которого они все давно и хорошо знали, и сомневаться в его способностях не приходилось, но у Сойка на это оказалось свое мнение, больше похожее на какое-то наказание самого себя. Последнюю мысль Джури не озвучил, но и без того Агги понимающе кивнул и даже пообещал пообщаться на эту тему с Сойком позже. Джури не знал, о чем они говорили, как и не знал до последнего, что Сойк передумал оставлять сцену. Теперь же он счастливо улыбался, глядя в то же зеркало, куда смотрел и Джури, и когда их взгляды встретились, подмигнул. – Джури говорил, что ты крут, но такого даже я не ожидал, – произнес Сакаи, а Агги снова засмеялся, влезая в похвалу: – Да Сойк всегда схватывал все быстрее нас. Слушай, а если добавить барабанное соло после припева? Сойк, ты как?.. Джури выдохнул, чувствуя, как сердце отпускают незримые тиски. Агги ничуть не льстил Сойку – тот действительно был талантливым драммером. Вот только так было далеко не всегда. Вместо зеркала перед глазами возникла сцена из прошлого – начало две тысячи девятого, когда они активно работали над новым материалом, едва ли не ночуя на репетиционной базе. Рядом с Джури сидел взъерошенный Леда, суматошно черкая что-то на нотных листах, и на лице его застыло выражение, которое Агги в шутку называл "его величество недоволен". Репетиция не складывалась, как было видно по одному лишь взгляду Леды, и от него еще не досталось разве что карандашу, который, все-таки не выдержав напора, предательски обломился, и Леда наконец шумно выдохнул, отбрасывая его в сторону. – Сойк, ты все делаешь не так. Кроме меня никто не слышит, что ли? – возмущенный взгляд Леды предназначался не только Сойку, который задумчиво покручивал между пальцами сломанную палочку. – Мы устали, Леда. Ты уже в третий раз недоволен – может, по домам пойдем? – утомленно вставил свое слово Агги, но лидер только упрямо мотнул головой: – Может, тогда вообще ничего делать не будем? Дельные предложения у кого-то еще есть? В воздухе парило почти осязаемое напряжение, и Джури устало закрыл глаза: от постоянных прогонов одной и той же песни у него начала не на шутку болеть голова, и сейчас он охотнее поддержал бы идею Агги. – Сойк, вот тут, – Леда ткнул пальцем в какой-то из листов, явно понимая, что Сойк, сидящий позади за установкой, не может видеть, о чем именно он говорит, но не делая даже попытки подняться со своего места. – Я же говорил, что надо что-то сделать с ритмом. Джури не успевает вступить, ну можно же переиграть? – Джури не успевает за твоими идеями: ты только что требовал играть быстрее, – проворчал Джури в свою защиту, уже собираясь уличить Леду в том, что тот сам не знает, что хочет услышать в припеве, который, по скромному мнению Джури, звучал более чем неплохо. "Неплохо – значит и не хорошо", – мысленно передразнил он Леду, который бы с ума сошел от такой оценки их упорной работы. – Мне не нравится, а вам лишь бы поскорее закончить… Леда еще долго что-то черкал в своих набросках, а Сойк задумчиво постукивал костяшками пальцев по барабану, пребывая в своих мыслях. Джури помнил, что ему все-таки удалось сбежать тогда раньше остальных – головная боль его одновременно убивала и спасала от гнева Леды и еще нескольких часов бессмысленной, как уже казалось, репетиции. И следом за этой неприятной сценой, которая даже сейчас вспоминалась с каким-то осадком, Джури припомнил, как на следующий день после той выматывающей репетиции Сойк принес новые наработки, над которыми он явно трудился всю ночь – а значит, вовсе не спал. Круги у него под глазами выглядели почти угрожающе, но Сойк еще мог довольно улыбаться, глядя на то, как Леда бережно укладывает листы в свою папку с доработанным материалом и светится, как новая монета. – А я сразу знал, – гордо резюмировал Леда, с вызовом глядя Сойку в глаза. Джури наблюдал за ними со стороны, стараясь игнорировать новое, совершенно незнакомое ему покалывание где-то между ребер. – Знал, что ты все умеешь. Вот это – по-настоящему мой драммер. Это "мой" отозвалось глухой болью, и Джури даже ощутимо вздрогнул, но ни Леда, ни Сойк, которые довольно переглядывались, ни Агги, мечтательно смотрящий на часы, этого не заметили. – Парни, ну у вас неплохой материал, – голос Сойка развеял завесу воспоминаний, и Джури вскинул голову, видя, как тот встает из-за установки и убирает в свою сумку телефон. – Здорово, что вы меня позвали. – Здорово, что ты пришел, – искренне отозвался Агги, а Сакаи поддакнул: – Джури сказал, распустит группу, если мы тебя не впечатлим. – Эй, не говорил я такого! – возмутился Джури, складывая руки на груди. – Но вообще-то вы могли бы и получше постараться, а то Сойк сейчас от нас сбежит. Сойк рассмеялся, и от этого тихого смеха Джури стало так тепло, словно все уже было решено. Тот сказал что-то о том, что дает им время подумать, устраивает ли их такой драммер, и попрощался, пока Джури стоял как истукан, мысленно отвечая на все вопросы "да", и улыбался, уже планируя, когда назначить новую репетицию, на которую теперь уже точно придет и Сойк.

III

В тот вечер репетицию они закончили непривычно рано, а точнее – хотя уже был вечер, время оказалось не самым удачным для отправления домой, в метро как раз творились ужас и давка: многочисленные работники самых разных предприятий, одинаковые в своих черных брюках и белых рубашках, будто воины одной армии, наводнили метро. Когда-то Агги даже посмеялся над Джури из-за того, как по-детски тот радуется, что не пользуется общественным транспортом в час-пик. – Тоже мне достижение, – усмехнулся тогда он. – Еще какое, – не обиделся Джури. – Я, может, людей не люблю и не хочу с ними соприкасаться. – Да кто ж их любит? – философски отозвался Агги. И вот теперь по пути на улицу Джури без задней мысли вздохнул о том, что в подземке сейчас дурдом, а Сойк тут же предложил его подвезти. – Да ну, не надо, – тут же смутился Джури. Выглядели его жалобы и правда как попытка напроситься к Сойку в машину, хотя на деле ничего подобного он не планировал. – Тем более, нам не по пути. – Я не тороплюсь, – пожал плечами Сойк. – Если не хочешь до дома, могу подкинуть хотя бы до Сибуи, оттуда тебе без пересадок вроде? Такое предложение показалось Джури вполне безобидным, необременительным для Сойка, и потому он согласился. На дорогах в городе Сойк никогда не включал музыку, позволял себе это, лишь когда выезжал на трассу, покидая самые оживленные районы – Джури отлично помнил, что музыка Сойка отвлекала, и потому даже не предлагал разбавить тишину простенькими мелодиями какой-нибудь из попсовых радиостанций. Сойк ничего не говорил, сосредоточенно глядя прямо перед собой, и Джури тоже помалкивал, как будто следя за дорогой, а на деле украдкой посматривал на руки Сойка, которые некрепко сжимали руль и едва заметно поворачивали его то вправо, то влево. В какой-то момент поймав себя на том, что уже откровенно пялится, Джури с усилием отвернулся, прижался лбом к оконному стеклу и принялся наблюдать за проносившимися мимо яркими вывесками ресторанов и магазинов. Бесконечно давно, как теперь казалось, именно на этом своем минивэне Сойк возил их, весь состав DELUHI, в небольшие туры. Сойк никому не доверял руль, да и по правде, водители из его согруппников были так себе. Рядом с ним на переднее сидение обычно садилась Абе, а они втроем, Джури, Леда и Агги, располагались сзади. Джури пытался устроиться в центре, а еще лучше – слева, чтобы наблюдать за Сойком, смотреть на его длинные пальцы – как он держит ими руль или сжимает банку с энергетиком, периодически поднося ее к губам. До чего же красивыми были у него руки… А вот у Леды была суперспособность моментально засыпать, едва Сойк поворачивал ключ в зажигании. Если Леда сидел рядом с Джури, нередко во сне он опускал голову ему на плечо, щекоча жесткими волосами шею. Было неудобно, но Джури никогда не отталкивал и, как правило, через какое-то время засыпал следом, прижимаясь уже своей щекой к макушке Леды. Только Сойк мог без устали и без сна часами крутить руль, а Абе безостановочно развлекала его своими шутками, на которые тот только улыбался и не смеялся никогда... – Все, приехали, – сердито пробормотал рядом Сойк, и Джури, очнувшись от воспоминаний, вскинул голову. Их машина стояла, словно зажатая со всех сторон другими автомобилями. На город опускались поздние весенние сумерки, и свет габаритных фонарей в них казался особенно ярким. Две полосы слева и одна справа были забиты стоявшими в ряд машинами, пробка уходила до бесконечности вперед, и, посмотрев в зеркало заднего вида, Джури увидел, что уже и сзади их подперли другие машины. – Наверное, авария какая-то, – все так же недовольно предположил Сойк. – Обычно тут свободно. Можно глушить двигатель. Делать этого он, правда, не стал, но приоткрыл окно и вытащил из бардачка початую сигаретную пачку – у него всегда имелась в машине такая про запас как раз для подобных случаев. – Ничего страшного, – нарочито бодро заверил его Джури, выпрямляясь в кресле. – Ты вроде говорил, что не торопишься. Я как бы тоже. – Ну, все же есть занятия поинтереснее, чем стоять в пробке, – Сойк щелкнул зажигалкой и прикурил. – Надо было тебе на метро ехать. Ставлю, что не меньше часа простоим. Он выпустил дым в приоткрытое окно, а Джури, который пристально смотрел на его профиль, хотел ответить что-то непринужденное, чтобы потом поболтать о том, о сем – затеять незамысловатый разговор, ведь чем еще заняться двум старым приятелям, запертым в машине на неопределенное время? Но вместо этого Джури вдруг неожиданно даже для самого себя задал совсем другой вопрос. – Сойк. Что у вас случилось с Ледой? Джури отлично помнил тот день, когда впервые понял, что его чувства к Сойку перестали носить исключительно дружеский характер. Дату, конечно, нет, не смог бы назвать, но вот сами свои мысли, ощущения и то, что предшествовало воспоминанию, видел перед собой спустя годы словно наяву. Был концерт, была часть с барабанным соло, и все они – Джури, Леда, Агги – ушли за кулисы. Остальные участники группы отвлеклись, отошли куда-то, а Джури, прислонившись плечом к стене, наблюдал за Сойком в самый разгар его работы. Эта картина открывалась ему не впервые, освещение на сцене было скудным и без очков Джури видел неважно, однако зрение тут и не требовалось – энергетика Сойка была просто сумасшедшей, она сбивала с ног, заставляла затаить дыхание, и дело было даже не в звуках, бивших по барабанным перепонкам, дело было в самой душе Сойка, которую он вкладывал в свою музыку. Не восхищаться было невозможно, и Джури восхищался, но тут же он испытал неожиданное чувство, которое, должно быть, давно жило в нем, но которое до сего момента Джури удавалось игнорировать. Желание обладать – не на уровне банальной физиологии, а куда более глубокое, более основательное и жадное. Желание касаться – позже Джури пришел к выводу, что это самый верный признак любви. Мучительная нежность, от которой хочется стиснуть зубы и поджимаются пальцы ног. И горечь – от понимания, что ничего никогда не будет. Джури стоял ошеломленный не столько сольным выступлением Сойка, сколько открывшимся ему осознанием собственных чувств. Как давно он носил их в себе? Действительно ли не понимал, как его тянет к этому человеку, или неосознанно подавлял? Ответить себе он не успел: соло закончилось, Сойк поднялся на ноги, поклонился залу, потом развернулся и шагнул в сторону кулис, при этом неловко оступившись. Он улыбнулся тепло и почти нежно, на его лице появилось то особенное выражение, которое бывает только у любящих людей, и смотрел он в сторону Джури – но не на него. Сойк глядел мимо, куда-то за его плечо, и не было нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто там стоит – кому так по-особенному улыбается Сойк. Несколько долгих минут в салоне тойоты Сойка висела тишина, показавшаяся Джури не то чтобы неприятной, но неуютной, напряженной. Он даже успел пожалеть, что спросил, и решил было, что Сойк так и не ответит на его вопрос. Однако после третьей по счету затяжки тот негромко вздохнул, продолжая гипнотизировать взглядом уходящий вдаль ряд машин, и все же произнес: – Да в том-то и дело, что ничего не случилось.

IV

Джури неловко дернул рукой, задевая стоящую рядом на мягком диване открытую банку пива, и выругался, когда она опрокинулась, разливая холодный напиток. По ушам бил голос комментатора бейсбольного матча, который шел по телевизору уже как бы не второй час. Джури никогда не играл и не любил бейсбол, а все его познания об игре можно было сложить в пару строк: кто-то кому-то забивает, вроде бы наши тоже. Игра не казалась интересной ни на минуту, но почему-то Джури не стал переключать канал, глядя на мелькающие кадры. Бейсбол любил Сойк, он всегда смотрел все матчи и даже вел какую-то тетрадку с записями результатов игр разных команд. Джури не знал, что так привлекает Сойка в этой бессмысленной игре, которая больше походила на пытку временем, но невольно остановил себя в попытке полистать каналы и теперь почти невидящим взглядом смотрел перед собой. Игра совершенно не привлекала его внимание, и он то и дело возвращался к имевшему место пару дней назад разговору в автомобиле Сойка. "Ничего не случилось", – сказал тогда Сойк, но в его голосе угадывались нотки сожаления и горечи. И Сойк рассказал, ни разу не взглянув на Джури, буравя усталым взглядом руль и фары впереди стоящей машины. Джури слушал не то с удивлением, не то с недоверием: в его представлении Сойк и Леда были теми людьми, которых ничто не может развести. Никакие ссоры, недопонимания или скверный характер не могли разрушить то, что возникло на его глазах и развивалось, превращаясь в крепкую связь, о которой он мог только мечтать. Разрушить все смогло время, как коротко ответил Сойк. – Просто все закончилось, давно к тому шло, – Сойк потер лицо ладонями, и Джури сглотнул, чувствуя порыв протянуть руку и положить ее на плечо друга. – Давно было все ясно, просто признавать никому не хотелось. Джури даже показалось, что Сойк отговаривается – не хочет назвать настоящую причину, которая как будто бы обязательно должна быть. Просто в сознании Джури такие люди не расставались, особенно после почти что двенадцати лет совместной жизни и такой запредельной близости, которую не увидишь и в кино. Однако, обдумав все уже не один раз за прошедшие дни, Джури понял: Сойк не обманывал и не утаивал, и даже не пытался никого из них обелить. Леда первым предложил разъехаться, что не стало неожиданностью: многие месяцы Сойк сам думал, что пора начать подыскивать жилье, но почему-то откладывал это, надеясь, что все пройдет. Слова даже не звучали как оправдание: Джури легко верил, как тяжело подобное решение могло даться и почему Сойк оттягивал неизбежное. – Мы давно уже просто жили вместе как соседи, – тихо произнес Сойк, прикуривая новую сигарету, и, выдохнув дым, добавил: – Только от этого еще хуже. Когда уже ничего нет, но столько всего было. Рука потянулась за банкой пива, и, сделав глоток, Джури кивнул самому себе, словно соглашаясь с собственными мыслями: он все понимал. Или ему казалось, что он понимает, что испытывал Сойк. Но Леда принял единственно верное решение: нет ничего больнее жить так, словно вас ничего не связывает, что и произошло с его друзьями. Когда каждый день приходится вспоминать, как все когда-то начиналось, и осознавать, что все прошло. И если Сойк не хотел принимать, что пора сделать новый шаг и разойтись по разным дорогам, то Леда признал, и Джури мысленно встал на его сторону: он бы тоже предпочел все закончить, чем бесконечно мучить себя ушедшими чувствами. "Врешь, – возразил ему внутренний голос, и Джури замер, невидяще глядя в светящийся экран телевизора. – Легко быть умным и решительным за чужой счет. А что бы ты сделал, окажись на самом деле на его месте?" Какое-то неприятное чувство захлестнуло с головой, вынуждая снова согласиться с собой. А ведь и правда, смог бы Джури так просто отказаться от всего, что его бы связывало с Сойком? Было бы ему легче принять это решение, будь он на месте кого-то из них? – Мое место ничем не лучше, – прошептал он в полумрак комнаты, не обращая внимания, что его единственный собеседник – это унылый голос комментатора, объявляющего очередное изменение счета. – На моем месте тоже никто из них не был. На мгновение даже стало больно и следом – совестно – за то, что Джури сделал вывод, который нравился ему, но при этом не примерил на себя всю тяжесть этого выбора. Нет, конечно, он не понимал Сойка – не понимал до конца, что тот чувствовал, но зато прекрасно знал, что чувствует сам. Он не должен был радоваться, когда его любимый, очевидно, переживал далеко не лучший период в жизни, но и не говорить себе, что теперь Леда исчез из жизни их обоих, не получалось. – Леда предлагал и дальше играть вместе, – напоследок сказал Сойк, когда разговор сам себя исчерпал, а других тем не нашлось, и они сидели в тишине. – Наши личные отношения никогда не мешали работе. – Это правда, – согласился Джури, припоминая, что ни разу за их совместную работу ни Сойк, ни Леда ничем не выдали себя, что бы между ними ни происходило. – Я отказался. Ответ Сойка Джури уже был известен: тот отказался не только от Леды, от работы с ним, но, как он уже говорил, и от сцены вообще. Это была дорогая плата, которую он решил заплатить за их расставание, и, размышляя об этом, сидя в пустой темной квартире, Джури возразил себе: нет, он бы не смог так поступить, будь он на месте кого-либо из друзей. Комментатор захлопал в ладоши, что-то быстро говоря радостным голосом, и Джури встрепенулся: унылый матч заканчивался, как и наполовину разлитое пиво в банке. "Может, пора уже занять свое собственное место", – снова воззвал к нему внутренний голос, отчего по телу пронеслась приятная волна, а рука сама потянулась к телефону, заряжавшемуся на журнальном столике. "Гиганты победили, представь! Ты видел этот триумф?" – написал он в сообщении и отправил, выбрав адресата почти автоматически. Ответ пришел сразу, будто незримый собеседник сам ждал письма: "Неужели ты тоже смотрел матч? Но вообще-то я болел за Хиросиму". Сойк поставил в конце смеющийся смайлик, и Джури улыбнулся самому себе. "Конечно, смотрел", – набрал он в ответ, а сам задумался. Он нередко вот так включал какие-то бейсбольные матчи – совершенно наугад, не следя за расписанием, и смотрел скорее без интереса, но никогда не переключал канал. Почему-то Джури казалось, что так он становится ближе к Сойку, разделяя с ним его интересы, хотя Сойк ни о чем таком, конечно же, не просил. Пока мобильный молчал в руке, Джури вспомнилось, как очень давно, когда чувства к Сойку уже успели улечься в его голове, он так же вечером перебрал пива и решил поделиться с другом тем, что смотрит матч. И черт его дернул ляпнуть, что правил игры он не понимает и смотрит скорее от скуки: Сойк возмутился, прислав Джури сразу несколько разъяренных смайликов, а следом добрые минут сорок расписывал в сообщениях бесконечные запутанные правила, которые нетрезвый мозг Джури все равно не мог переварить разом. "Джури, ну перечитай. Нет, смотри, еще раз…" Почему-то Сойку не надоедало писать длинные смс, которые Джури перечитывал по нескольку раз, не пытаясь особо вникать в смысл, зато радуясь, что Сойк так самозабвенно делится с ним таким дорогим. В какой-то момент уследить за собственной молчаливой радостью не удалось, и Джури даже написал что-то вроде: "Ты уже раз сто объяснил и все еще не хочешь меня убить. Я тобой восхищен", на что Сойк отшутился, что Джури бьет все рекорды непонимания: даже Леда в итоге понял правила бейсбола, тогда как Джури их упрямо отрицал. Почему-то этот шутливый упрек словно отрезвил, заставляя прийти в себя и перестать улыбаться, как влюбленная школьница. Леде ведь тоже не был интересен бейсбол, как и самому Джури, вот только тот даже не пытался делать вид, будто ему нравится смотреть длинные матчи и обсуждать с Сойком, чей бросок был круче. Леда не пытался слушать музыку, которая нравилась только Сойку, не носил одежду, которую тот любил, и не читал книги, которых у Сойка в библиотеке было больше, чем дисков у самого Леды – он вообще не стремился идти навстречу, никому и ни в чем. И при этом у Леды был Сойк, который принимал и это, а Джури только и мог, что пытаться стать ближе издалека. Эта мысль больно ударила по самолюбию, и Джури не стал ничего Сойку отвечать, отправив какой-то безликий смайлик, и впредь решил не писать ему ничего, когда выпьет. Эта переписка еще долго хранилась в телефоне Джури, пока он не купил новый, но сейчас вспомнилась так, будто была буквально вчера. "Смотрит бейсбол и не говорит даже. Теперь ты обязан пойти со мной на матч следующего раунда", – сообщение от Сойка высветилось на экране, привлекая внимание, и дыхание даже сбилось. Теперь рядом с Сойком не было Леды, который бы все равно не пошел на чертов бейсбол. А Джури совершенно не против – к тому же целых два часа он проведет с Сойком, и совершенно не важно, где они будут находиться. "Вот потому и не говорил. Все матчи только после репетиции", – выждав пару минут для приличия, ответил он, с трудом давя улыбку и изо всех сил напуская на себя строгий вид. "Есть, босс, – почти сразу пришел ответ и следом подмигивающий смайлик, что бы он ни значил. – Правила, надеюсь, ты не забудешь?" – Ты же все равно мне снова объяснишь, – мечтательно произнес вслух Джури и, не выдержав, рассмеялся.

V

С Ледой Джури встретился почти случайно – зашел ненадолго в студию обсудить отдельные моменты записи их будущего сингла и узнал от знакомого сотрудника, что Леда сегодня тоже должен быть. Джури мог бы развернуться и уйти, но почему-то вдруг подумал, что не против встретиться с ним, раз уж случилось такое почти невероятное совпадение, – и подождал. – Ну ничего себе, – бывший лидер искренне обрадовался ему. – Вот уж кого не ожидал увидеть. Сам он тоже зашел ненадолго, а когда освободился, предложил Джури сходить вместе пообедать. – Знаю тут одно неплохое место поблизости, – сказал он. – У тебя есть время? Время у Джури было, и он позволил Леде отвести себя в симпатичную на вид идзакаю, где они и расположились за маленьким столиком. – Как у вас дела? Что нового? – Леда не любил молчать и в чем-то был очень удобным собеседником: говорить у него получалось на любые темы и сколь угодно долго, потому в разговоре никогда не провисало неловких пауз. Джури поделился, что они планируют записать три сингла за лето, а Леда в ответ посмеялся, что когда-то точно так же они выпустили по одному синглу в каждый летний месяц вместе с DELUHI, но прозвучало это не обидно, и Джури тоже улыбнулся – а ведь правда, так оно и было. Дальше Леда принялся рассказывать о своих делах и планах, и Джури вполуха слушал, размышляя при этом, как же недобро разыграла их жизнь. Ведь неплохим же человеком был Леда: Джури помнил, как искренне он понравился ему в момент знакомства, как Джури восхищался его игрой на гитаре, когда они только планировали вдвоем создать группу, да и что говорить – его гитарные соло он охотно слушал по сей день с абсолютным удовольствием. И все же когда между ними невидимой тенью встал третий человек, тоже не желавший никакого разлада, Джури невольно отстранился от Леды. Друзьями их теперь можно было назвать с большой натяжкой. Наверняка Леда в какой-то момент заметил его отчуждение, но вряд ли смог объяснить причины, а спрашивать прямо ни о чем не стал. – Я все лайвы уже на следующий год перенес, – делился тем временем Леда, пока они ждали заказ. – Сдается мне, в этом году нормальных концертов уже не будет. – А мы хотим все же попытаться, – слабо улыбнулся в ответ Джури. – Без лайвов плохо. – Плохо, – согласился его собеседник. – Но вряд ли получится с этими ограничениями собирать нормальные залы. Я решил, что лучше пока направить силы на другое. Вот в этом и был весь Леда: он ничего не делал просто так, и, если где-то можно было использовать ресурсы более эффективно, на ерунду он не стал бы размениваться. Глядя на него, Джури поражался, как же сильно изменился Леда. Не только внешне – хотя и это тоже – а характером. Куда делся тот веселый парень со светлыми вихрами, торчавшими во все стороны, любивший подурачиться и без конца улыбавшийся, как хитрый лис? Леда нынешний был всегда серьезен, неулыбчив, и оттого казался очень строгим. Больше Леды, наверное, изменился только Агги – вот уж кого было вовсе не узнать, и Джури невольно задавался вопросом: а насколько существенны перемены в нем самом? Что думают люди, когда смотрят на него? Сравнивают ли они его с ним же прежним? Ответить на этот вопрос было сложно, но в тот момент, когда Джури смотрел на Леду, он вдруг сделал внезапный даже для него самого вывод: только Сойк, один единственный из них всех, остался прежним, неизменным, стабильным, как вековая скала на морском утесе. От этой мысли стало тепло, а взглянув на Леду еще раз, Джури вдруг подумал, что его общество радует куда больше после того, как с Сойком они разошлись. Лет десять назад, а может, и больше, произошел один незначительный эпизод, который, однако, хорошо запомнился Джури. Они вдвоем с Ледой долго рубились на приставке, и когда игра стала надоедать, тот предложил: – А давай на интерес, – и хитро подмигнул, – на желание. В те времена Леда порой превращался в такую оторву, что настолько рискованная ставка могла выйти себе дороже, но Джури вошел в азарт и только смело бросил в ответ: – А давай. И хотя перевес был в пользу Леды, в последний момент Джури удалось нанести несколько сокрушительных ударов его персонажу, чаша весов качнулась, и победа вдруг осталась за ним. От неожиданности, а может, от того, как громко Джури выкрикнул победное "йяху-у-у", Леда расхохотался, откинувшись на стуле и на миг забросив ноги на стол, что разделял их с Джури. Даже подошвы его кроссовок оставались практически белыми, и глядя на него – счастливого, смеющегося и беззаботного, практически идеального – Джури гадал лишь об одном: как Леде удается быть таким? – Ладно, слушаю тебя, – отсмеявшись, Леда опомнился и вернул свои длинные ноги под стол. – Какое у тебя желание? Он глядел на Джури без тревоги, скорее с каким-то веселым вызовом, и его темные глаза задорно блестели. Неуместно в эту минуту Джури подумал о том, что в такого сложно не влюбиться. Он не успел придумать желание, только почему-то вдруг отметил, что ведь хорошо относится к Леде, что Леда ему даже нравится, когда услышал в собственной голове свой же внутренний голос. "Я хочу, чтобы ты исчез. Испарился, сгинул, провалился куда-нибудь. Пропал без вести. Чтобы не было тебя никогда. Никогда". И ужаснулся собственных мыслей. Если бы не Леда, не было бы у них группы. Если бы не Леда, Джури никогда не стал бы тем, кем он был теперь. Да и что душой кривить – если бы не Леда, этот проклятый и такой безупречный Леда, что сидел сейчас перед ним и улыбался, демонстрируя идеальные, как у голливудской звезды, белые зубы, скорее всего, его собственные дороги никогда не пересеклись бы с путями Сойка, тот навсегда остался одним из парней, с которыми Джури вместе подрабатывал по мелочи. Однако в мыслях эхом все отдавалось одно единственное слово: "Никогда. Никогда". – Купишь мне унадзю.* От неожиданности Леда даже присвистнул. – И это все? – разочарованно протянул он, явно ожидая более заковыристого желания. – Ну и ну, какое же бедное у тебя воображение, Джури. – Сейчас перезагадаю, – грозно свел брови к переносице тот. – Будешь на следующем концерте выступать голым. – Что интересного в голых людях? – со скучающим видом Леда пожал плечами. – Вот я бы тебе загадал выйти на сцену в платье. И в короне. – Только после вас, – отвесил ему шутливый поклон Джури, и Леда опять засмеялся. Однако Джури уже не было весело. Именно после того дурашливого разговора Джури пришла мысль сделать фото группы, по сути, без одежды, в свое время достаточно нашумевшее, потому что ничем подобным DELUHI не злоупотребляли ни до, ни после. – У тебя улыбка маньяка, – заметил Леда, глядя на Джури преувеличенно серьезно. – Я волнуюсь. – Знаешь, о чем сейчас вдруг подумал? – протянул в ответ тот. – Помнишь то фото с зелеными пузырьками?** В ответ Леда рассмеялся и отодвинул от себя уже пустую тарелку. – Забудешь такое. Семья со мной потом месяц не разговаривала. – Весело было, – мечтательно отозвался Джури, глядя куда-то в потолок. – Ага, обхохочешься, – Леда как будто сердился, но, конечно, не всерьез. – Отец тогда сказал, что так и знал, чем закончится мое музицирование. А все из-за тебя, Джури. На этой высокой ноте они и попрощались, каждый отправился в свою сторону, и только через некоторое время Джури вдруг понял, что за весь долгий разговор Леда ни разу ничего не спросил о Сойке и вообще никак его не упомянул.

VI

Все произошло неожиданно даже для самого Джури. В последнее время они часто общались с Сойком, виделись регулярно на репетициях и нередко встречались после них – просто так, чтобы скоротать вечер, как добрые друзья. В тот день Джури позвал Сойка к себе выпить пива, спонтанно и незапланированно, а тот охотно согласился. Они успели пропустить по одному, и Джури отправился на кухню за следующей порцией. Держа в каждой руке по банке, он шел по коридору и вдруг в полутьме нос к носу столкнулся с Сойком – тот тоже вышел из комнаты зачем-то. На мгновение Джури опешил: он так и стоял с разведенными в стороны руками, в каждой по пиву, и Сойк тоже растерялся – коридор был настолько узким, что даже в сторону не отступишь. А потом тело Джури среагировало само, без промедления, не позволив опомниться разуму. Его губы прижались к губам Сойка, это был толком и не поцелуй, а просто касание, но даже от столь слабой, незначительной, казалось бы, ласки у Джури подогнулись колени. Не секунду, а ее доли они стояли вот так, невозможно близко, пускай Джури они показались очень долгими. А потом он понял, что ему не отвечают. Он спешно отстранился, дернулся назад и чуть было не выдохнул извинения. Кровь уже прилила к щекам от стыда и от злости на себя самого. Но сказать Джури ничего не успел, потому что в этот момент Сойк шагнул к нему – невозможно было разглядеть выражение его лица – и обнял за пояс, решительно притягивая к себе. Сойк поцеловал его иначе, совсем не так, как с трудом позволил себе Джури, а жадно, смело, как будто не Джури, а он сам так много лет жаждал этого. Секундная вспышка страсти – иначе Джури и не назвал бы происходящее. Вот не было ничего, тишь да гладь, а спустя миг пылает пожар до небес. Он не помнил, куда дел дурацкие банки с пивом, что были в его руках, не сообразил, как оказался в спальне. Опомнился, лишь когда Сойк стягивал с него футболку через голову, гладил руками его торс – до чего же горячими были у него ладони – и смотрел недоверчиво, но весело, с каким-то безумным азартом в глазах. – Ну ничего себе, – его голос звучал хрипло. – Джури, ты уверен? Джури был уверен, но не знал, сможет ли произнести хоть слово, и потому кивнул несколько раз в ответ. Выглядел при этом он наверняка очень глупо. – Вау, – Сойк словно только теперь поверил до конца, только теперь смело потянул за ремень в джинсах Джури и повторил: – Ничего себе… У Джури струны невидимые дрожали внутри, дрожал и он сам, когда прикасался к Сойку. Вот только радостно ему не было. Потому что для него происходящее было запредельно, невероятно и бесконечно важно, а для Сойка оставалось именно что "вау". Как-то раз глубокой ночью DELUHI возвращались с концерта в Осаке. Джури привычно дремал на заднем сидении, когда в реальность его вырвал голос водителя. – Не могу больше, – пожаловался Сойк. – Сейчас клюну носом в руль. Нужна остановка. Они заехали на первую попавшуюся заправочную станцию, где в темноте приветливо светился окнами маленький кафетерий. Абе и Агги остались спать в машине, едва ли они вообще заметили, что остановились, тогда как Леда, Джури и Сойк вышли проветриться. Заспанный бариста торопливо нажимал кнопки кофемашины, пока друзья расположились за одним из нескольких столиков. Почему-то Джури хорошо запомнил, что кофе был откровенно дрянной, но все равно пил его, разбавив горелый привкус сливками с сахаром. Леда сонно щурился и поглаживал чашку пальцами, Сойк нетерпеливо щелкал зажигалкой – хотел курить – и цедил мелкими глотками черную жижу. Потом Джури отлучился в туалет, а когда вернулся обратно, повернув из-за угла, вдруг подсмотрел не предназначавшуюся ему сцену. Зал маленького кафе был абсолютно пуст, даже сонный бариста куда-то запропастился, приглушенно светили желтые лампы. Стоя у столика, Сойк немного склонился вперед, а сидевший на облезлом диванчике Леда некрепко сжимал его предплечья, притягивая к себе. Он что-то тихо вкрадчиво говорил, Джури не разобрал слов, а Сойк улыбался ему тепло, ласково – прежде Джури никогда не видел у него такого выражения лица. Так можно смотреть только на очень дорогих людей – посторонним подобные улыбки не полагаются. Странное полуобъятье, совсем малое расстояние между лицами Леды и Сойка давали однозначно понять, что сейчас он станет непрошенным свидетелем еще и поцелуя. Джури попятился назад, этого он точно не хотел видеть, но только вышло все еще хуже. Сойк вдруг опустил голову ниже, прижался своим лбом ко лбу Леды и рассмеялся негромко. В этом детском, наивном жесте было столько запредельной нежности, столько особенного чувства, которому даже названия нет, что у Джури зашлось сердце. Он поспешно отступил за угол, понимая, что опоздал – все, что видеть не стоило, он уже увидел. – Нет-нет, только не это, – произнес Сойк достаточно громко, чтобы Джури услышал. И опять засмеялся. – Только не это, – шепотом повторил Джури, прижимаясь горячим лбом к холодной плитке стены. Когда он вышел из своего укрытия, в кафе уже никого не было. Леда ждал в машине, а Сойк курил, прислонившись бедром к капоту тойоты, и задумчиво смотрел куда-то в темноту. Джури он и не заметил даже. Никогда в жизни Джури не позволял себе фантазировать, не воображал, какой могла бы быть близость с Сойком, потому что знал – этого никогда не будет, и, значит, нечего тратить время и душевные силы на пустое. Однако то, что произошло между ними, превзошло бы даже самые смелые ожидания. Было ярко, было остро, больно, как в первый раз, и – что особенно поразительно – одновременно с тем привычно, будто сексом они занимались давно и знали друг друга до последней черточки. Джури почти не запомнил, что именно они делали – воспоминания остались на тонком уровне эмоций и тактильных ощущений, вдохов и выдохов, сполохов перед плотно зажмуренными глазами. Сойк лежал рядом с ним, пытаясь отдышаться, а тем временем реальность возвращалась, наполняя собой комнату. Было еще светло, на город медленно опускался летний вечер, а Джури – взмокший, вымотанный, уставший Джури, который должен был стать самым счастливым человеком на свете – думал о том, что все случившееся сейчас – обыкновенная случайность. Просто так вышло, просто в определенный момент он оказался "под рукой", на его месте мог быть кто угодно другой. Только Сойк понятия не имел о его несвоевременных глупых мыслях и неожиданно улыбнулся, глядя в потолок, а потом прижался носом к его щеке и тихо произнес лишь одно слово: – Джури, – и больше ничего. Скользкая корка, что медленно покрывала сердце, отравляла изнутри, пошла трещинами и исчезла. "Повтори еще раз", – мысленно попросил Джури, но вслух не сказал ничего.

VII

Джури лениво потянулся всем телом, разминая затекшие мышцы, и снова откинулся на высокую подушку. Из ванной доносились шум воды и тихое пение Сойка – такая милая, трогательная деталь, которую Джури приметил уже давно, когда Сойк впервые принял при нем душ. Они были вместе не так давно – Джури вообще сомневался, что ту связь, которая имела место между ними, можно охарактеризовать таким интимным словом. Просто стабильно пару раз в неделю, а иногда даже чаще, они проводили вместе вечера, задевая и ночи. Джури прекрасно помнил, как это случилось: почему-то теперь их разговор после первого секса казался ему больше неловким, чем страшным, но в тот вечер он внутренне почти дрожал. Сказывалось и напряжение, и неверие в случившееся, и безумная смесь радости и горечи. Сойк даже извинился, и это тоже звучало так смешно и по-детски, что Джури сперва не нашелся, что ему ответить, а после звонко рассмеялся. Не так уж, оказывается, и сложно пойти с собой на компромисс. Может, Сойк не ценил его так, как Леду, может, он даже не любил Джури, но, тем не менее, впустил его в свою постель и совершенно не стеснялся показывать, как ему нужна эта близость. На удивление и Джури легко далось принять эти странные недоотношения, которые начинались после репетиций и заканчивались на пороге чьей-то квартиры, когда они прощались. Джури не испытывал уколов совести, что так позорно уступил своему желанию обладать Сойком, и принял то, что тот мог ему предложить. То малое, но невероятно большое и ценное, как говорил себе Джури темными вечерами, возвращаясь по неосвещенным улицам домой. Но иногда его накрывало, и железные тиски словно сжимали изнутри, заставляя злиться на себя, на Сойка и на Леду, который хоть и был ни при чем и давно уже оставил любимого Джури, но косвенно оставался виноватым в том, что приходилось мириться с такой досадной подменой. Часы на стене прямо над кроватью тихо тикали – время близилось к полуночи, и Джури нужно было поторопиться, если он хотел успеть на последний поезд. До Сойка ему приходилось добираться с тремя пересадками, но он ничуть не жалел времени – ему нравилось бывать тут. Квартира Сойка, в которую тот относительно недавно заехал, уже успела обрасти вещами, какими-то стеллажами с дисками, коробками, в которых все еще лежали его инструменты и запчасти для барабанов. Несмотря на то, что Сойк еще не все вещи разобрал и присвоил им новое место, в просторной и светлой квартире уже даже расположились комнатные цветы в крупных горшках, которые привносили уют. На кухне Сойка всегда царил порядок и не было ни единой немытой чашки или тарелки – кардинальная противоположность кухне Джури, которая была заставлена какими-то кружками с недопитым кофе и тарелками от вчерашнего ужина, а из холодильника все время грустно смотрели увядшие овощи, скромно прятавшиеся за банками пива. Сойк часто шутил, что Джури несправедлив к несчастным растениям, но тот гордо сообщал, что растением его самого делают вечера без пива, и тут же вручал Сойку одну такую холодную банку, на что тот покорно замолкал. Наверное, он бы не разрешил оставлять на стеклянном журнальном столике круги от потекшего кофе или фантики от печенья. Джури провел рукой по гладкой простыне, улыбаясь уголками губ и чувствуя легкую усталость во всем теле. Эта усталость была приятной, мог бы сказать себе он, но тут же поймал себя на мысли, что с Сойком удивительно приятным было вообще что угодно. С Сойком было радостно проводить вместе время, с ним было приятно шутливо спорить о какой-то ерунде или смотреть бейсбол. Было хорошо чувствовать на себе его горячее дыхание или крепкие объятия, когда он прижимался со спины. У них было столько всего, что Джури мог бы долго перечислять в уме, а потом благосклонно приходить к выводу, что ему вовсе не на что жаловаться: он получил практически все, чего хотел долгие годы. Но сознание было менее благосклонно, подкинув, казалось бы, давно забытое воспоминание. На одной из репетиций Леда повредил руку – как выразился он сам, синея и бледнея одновременно. Агги только глаза закатил, предположив, что Леда просто неудобно спал, или неудачно дернул струны, или просто "ветром надуло" – и это было бы даже смешно, если бы не искренняя паника самого Леды, который будто не слышал, что ему говорили, и то и дело сжимал и разжимал пальцы, которые действительно плохо его слушались. Джури не успел предположить, что могло случиться, как перевел взгляд на Сойка, который выглядел едва ли не хуже Леды: его лицо приобрело чуть ли не зеленый оттенок, а во взгляде читалось столько эмоций сразу… Джури сглотнул, не в силах отвести взгляд от взволнованного Сойка, почти слыша, как быстро бьется его сердце от переживаний за любимого. Ни до, ни после Джури не видел, чтобы Сойк отчего-то так заводился: уже через пару минут он практически схватил Леду за шиворот, бросив на ходу, что повезет его в больницу, и они оба исчезли до конца дня. А Джури остался сидеть на диване в небольшой студии, зачем-то дожидаясь конца сорванной репетиции и обдумывая произошедшее. "Как можно так кого-то любить?" – с тоской подумал тогда он, не понимая, что сам любит не меньше. Что он тоже сделал бы все, только бы не видеть, как любимый переживает свой самый большой страх – потерять возможность играть, в случае Леды. Конечно, все вышло, как и предполагал Агги, которого, кажется, было вообще ничем не испугать: врач осмотрел руку Леды и сообщил, что он пережал какую-то мышцу, но поводов для беспокойства нет, стоит только несколько дней разминать руку и убавить нагрузку. Уже через неделю никто и не вспоминал об этом, разве что Леда пару раз пошутил, что он бы непременно умер от одного только осознания того, что больше не сможет играть***. Ему это казалось смешным, да и Сойку тоже, который расслабленно улыбался, с облегчением думая, что неприятность их миновала. Позже, когда Джури потерял голос и надежду на то, что когда-то снова будет петь, он уже вспоминал эту историю, не без боли осознавая, что сам оказался в куда более тяжелом положении, но никто не всполошился так, как Сойк тогда. Конечно, его все поддерживали и переживали, но это было совсем не то, на что хотелось бы рассчитывать Джури. И теперь, лежа в теплой постели Сойка и вспоминая его безумный взгляд и подрагивающие руки, которыми он держал Леду за плечи, выводя из студии, Джури внезапно поймал себя на мысли, что все это время он себя просто обманывал. Он не получил ничего из того, чего действительно хотел. Сойк никогда не посмотрит на него таким взглядом, никогда не сойдет с ума за каких-то двадцать минут, пока они ждут смешного, даже абсурдного диагноза. В этом была огромная разница между Ледой и Джури, и даже сейчас они не были равны. Ни в чем. – А что, кто-то умер, пока меня не было? – голос Сойка заставил вздрогнуть от неожиданности, и Джури поднял взгляд от белых простыней. Он стоял в паре шагов от кровати, вытирая голову пушистым полотенцем, и весело глядел на Джури. С его длинных волос капала вода, а к груди так и хотелось прижаться ладонью, чтобы почувствовать биение сердца и тепло мягкой кожи. – Чего хмурый такой, говорю? Джури невольно облизал пересохшие губы и медленно обвел Сойка взглядом с ног до головы, чувствуя, как отчего-то краснеют щеки. Сойк не потрудился хотя бы завернуться в полотенце и стоял совершенно обнаженный, ни капли не стесняясь. Словно они были вместе бесконечно давно, а не каких-то несколько недель. – Умрешь тут, – проворчал Джури, стараясь скрыть смущение. Если бы он мог признаться Сойку, что его сводит с ума эта картина, заставляя почти забыть все, о чем он думал еще минуту назад. – Тебя час не было. Я думал, ты там утонул. – Люблю стоять под душем, – Сойк пожал плечами, улыбаясь самой беззаботной улыбкой, от которой снова кольнуло сердце. Он был таким спокойным, таким расслабленным и даже как будто бы счастливым, подумал Джури, но тут же поправил себя: он не мог знать, что чувствует Сойк, и списывал все на самое обыкновенное физическое удовлетворение. Было бы гораздо хуже, если бы после секса с ним Сойк выглядел посеревшим и уставшим, как ранее, после расставания с Ледой. Воспоминание о Леде снова испортило поднявшееся было настроение, и Джури нехотя сел на кровати, понимая, что загостился в этом сказочном вечере и пора было возвращаться в свою темную холодную квартиру, где его никто не ждал. – Пойду я, – бросил он, тихо вздыхая. – Если не выйду от тебя через пять минут, придется идти до дома пешком. Сойк как раз повернулся спиной, рассматривая что-то на стеллаже с дисками и вытирая спутанные волосы. Хорошо, что он не видел, как Джури рассматривает его, не в силах заставить себя наконец подняться на ноги. – Если хочешь, оставайся у меня. Сперва показалось, что Джури ослышался – настолько невероятно прозвучали эти слова. Несмотря на то, что совместные вечера уже вошли в привычку, они ни разу не ночевали вместе, предпочитая прощаться после секса, и Джури даже не мог подумать о том, что хочет большего. Теперь же он замер с приоткрытым ртом, глядя на выпирающие лопатки Сойка, на его сильные плечи и худые, но мускулистые руки, и не верил своим ушам. Судьба все время неудачно шутила над Джури – так он себе говорил каждый раз, когда ловил себя на очередном уколе незаметной ревности. – Джури? – голос Сойка донесся словно сквозь пелену, и, моргнув, Джури закрыл рот, представляя, насколько странно он сейчас выглядит. Должно быть, Сойк тоже это заметил: – У тебя все в порядке? Он сделал пару шагов, садясь на край кровати и участливо заглядывая в глаза Джури, в которых уже горел огонь: если кто-то и мог представить, что Сойк сам предложит сделать следующий шаг – такой маленький, но такой значительный – то это был точно не он. – Д-да, – наконец выдохнул он, отмирая и улыбаясь, в ответ глядя на Сойка, который придвинулся ближе и все еще не отводил внимательного взгляда. – У меня все просто замечательно, Сойк. Все страхи, все сомнения и зависть, которая ела изнутри, мигом куда-то исчезли, оставив после себя лишь ощущение полного, безмерного счастья, в котором Джури тонул так же, как в объятиях Сойка, мгновенно позабыв обо всем, что терзало его. Закрывая глаза и позволяя поцеловать себя, Джури лишь подумал, что сегодня он снова стал самым счастливым собой. Неважно, что будет завтра, но сегодня они с Сойком принадлежали только друг другу, и наконец-то между ними не было совсем никого.

VIII

На отдаленной аллее парка Ёёги, где им повезло найти скамейку, было совсем безлюдно. Лишь изредка на дорожке появлялись парочки или одинокие спешащие куда-то прохожие, на которых Джури едва ли обращал внимание. Начало августа выдалось привычно жарким, невыносимо душным, но именно этот день был относительно сносным – по крайней мере, Джури не таял, как мороженое на солнце, едва выйдя из дома, из прохлады кондиционеров. Было уже поздно, темнело, и в округе Джури не заметил ни единого фонаря, но уходить, возвращаться назад к людям в шумный город не хотелось. Сидевший рядом Сойк откинулся на спинку скамейки, рассеянно смотрел куда-то вверх и курил уже третью по счету сигарету. Уже много лет он придерживался одной странной для курильщиков привычки: когда нервничал, переживал или был в дурном настроении, о сигаретах он и не вспоминал даже. Однако в спокойной обстановке, в умиротворенном состоянии Сойк мог приговорить за пару часов полпачки. Никогда не имевший этой вредной привычки Джури не мог утверждать с уверенностью, но все же почти не сомневался, что у большинства курильщиков все происходит с точностью наоборот. Сам Джури, скрестив по-турецки ноги, что на узкой скамье было не слишком удобно, расположился рядом и жевал неизвестно какое по счету шоколадное печенье – на встречу Сойк принес ему огромный пакет, чем несказанно обрадовал Джури, и только снисходительно улыбался, пока тот нетерпеливо разрывал упаковку. Очень странным было это лето – весь мир будто с ума сошел. За всю свою жизнь Джури не видел столько людей в масках одновременно, не помнил, чтобы всех вокруг так лихорадило от массовой паники перед болезнью, которая ему самому не казалась такой уж страшной. У breakin' holiday каждый месяц выходил новый сингл, но группа все равно не чувствовала себя заваленной работой, ведь концертов, считай что, не было совсем. Однако, пока все вокруг ругали ситуацию, правительство своих стран, правительство других стран, врачей, соседей, пока негодовали и нетерпеливо ждали разрешения сложившегося положения, Джури был счастлив – не безоблачно, не безмятежно, потому что неуверенность в завтрашнем дне, сомнения в чувствах Сойка ежедневно подъедали его, однако все равно счастлив. – Вот и все, – скомкав последнюю бумажку, Джури засунул ее в пакет, где совсем недавно было печенье. – Был подарок и нет подарка. – Охренеть, – Сойк поглядел на него даже недоверчиво. – Поверить не могу: ты все слопал за какой-то час! – А что там лопать? – невозмутимо пожал плечами Джури, дожевывая последнее печенье. – Как тебе удается столько есть и при этом оставаться таким тощим? – улыбнувшись, Сойк снова поглядел куда-то в небо и поднес сигарету к губам. – Кто бы говорил – на себя посмотри. – Но я-то не ем сладкое. – Глядя на тебя, люди думают, что ты вообще не ешь. Довольный своей шуткой, Джури наконец устроился поудобнее, вытянул вперед ноги и, закинув руки за голову, посмотрел в темнеющее небо. Определенно, это было очень хорошее лето. В апреле две тысячи девятого, когда Джури исполнилось двадцать два года, его день рождения совпал с концертом. Джури тогда не собирался как-то особенно праздновать, пускай и не сомневался, что друзья так или иначе его поздравят. В клуб он приехал раньше остальных, даже раньше ребят из стаффа – всему виной были его родители, которые чуть ли не на рассвете разбудили звонком и поздравлениями. А вот почему тогда так рано приехал Сойк, Джури так и не узнал. – Привет, именинник, – с порога обратился к нему Сойк, который никогда не забывал ни о чьих днях рождения. – Вот, держи. И он протянул Джури большую коробку в самом обыкновенном, отнюдь не подарочном пакете. – Извини, не успел завернуть красиво, – тут же смутился Сойк, но Джури лишь краем уха услышал его извинения – он во все глаза смотрел на здоровенный подарок. – Надеюсь, ты мне не посудомоечную машину принес, – недоверчиво протянул он, принимая презент, который оказался к тому же достаточно тяжелым. – Как ты угадал? – рассмеялся Сойк. – Она давно тебе нужна – вечно горы немытой посуды на кухне. Теперь неловко стало Джури: когда только Сойк успел заметить, что он не склонен к порядку? Однако в коробке оказалась не посудомойка, а печенье – любимое печенье Джури с шоколадной начинкой, классические "Бурбон" в жизнерадостной серебристо-фиолетовой упаковке. Аккуратными рядами оно лежало в коробке и, даже еще не распечатанное, пахло просто изумительно. – Мое любимое! – не смог сдержать восторга Джури. – Я заметил, – с важностью покачал головой Сойк и уточнил: – Мы все заметили. Там, где был Джури, всегда валяются фиолетовые бумажки. – Ничего не валяются, – обиделся Джури. – Я всегда за собой убираю. – Угу, почти всегда, – улыбнулся Сойк. – Эх, Джури, столько крутых сладостей вокруг, а ты килограммами ешь это печенье из стоенника. Я хотел подарить тебе что-то из кондитерской, но ты же всегда берешь только эти... – Дешевое – не значит плохое, – перебил Сойка Джури и весело подмигнул ему. – Ладно, подарок подарил, а где мои поздравления? Я хочу слушать добрые слова, пока буду все это есть. – Тогда у меня в запасе максимум пять минут, – рассмеялся Сойк, но, пока Джури опять не начал шутливо возмущаться, предупреждающе махнул рукой: – Я плохо умею говорить красиво – за этим лучше к Леде. Скажу просто, что ты отличный человек, Джури. Я рад, что ты мой друг. Может, говорил Сойк и правда не слишком поэтично и складно, но те простые слова отчего-то надолго врезались в память Джури. А что он точно никогда не смог бы забыть, так это потрясающий подарок, который сделал Сойк на его двадцатидвухлетие. Быть может, он вышел не слишком дорогим – печенье ведь и правда было из дешевых, но все равно стал самым лучшим. Ведь ни для кого на свете Сойк больше не купил бы такой. От светлого воспоминания Джури улыбнулся, разглядывая пакет от сладостей, в котором теперь лежали лишь пустые обертки. А потом спрятал его в рюкзак, чтобы позже выбросить. Казалось, ничего не сможет испортить этот вечер, когда Сойк неожиданно произнес: – Мне вчера Леда звонил. Возможно, Джури повернул голову в его сторону чуть резче, чем следовало, потому что Сойк поглядел на него в ответ немного удивленно, как показалось Джури. – Приглашал в субботу в Уль. У него будет презентация очередной гитарной приблуды, то ли педали, то ли еще чего-то, а потом небольшое празднование. Ни на секунду Джури не сомневался, что Сойк прекрасно знает, о какой именно приблуде идет речь, и этот напускной пренебрежительный тон ему совсем не понравился. – Отличный повод для праздника, – улыбнулся он как можно более безмятежно. – Сходи обязательно. – Почему "сходи"? – искренне удивился Сойк. – Я думал, мы вместе пойдем. Можно и Сакаи с Агги позвать, полагаю, им тоже будет интересно. Но если не захотят, ты-то присоединишься? – Конечно, – Джури кивнул, продолжая фальшиво улыбаться. И поспешно отвернулся. Чего он действительно хотел меньше всего, так это видеть Леду и Сойка рядом.

~ ~ ~

На саму презентацию приблуды, как ее назвал Сойк, а на деле разработанной Ледой педали, они не пошли: Сойк посчитал, что для них это будет не особо познавательно, а Джури покорно соглашался со всеми его решениями, апатично думая, что надо было сослаться на внезапную простуду и вообще никуда не идти. Однако он держался и не позволял дать себе слабину. Не маленький все же, чтобы отлынивать от нежеланных встреч, как от уроков в школе. Было уже достаточно поздно, когда они добрались до названного Ледой бара – Джури не бывал здесь прежде. Снаружи здание выглядело непритязательно, как и большинство подобных заведений: к обыкновенной черной двери вели три ступеньки, вывеска не светилась, казалась блеклой и в сумерках почти нечитаемой. А вот внутри бар оказался очень даже ничего. В неожиданно просторном помещении с высокими потолками было прохладно, что особенно остро чувствовалось после уличной духоты, музыка хоть и была громкой, по ушам била не слишком навязчиво, полумрак разгонял желтоватый свет ламп, и людей вокруг оказалось неожиданно много – Джури не знал, были все здесь собравшиеся гостями Леды или же бар работал в обычном режиме, а Леда и его приглашенные стали просто одной из собиравшихся тут компаний. Круглые деревянные столики, расставленные тут и там, совсем не мешали проходу, а в углу даже была небольшая сцена, на которой, должно быть, вечерами выступали приглашенные гости. За длинной барной стойкой располагались целые ряды стеллажей с разным алкоголем – очевидно, в баре подавали большой ассортимент напитков – а чуть поодаль стояли пузатые бочки с пивом. – Я уже думал, вы не придете, – Леда как будто вынырнул откуда-то, появился перед ними внезапно – Джури даже оглядеться не успел. – Куда ж мы денемся, – Сойк говорил негромко, и, хотя Джури стоял совсем близко, расслышал слова с трудом. Украдкой взглянув на него, Джури хотел тут же отвести глаза, но не смог. Сойк смотрел на Леду, немного опустив подбородок, и улыбался ему мягко и радостно, тепло, как старому другу, а вовсе не так, как смотрят на бывших, расставание с которыми причиняет боль. И говорил спокойно, и выглядел искренним. Сглотнув, Джури уставился в пол. На Леду он толком и не взглянул – не смог себя заставить. – Проходите, все здесь, – Леда махнул рукой в сторону одного из углов, где вдоль составленных рядом высоких круглых столов тянулись такие же высокие барные стулья и узкие диванчики. Не сказать, что Джури был сильно ошеломлен теплотой встречи Сойка и Леды, скорее, он ловил себя на неожиданном равнодушии. Ему совершенно ничего не хотелось: не хотелось улыбаться и здороваться со знакомыми, которых здесь оказалось немало, не хотелось запоминать имена людей, которых он не встречал прежде, не хотелось пива, которое он выпил автоматически, даже не рассмотрев этикетку и не чувствуя вкуса, и так же автоматически поднимал его, когда звучали хаотичные тосты, перебиваемые смехом и музыкой. – Что с тобой? – в какой-то момент спросил Сойк, который устроился рядом, но Джури в ответ неопределенно передернул плечами, мол, не бери в голову, все в порядке. Понимая, что ведет себя глупо, как ревнивый дурак, Джури все же ничего не мог с собой поделать. Он же всегда знал, что у Сойка в жизни есть Леда – не просто был, а именно есть, потому что никуда тот не денется никогда, память не сотрешь. И что у этих двоих была любовь – из тех, что случаются раз в жизни, затмевая все, что было до и будет после. А ему, Джури, досталась унылая вторая роль, и с этим вряд ли получится что-то сделать, оставайся он рядом с Сойком еще хоть двадцать лет. Да, все это он действительно знал и осознавал и когда соглашался идти в этот клуб, и вчера, и сегодня утром, когда собирался выезжать из дома. Однако было что-то особенно мучительное в том, чтобы не просто знать, но еще и видеть – видеть Сойка и Леду рядом, их радость от встречи, слышать, как они разговаривают, понимая друг друга с полуслова, и смеются, отвлекаясь на им одним понятные шутки. Теперь все собственные мысли, сказанные себе словно в утешение – будто бы у Джури тоже еще все впереди, что и он для Сойка сможет стать кем-то не меньше Леды – казались просто большим самообманом, отчего становилось еще более тошно. В какой-то момент Джури заметил, что Сойк отошел, и, покрутив головой, обнаружил того стоящим у барной стойки. Сойк оперся локтем на деревянную столешницу, а в каком-то шаге от него в такой же расслабленной позе стоял Леда. Они оживленно о чем-то говорили, смеялись – точнее, в основном смеялся Леда, а Сойк безостановочно улыбался и понимающе кивал. Залпом проглотив остатки пива, Джури слез с высокого стула и направился в сторону туалетов. Даже после того, как он несколько раз плеснул в лицо ледяной водой, в голове толком не прояснилось. Глядя на свое отражение в зеркале, Джури решил признать, что приходить сюда было идеей паршивой, и пора отправляться домой. По-хорошему, следовало предупредить хотя бы Сойка, не говоря уже о Леде, но Джури знал, что тогда не избежит вопросов, а меньше всего ему хотелось сейчас врать, сочиняя удобоваримые причины для ухода. "Потом что-нибудь придумаю", – сказал себе он, шагая через полутемный зал к выходу. Несмотря на то, что уже наступила ночь, на улице все равно было жарче, чем внутри. Остановившись на пару секунд на пороге, Джури вдохнул полной грудью и спустился по ступенькам, мысленно пересчитав их. – И куда ты собрался? От неожиданности Джури замер, а потом медленно обернулся. Сойк стоял у входа, держа в пальцах сигарету, и озадаченно глядел на Джури. Вокруг еще толпились люди, пусть и немногочисленные, и Сойка он сразу не заметил. – Думаю, мне пора, – произнес он, не желая ни врать, ни вдаваться в честные объяснения, почему он больше не хочет оставаться здесь. Некоторое время Сойк смотрел на него задумчиво, потом покачал головой и затянулся. С внутренним напряжением Джури ждал расспросов, но тот все молчал. А потом затушил окурок и кивнул Джури: – Тогда я с тобой. Недоверчиво Джури несколько раз моргнул, однако ему не послышалось: как ни в чем не бывало Сойк похлопал по карманам, проверяя, не забыл ли телефон, и направился к нему. – Ну? Идем? – спросил он, потому что Джури так и продолжал стоять столбом. Они шли вдвоем по темной улице, не за руку, конечно, но как-то очень близко к друг другу, и ни о чем не говорили. В голове Джури было множество мыслей: глупых, тревожных, счастливых – разных. За одну из них он уцепился: быть может, то, что Сойк так спокоен и всем доволен в обществе Леды – это добрый знак, а не то, о чем он сперва подумал? Люди ведь не смеются и не улыбаются, когда страдают. Следом в голову пришла еще одна мысль: Джури всегда оставался собой, стараясь даже в самой печальной ситуации найти что-то положительное, хотя бы с виду. Достав сигареты, Сойк на секунду остановился, чтобы снова прикурить, а потом в два шага догнал Джури. – К тебе или ко мне? – флегматично произнес он. Джури был благодарен, что тот ни о чем не спрашивает. И только теперь, впервые, Джури вдруг осенило, и он внезапно понял, что Сойк давно сделал выбор. Он ведь даже не задумался, когда надо было решить, уйти домой с Джури или остаться в баре с Ледой. А вот сам Джури до последнего не хотел отпускать прошлое – не свое, а Сойка. – Ко мне, – улыбнувшись, но вовсе не своим словам, а мыслям, сказал он. – Ко мне ближе. Интересно, можно ли снова быть счастливым в отношениях, если самая большая любовь осталась позади? Еще вчера Джури казалось, что ответ на этот вопрос однозначно отрицательный, однако сейчас он уже не был так уверен. И даже если завтра судьба снова сыграет с ним какую-то свою шутку, сегодня он был счастлив – как никогда раньше.