Город беглецов

      Крупные капли срываются с кончиков влажных волос, щекочуще скользят по шее за ворот рубашки, неприятно липнущей к телу, и ему хочется только одного — бежать так далеко, как только возможно, бежать, пока силуэт за спиной не станет просто воспоминанием, бежать и не оглядываться — но голос, разносящийся по пустой улице и отбивающийся эхом в черепной коробке, заставляет сделать обратное:       — Вернись, Сейнт! Я не позволял тебе уходить от меня! Ты не можешь уйти от меня так просто! — он смотрит на темную фигуру за спиной, обернувшись. Этот человек зол на него, зол за непослушание, но… Он так больше не может. Он должен уйти. Он должен вернуть свою жизнь себе.       — Нет.       Внутри будто все горит, двигаться становится невероятно сложно — словно воздух вокруг стал вязким и тяжелым, как расплавленный металл. Но он идет вперед, игнорируя крики позади, игнорируя мысли, игнорируя тянущую боль в плече. С каждым шагом он чувствует только то, как невидимые оковы распадаются, давая свободу, он пользуется возможностью, чтобы побыстрее убраться отсюда, подальше от места, где все должно закончиться.       Он срывается на бег, почти не видя дороги из-за усилившегося дождя. Он знает: еще пару секунд — и за ним побегут, потому что он просто игрушка, тот, чье мнение никого не волнует.Он выбегает на проезжую часть, уже даже не задумываясь о безопасности. Он улавливает свет фар слева, голосов в голове становится до болезненного много — все они кричат на него, но только один заставляет его бежать, игнорируя опасность скорой смерти. Визг тормозов режет по ушам. Ему страшно посмотреть, что он натворил, но чей-то плач и вопли: «Вызовите скорую! Ради всего святого, кто-нибудь, вызовите скорую!» убеждают его оглянуться.       Мир останавливается. Его накрывает толстая пелена тишины, когда взгляд останавливается на единственном теле под колесами автобуса. Зеваки и пассажиры быстро закрывают ему обзор, но он видит, видит эти остекленевшие глаза, смотрящие прямо в душу.       «Это твоя вина, Сейнт. И это никогда не станет твоей свободой».       «Я всегда буду с тобой».       Сейнт распахивает глаза, жадно хватая воздух. Слева на электронном циферблате светятся цифры. 01.38. Чертов кошмар отобрал у него целых двадцать две минуты из без того короткого сна — теперь нет смысла засыпать снова. С губ срывается судорожный вздох, и Суппапон трет лицо руками, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Все хорошо. Он дома. Он в безопасности.       Одеяло валяется где-то в ногах, сбитое во сне, и по коже пробегает неприятная дрожь — чертово окно снова открылось, впуская промозглый воздух в комнату — но тянуться за одеялом нет ни желания, ни сил. Сейнт бездумно изучает трещину на потолке, освещаемую сполохами от вывески перед окном — из-за этого электронного орудия пыток квартира и досталась настолько дешево. Кажется, там сейчас реклама нового парфюма от очередной звезды. «Будь дикой. Будь свободной. Будь собой». Все эти рекламные слоганы вызывают лишь смех. Никакой аромат ванили, смешанный с цветочками и фруктиками не сделает тебя свободнее. Очередной порыв ветра распахивает окно настежь, по паркету стучат мелкие капли дождя, и Сейнту приходится встать, чтобы закрыть его.       Суппапон замирает, глядя на светящиеся квадраты чужих квартир. Где-то внизу спорят двое мужчин и грузная женщина, а возле магазина лает чей-то пес, забытый нерадивым хозяином, который выскочил купить пойла на акции. Даже в два часа ночи здесь слишком шумно. Он захлопывает окно и проверяет защелку — ржавый кусок металла совсем никуда не годится. Правду говорят, что этот город никогда не спит. Нью-Йорк. Город надежд. Город новых начинаний. Город больших возможностей. Город беглецов. Здесь никому нет дела до тебя и твоих проблем — идеальное место, чтобы скрыться, затеряться в толпе и никогда не быть найденным.       Будильник на тумбочке противно пищит, оповещая, что ему пора собираться. Сейнт отключает его и бредет в ванную, поддавая ногой пустую коробку от кухонного комбайна — он который день забывает выбросить ее, подумывая над тем, чтобы просто сваливать в нее всякий хлам. Наверное, это влияние Большого Яблока — в Бангкоке он бы никогда не позволил себе такой беспорядок. Или он просто устал быть тем идеальным мальчишкой, которым его хотели видеть родители? Он морщится от воспоминания о родителях — их последний разговор даже спустя девять лет заставляет чувствовать себя дерьмом. Интересно, что сказал бы отец, глядя на то, где он сейчас? Такого будущего он хотел для сына, в которого вложил столько сил и ресурсов?       Отражение в зеркале буквально кричит: «Ты сам разрушил свою жизнь, Суппапон. Твои родители умерли из-за тебя. А ты продолжаешь разбазаривать их наследие». Он едва сдерживается, чтобы не расколотить его к чертовой матери — видеть правду в собственных глазах слишком больно. Он едва заставляет себя привести лицо в порядок, чтобы скрыть следы бессонной ночи, и широко улыбается отражению — никто не должен знать, каким ничтожеством он становится день за днем. Сейнт ненавидит смотреть на себя. Люди видят лишь его милое личико с по-детски пухлыми щеками, грустные глаза и эти блядские губы, думая, что он такой же пустой внутри, каким кажется снаружи. Он бы давно уже изуродовал себя, чтобы на него перестали пялиться, как на кусок мяса, но это единственное, что осталось от матери — только так он может сохранить ее, каждый день видя укор во взгляде ее глаз. Он заслужил осуждение.       Он чертовски опаздывает, слишком увлекшись сборами. Лифт едет до неприличного медленно, Сейнт уже начинает жалеть, что не пошел пешком. Телефон в кармане разрывается от нетерпеливых сообщений Уилла — его главреда. «Где тебя носит, тупое азиатское отродье? Нам через полчаса начинать выпуск, а тебя все нет. Я тебя лично придушу, если ты опоздаешь». От этого даже становится смешно — хоть кто-то не скрывает своей ненависти к нему за елейной улыбочкой. Суппапон был бы отличным журналистом в Таиланде, но таких «талантов» в Нью-Йорке хоть отбавляй, ему и так повезло попасть на этот зачуханный канальчик с аудиторией из старушек в глубокой деменции. «Буду вовремя, извини, что заставляю нервничать. Больше такого не повторится», — он старается быть вежливым и не послать Уилла куда подальше, потому что это хоть и паршивая, но все-таки работа. С таким акцентом большее Сейнту и не светит, нужно быть благодарным. Таксист смотрит на него со смесью раздражения и брезгливости, когда он запрыгивает на заднее сидение с легкой улыбкой.       — Простите, что заставил ждать. Можем выдвигаться, — Сейнт мысленно благодарит технический прогресс за то, что есть Убер. Он утыкается в телефон, игнорируя взгляд мужчины в его сторону, который так и не трогается с места. Суппапон поднимает голову, вопросительно уставившись на недовольного водителя почти европейской наружности — вот уж кому его не следует осуждать. Но он слышит тихое шипение, хотя губы не двигаются: «Что, думаешь, ты лучше меня, шлюха? Че лыбишься?», и понимает, что только что потерял контроль над тем, что другие люди назвали бы «даром», только когда машинально отвечает:       — О вежливости не слышали? Уж Вам-то она точно не помешает, чтобы зарабатывать побольше и иметь возможность позволить себе таких «шлюх». Может, мы поедем? Я опаздываю.       Таксист тут же меняется в лице, едва сдерживая страх и ненависть — даже в таком терпимом ко всем этим «другим» Нью-Йорке большинство ненавидит их за то, что у них что-то экстраординарное. Сейнт все бы отдал, чтобы родиться Тони Старком и иметь в качестве суперсилы гениальный мозг и деньги, но ему досталось чертово чтение мыслей, будто в наказание за то, что случилось с родителями. Он тяжело вздыхает, опережая мужчину:       — Просто отвезите меня по адресу. Если задумаете что-то сделать — у меня есть электрошокер, и я знаю, как им пользоваться.       — Вы только посмотрите, кто изволил явиться! — ядом в голосе Уилла можно убить целую страну, но Сейнт только виновато пожимает плечами и занимает место перед камерой, наскоро проверяя свой внешний вид. Новенькая гримерша — он даже имя ее не помнит — красит из рук вон плохо, но только ее можно было нанять на их бюджет, и она полностью оправдывает эти жалкие копейки. Суппапону повезло, что еще в студенческие годы он научился мастерски наносить макияж, используя в качестве подопытных кроликов своих однокурсниц и лучшего друга. Он вежливо просит девчонку не лезть к нему и не портить внешний вид, на что получает оскорбленное: «Педрила несчастный». Что ж, это хотя бы близко к правде, если учитывать его сексуальные предпочтения и то, что счастья в этом городе бетона и дождя ему не видать. Он безумно жалеет, что не сделал пару глотков бурбона перед выходом — в этом месте все работают под мухой, по какой-то неясной причине лишь он сегодня совершенно трезв. Сейнт наскоро пролистывает материал, понимая, что это куда больше похоже на издевку, чем на настоящие новости. Какая же радость, что они выходят в эфир в четыре утра и это вряд ли хоть кто-то увидит.       — Сын мой, не просри свой талант и будь достойным ньюйоркцем! — на его макушку ложится ладонь, а он уже не может сдерживать смех из-за глупого жеста. Талэй тут же ерошит уложенные волосы, устраивая беспорядок, и смотрит на него с легкой грустью. Сейнту не нужно читать его мысли, чтобы понять: Лэй меньше всего хочет провожать его в аэропорт. Он тянет руки к другу и прижимается щекой к его плечу, стараясь сказать что-нибудь ободряющее, но боится, что голос предательски дрогнет. Он не хочет расставаться с Лэем и улетать на другой континент, но и находиться в Бангкоке, где каждый угол напоминает о кошмарных месяцах его жизни с тем самым человеком, он не может. Сейнт стискивает футболку в пальцах и мычит в плечо несуразное: «Я буду ждать вас с Пи’Пертом в гости, если вам вдруг захочется лучшей пиццы в Америке». Талэй смеется и целует его в висок, думая о том, что они выглядят комично со стороны и что пора бы уже признаться, что и они с Накхуном собираются переезжать. Суппапон уже несколько месяцев знает об этом, но не может рассказать, что нечаянно нарушил обещание и подслушал его мысленные терзания касательно переезда в Канаду. Он чувствует себя якорем на шее Лэя, наверное, еще и поэтому решился не на возвращение в Трат, а на смену страны. Пи’Перт и Лэй давно бы уже уехали, если бы не он и…       В любом случае, теперь это неважно. Теперь он выбрал правильный путь.       Сейнт покидает студию, когда в ней остается только недовольный Уилл и его бутылка горячо любимой водки. Он почти понимает Уилла — отдать столько сил на место, которое никогда не принесет тебе ни денег, ни удовольствия мог только горящий идеей и воодушевленный человек. Единственное, что он может сделать — это попробовать вырваться из порочного круга. «Но ты слишком труслив, чтобы что-то изменить в своей жизни, малыш. Только я могу решать за тебя, милый. И я хочу, чтобы ты страдал, раз бросил меня умирать в тот день». Знакомый голос у него в голове вызывает нервную дрожь, но он знает, он видел сам, что этот человек мертв. Он больше не может контролировать жизнь Сейнта. Его больше нет, больше нет.       Он почти засыпает в метро, едва не пропуская свою станцию, но вовремя подхватывается, вылетая пулей из поезда. Человеческий поток выносит его наружу, к серой мороси и холодному ветру. Красно-синий объемный шарф — подарок Талэя — помогает лишь отчасти, потому что хочется завернуться в мягкую ткань буквально до пяток. Часы говорят ему, что есть еще пару десятков минут на кофе, поэтому Сейнт заворачивает в первую попавшуюся дверь, которая оказывается — на его удачу — Старбаксом. Народу внутри столько, что он едва может достать из кармана пальто мобильный. Экран загорается и короткое сообщение гласит: «Возьми кофе и пончики. У нас пополнение. Поторопись». Он невольно улыбается и просит пропустить его вперед, потому что он очень торопится. Поначалу не заметно, что кто-либо хочет ему помогать, но маленькая ложь о том, что кто-то может умереть, если он опоздает, убеждает людей позволить ему быстро сделать заказ и так же быстро удалиться. Наверное, очень плохо манипулировать такими темами, но это место само научило его быть вертким, как уж, и хитрым, как лис.       — Пэт, Джеки, ваш кофе, — он ставит на стойку стаканчики и снимает пальто. Из кабинета высовывается голова. Маленькая женщина средних лет недовольно смотрит вначале на часы, потом на него и ворчит под нос:       — Всегда нужно ждать кофе, когда твоя очередь его покупать. У тебя три минуты, чтобы переодеться. Кто-то ночью сделал нам подарок в виде коробки с трехнедельными щенками. Крис и Тони приедут позже, так что тебе придется самому их осмотреть, пока я буду разбираться с пациентами, за которых мне платят. Джеки их кормит, подмени ее, скоро начнут приходить люди, мне нужен мой администратор.       Сейнт послушно кивает и скрывается в подсобке, быстро переодеваясь в рабочую форму. Работа в клинике ему приносит куда больше удовольствия, чем работа ведущего утренних новостей, но Пэт едва может платить своему штату, не говоря уже о нем. Для Суппапона возня с животными сродни терапии, плевать, что физически бывает очень тяжело. Он не врач, поэтому на его плечи ложится уборка и кормежка, но как можно бросить этот виляющий и ластящийся зверинец, когда они все ждут его возвращения каждое утро?       — О, Сейнт! — Джеки поднимается на ноги и несется к нему сразу с двумя малышами на руках. Он чуть успевает подхватить щенков из ее рук, чувствуя на щеке поцелуй — к такому даже спустя семь месяцев он не может привыкнуть. — Все, теперь твоя очередь. Мы с самого утра пытаемся разобраться с ними. Из шести больны только двое, но у всех истощение и мелкие проблемы. Я покормила их, на тебе мойка и взвешивание. Когда придет Крис — помоги ему с вакцинацией здоровых. Ну, и проверь своих подопечных. Миссис Шиллер должна забрать свою Минни. Посмотри, не погрызла ли эта шавка других собак.       Сейнт улыбается, когда более крупный песик начинает облизывать его шею и пытаться присосаться — приходится его отстранить, чтобы не ходить с засосом от собаки. Джеки сдерживает смешок, проходя мимо него в приемную. Ей, как и ему, двадцать три, она только закончила институт. Совершенно бездарная как врач, но старательная и любящая животных, Жаклин отлично вписывается в коллектив. К чему у нее точно есть талант, так это к болтовне. Возможно, именно поэтому в их клинику сбегаются одинокие старушки — потому что с ними всегда поговорит Джеки.       Суппапон, точно собачья мать, ловко управляется со щенками, отвлекаясь от мыслей о ночном кошмаре. Маленькие комочки после мытья и сушки оказываются метисами ретривера и дворняги — достаточно милые, чтобы их можно было пристроить. Он устало прислоняется к стене, позволяя щенкам ползать по себе — двигаться не хочется совершенно, он чувствует себя в собачьем раю, облепленный пищащими комочками.       — Тише, Сейнта разбудишь, — знакомый шепот пробирается в его сон, и губы против воли растягиваются в улыбке. Он обнимает уголок своего одеяла, устраиваясь удобнее в постели. Сегодня его день рождения, наверняка Талэй что-то готовит для него. Суппапон старательно делает вид, что спит, пока в соседней комнате копошатся друзья. Ему любопытно узнать, что там творится, но это сюрприз. Тем более, нельзя злить Лэя и рушить его планы — он же и отомстить может. За стеной лопается шарик, и кто-то чертыхается, и Сейнт едва сдерживает смех, слыша возмущенный шепот лучшего друга. Он обожает эту серьезность даже в таких несерьезных вещах. До появления Талэя в его жизни, Супп и не думал, что к нему снова могут относиться, как к обычному человеку, а не сиротке с телепатией. Но для Лэя он не чудак с пугающей способностью. Он супергерой.       Как жаль, что супергерои бывают лишь в комиксах.       — Эй, Сейнт… Сейнт, тебе удобно? — он резко открывает глаза, выпрямляясь. Он и впрямь уснул, просто играя с малышами. Пэт смотрит на него немного обеспокоено, но не сердито — а ведь он наверняка проспал половину работы. — У вас тут так тихо, что я испугалась, как бы ничего не произошло.       — Долго я спал? — щенки сладко посапывают у него на коленях, даже двигаться страшно, чтобы не разбудить их. Пэт улыбается и качает головой.       — Крис даже не успел доехать. Если хочешь — можешь пойти подремать немного, если закончил с работой. Я же не зверь, чтобы доводить тебя до обмороков от усталости. Я даже не плачу тебе, но ты все равно приходишь каждый день, чтобы помочь. Настолько одиноко? Или грехи замаливаешь?       Патриция удивительно проницательна, но он никогда не признается, что он тут по всем причинам сразу. Сейнт пожимает плечами и перекладывает щенков на лежанку. Самый мелкий из них обижено пищит и пытается вернуться обратно. Супп гладит малыша и бережно прижимает к груди, ощущая через ткань тонкого свитера тепло маленького дрожащего тельца. Выпускать его из рук совершенно не хочется, поэтому он чешет песика за ухом и поднимает взгляд на Пэт:       — Можно мне забрать одного себе? Кажется, меня уже выбрали. Вам все равно нужно их пристроить, теперь придется найти хозяев всего пятерым.       — О, конечно. Или, знаешь, возьми двух. Им будет не так одиноко расти вместе, — женщина оживляется, Сейнт понимает по ее реакции, что ей просто не очень хочется возиться еще и с подкидышами, которых нужно кормить по часам и тщательно следить за их состоянием. Ему страшно брать ответственность за двух собак — к тому же, еще и не очень здоровых — но и отказывать в помощи он не намерен. Лучше отказаться от работы на канале, чтобы смотреть за крохами, чем каждое утро просыпаться в полнейшем одиночестве и холоде.       — Окей, конечно. Но, наверное, мне вначале нужно купить все необходимое для них, чтобы их можно было разместить дома, — он рассматривает щенков, ища кого-то подходящего для Персика — это имя пришло ему в голову сразу, едва он увидел эту счастливую мордашку рядом с собой. Девочка, спящая на самом краю лежанки, словно так и просит, чтобы ее забрали, так что Сейнт выбирает и ее тоже.       — Джеки все тебе соберет из старых запасов, не переживай об этом. Даже на первую неделю смесь дадим. А потом обновишь, если хочешь.       Сейнт чувствует странное воодушевление, когда собирает вещи для собак. Мама так и не позволила ему завести щенка, а потом у тети было просить неловко — он и так был счастлив, что ему разрешили жить в этом доме. И вот теперь он представляет, как маленький неуклюжий комок будет нестись к нему каждый раз, когда Суппапон будет возвращаться домой. Улыбка расцветает на губах сама собой, и он мастерит что-то наподобие слинга, чтобы посадить туда щенков — свободных переносок нет, да и малышам будет куда теплее у него на груди, чем в пластиковой коробке. Конечно, он очень надеется, что никому из них не захочется по-маленькому, потому что пальто у него одно и на обновки свободных денег не предвидится.       — Ну что, молодой папочка, доволен своими детьми? — Джеки смеется, вручая ему обвязанную бечевкой коробку, где даже ручка сделана для удобства. Сейнт забирает ее, чувствуя, как в груди разливается тепло от заботы девушки. Нью-Йорк никогда не был добрым к нему, но в этом месте он ощущает себя до пугающего правильно. Суппапон улыбается смеху Джеки, пока они идут к выходу из клиники — широкая улыбка преображает ее и без того миловидное лицо. Сейнт замечает, что нравится Жаклин — ее взгляды украдкой, касания ненароком, постоянные предложения куда-нибудь сходить вместе буквально кричат: «Я рассматриваю тебя как постоянного партнера для секса и совместного времяпрепровождения». Будь он хоть немного натуралом, то давно бы приударил за ней, но он больше соперник в любви, чем соратник.       — Сейнт, позвони или напиши, как расположишься. Хочу от тебя отчет, как вы устроились с малышами, хорошо? — он кивает на просьбу девушки и выходит навстречу промозглой серости — желание нырнуть обратно в теплое помещение он прогоняет прочь, просто надеясь, что успеет доехать до дома прежде, чем начнется дождь — небо стало куда темнее и тяжелее.       Естественно, Сейнт не успевает. Ливень настигает его в пяти кварталах от дома — даже если он сейчас попробует поймать такси, то все равно вымокнет до нитки. Люди, как муравьи, разбегаются под крыши магазинов и кафе, когда пронизывающий до костей ветер лишает всякого смысла использование зонтов. Суппапон оглядывается, ища хоть какое-то свободное место, чтобы переждать немного, прикрывая ладонями скулящих в слинге щенков. За эти несчастные несколько минут он умудряется вымокнуть так, что даже свитер под пальто влажно липнет к коже. Ему безумно стыдно, что он забрал щенков именно сегодня — если они заболеют, то он буквально придушит себя за такую недопустимую оплошность. Он толкает первую попавшуюся дверь и ныряет внутрь, молясь всем богам сразу, чтобы его не выгнали.       Внутри аппетитно пахнет копчеными ребрышками, а под потолком из телевизора доносится голос диктора, комментирующего футбольный матч, и Сейнт позволяет себе немного расслабиться и рассмотреть получше бар, в который он зашел. Внутри сидит человек пять от силы, даже удивительно, что в такое время тут почти никого. Уж виновата в этом непогода или то, что сегодня понедельник, — неизвестно. Сейнт убирает слипшиеся от дождя пряди назад, открывая глаза, и идет к барной стойке. У двери на кухню стоит пара, девушка громко смеется и притворно отчитывает стоящего перед ней парня. Суппапон едва понимает, что она говорит — у нее причудливый акцент и такая быстрая речь, что даже ему далеко до такой скорости. Он садится на высокий стул и ставит коробку на пол, надеясь как можно дольше не привлекать внимания к своей персоне. Мужчины за столом в самом углу оживленно спорят, периодически поглядывая на яркий экран телевизора, а парочка так и продолжает болтать, будто игнорируя его присутствие здесь. Сейнту безумно хочется чего-нибудь горячего — или горячительного — и он берет меню со стойки, но не может перестать смотреть на говорящих у двери.       Девушка стоит лицом к нему, и он то и дело скользит по ней взглядом. Даже для Нью-Йорка с его разнообразием она выглядит слишком заметно — высокая, с медно-рыжими волосами и низким грудным голосом она словно маяк посреди серого города. Сейнту нравится, насколько она живая и непосредственная. За ней так приятно следить, он даже забывает, что ему уже давно следует сделать заказ. Он отвлекается лишь на жалобный скулеж щенков и вынимает их слинга, усаживая себе на колени. Малыши мелко дрожат, да и его самого тоже начинает пробирать дрожь — оставаться в мокром пальто оказывается ужаснейшей идеей, но пересаживаться за столик он уже не в состоянии.       — Просто постой часок за стойкой, пока Джосс не вернется, Зи. А потом можешь ехать хоть на северный полюс, — девушка цепляет на рубашку собеседника бейдж и вручает фартук. Парень обреченно вздыхает — Сейнт совершенно неосознанно пытается услышать, что он думает в этот момент, но натыкается на тишину, будто недовольство закончилось лишь на этом тяжелом вздохе. Парень оборачивается к стойке, тут же цепляя взглядом нового посетителя — Суппапон даже дышать забывает, когда это несомненно красивое лицо озаряет солнечная улыбка. Мужчина перед ним улыбается даже глазами, Сейнт ловит себя на мысли, что готов просадить здесь все свои сбережения на «черный день», только бы он продолжал так смотреть на него.       — Господи Иисусе! Да он же вымок до нитки! Зи, я сама его обслужу, принеси пару сухих полотенец и футболку! — он подскакивает на стуле, едва не роняя щенков, от громкого голоса девушки. Карен, как гласит надпись на ее бейдже, перегибается — насколько позволяет ее беременный живот — через стойку, рассматривая пищащие комочки у него на коленях. «Надо бы упросить Джосса завести собаку. Жаль, что прямо сейчас нельзя забрать одного», — ее голос так четко звучит в его голове, что Суппапон едва сдерживает желание прикрыть их ладонями, чтобы защитить, и уже собирается объясниться, как его опережают: — Парни, вы ведь не против, если этот молодой человек останется здесь с этими крошками? — компания пожимает плечами равнодушно, тут же возвращаясь к разговору. — Вот и славно. Ужасная погодка, да? Что будешь заказывать? Я угощаю — слишком жалкий у тебя видок.       — Эм… — Сейнт теряется под напором девушки и опускает взгляд на меню. — Бургер с беконом и один скотч. Чистый.       — А ты суровый парнишка, — низкий голос с чуть уловимым акцентом у самого уха заставляет испуганно отпрянуть и в последний момент схватиться за край стойки, чтобы удержать равновесие. На макушку ложится теплое полотенце, а чужая ладонь, скользнувшая по плечу, вызывает табун мурашек по коже. — Тебе хоть двадцать один есть? Несовершеннолетним не продаем — закон.       — Д-да, мне двадцать три. Я бы показал документы, но руки заняты, — Суппапон пытается выглядеть дружелюбным, неловко улыбаясь и пожимая плечами. Он почти не сопротивляется, когда мужчина — Карен называла его Зи? — забирает щенков и укутывает каждого в полотенце, передавая через стойку подруге, а потом снимает пальто с Сейнта.       — Я пока повешу его у батареи, чтобы немного высохло, а ты иди и переоденься, — на колени падает аккуратно сложенная форменная футболка с логотипом бара. Сейнт сжимает в пальцах мягкую хлопковую ткань, наслаждаясь ее теплом. — Знаю, что не по погоде, но, по крайней мере, она сухая. Мы пока присмотрим за твоими вещами. Туалет прямо и направо.       Суппапон поднимается со стула, цепляясь ногами за коробку на полу, и довольно неэлегантно летит вперед — только чудо помогает ему не упасть, ещё больше себя опозорив. За спиной слышится смешок, поэтому он просто бредет в уборную, сгорая от стыда из-за собственной неуклюжести. Он едва сдерживается, чтобы не подслушать, что о нем думают Карен и Зи, потому что это нечестно по отношению к ним и наверняка расстроит его еще больше. Лучше считать, что они смеются из-за собственной шутки.       В туалете приятное приглушенное освещение — видимо, чтобы пьяным посетителям свет не резал глаза, когда они пойдут отлить в три часа ночи. Сейнт кладет на край раковины футболку и стаскивает с себя потемневший от влаги свитер. От прохладного воздуха он тут же покрывается гусиной кожей и спешит переодеться в сухое, жалея, что ему не могут предоставить еще джинсы и чистые носки. Он выглядит ужасно: волосы висят жалкими сосульками, а под глазами виднеются темные потеки туши — он смотрится, как проститутка, работающая за сэндвич с индейкой и ночлежку в мотеле. На его счастье, кроме электрической сушилки для рук, тут есть еще и бумажные полотенца, поэтому он, насколько позволяют условия в виде холодной воды и бумажной салфетки, приводит себя в порядок. Сейнт прикрывает глаза на несколько секунд, устало вздыхая, и возвращается в зал, где его вещи аккуратно уложены за ближайшим к стойке столиком, а возле них сидит Зи.       — Подумал, что тебе удобнее будет тут, а не за стойкой. Вдруг задумаешься и свалишься? — бархатный голос ласкает слух, а вишнево-карие от теплого освещения глаза смотрят мягко, будто перед ним дрожащий котенок, а не взрослый парень. Зи прижимает к себе два свертка, уже успевших уснуть, и мягко покачивает, как собственных детей. Сейнт падает на диван и напрягается, пытаясь услышать хотя бы словечко в мыслях у мужчины напротив себя, но снова наталкивается на тишину, словно этот человек вовсе не думает. Впервые в жизни он жалеет, что не может забраться в чужую голову, потому что такое поведение может быть объяснено лишь желанием получить чаевые побольше — Сейнту безумно не хочется верить в безвозмездную доброту незнакомца из бара и разочароваться, если это не так.       Огромный бургер маняще источает пар, поэтому вместо ответа на дружелюбную подколку бармена, Суппапон просто набрасывается на свой ужин. Он оказывается до неприличия сочным и в меру острым, даже в какой-то момент кажется, будто повар прочел его мысли и сделал все по его представлению, и Сейнт издает удовлетворенный стон, совершенно забывая о том, что он не один.       — Именно это я и передам повару, — Зи смеется, наблюдая за его блаженным выражением лица, которое тут же меняется на смущенное. Сейнт редко ест с кем-то — за последний год его сотрапезниками были только Джеки и голуби в парке, пытающиеся отобрать его булку.       — Я просто голоден.       — Моя смена заканчивается через час. Если хочешь — подброшу до дома. Дождь все еще не закончился, не думаю, что ты хочешь идти в мокрой одежде несколько кварталов, — длинные пальцы придвигают виски к нему поближе, пока Зи изучает его лицо. Суппапон чувствует, как горит его кожа там, где замирает взгляд собеседника, поэтому резко — куда резче, чем планировал, — отрезает:       — Не думаю, что это уместно. Я просто вызову такси. Вы и так предоставили мне слишком много всего, чтобы я согласился сесть в вашу машину.       Он практически залпом осушает стакан, ощущая, как жидкость опаляет пищевод на всем пути к желудку — невероятно опрометчивое решение. Горло тут же начинает першить, но Сейнт игнорирует желание залить огонь внутри водой. Зи смотрит на него с толикой осуждения и некоторого разочарования и добавляет:       — Я твой сосед с одиннадцатого. Мы столкнулись в лифте три месяца назад, и я периодически вижу тебя, когда ты возвращаешься с работы. Удивительно, что ты даже не запомнил меня, хотя это я помогал тебе тащить вещи в квартиру. Я еще обрадовался, что в моем доме будет жить таец, но… Наверное, ты слишком хорошо вживаешься в роль ньюйоркца. Идеальный нью-йоркский сосед — ни с кем не общаешься и делаешь вид, что живешь один в целом жилом комплексе, — Сейнт замирает с поднесенным к губам бургером с очаровательно глупым выражением лица. — Ты, конечно, можешь поехать на такси, но зачем, если есть чудесная машина? Ну же, соглашайся… — Зи пытается вспомнить, называл ли Суппапон ему имя, поэтому Сейнт помогает:       — Сейнт. Сейнт Суппапон.       — Точно, Сейнт! — возмущенное выражение лица Зи тут сменяется на дружелюбное. — Я Зи Прук.       Сейнт дежурно улыбается, опуская бургер обратно на тарелку, и пытается вспомнить, действительно ли они виделись в день его заселения.       Он вытаскивает из багажника такси чемодан и пару коробок — то немногое, чем он обзавелся за полгода в Большом Яблоке. Дом, где теперь располагается его новая квартира, выглядит просто невыносимо громоздко, создавая впечатление гигантского гроба, но это был самый дешевый вариант, который находился не очень далеко от метро. Сейнт обреченно закатывает глаза, представляя, как сейчас ему нужно преодолеть вереницу ступенек до парадной двери вместе со всем скарбом — оставлять без присмотра хотя бы одну коробку Супп опасается, но и все поднять будет непростой задачей. Кое-как он втаскивает вещи на площадку перед дверью, как она распахивается, задевая одну из коробок — кажется, там лежат всякие памятные вещички — и из здания выходит мужчина. Сейнт инстинктивно складывает руки в «вай», глядя на обеспокоенное лицо человека напротив. Тот повторяет его действие и совершенно неожиданно произносит:       — Прости, я не зашиб тебя дверью? Никак не могу привыкнуть к тому, какая она тяжелая, — на губах зажигается самая солнечная улыбка, которую когда-либо видел Сейнт. «Суппапон, тебе нужно просто потрахаться», — он мысленно осаждает себя, едва не пропуская предложение помочь с поднятием вещей к квартире.       — Черт… — Сейнт откидывается на спинку дивана и пристыженно прикрывает глаза. — Прости, я совершенно тебя не запомнил. Это ты тот парень, что чуть не убил мою коллекцию фарфоровых зверушек. Ладно, если хочешь меня подвезти, то я не откажусь.       Зи смеется и отдает ему щенков.       — Тогда увидимся через сорок две минуты.