В темнице

Решётка острыми концами впивалась в веки, и я видел хоровод ярких звёзд, сливающихся в одно белое пятно, нарастающее вместе с болью с каждой секундой. Затекли руки. Тонкими иголками пронзая кончики пальцев, заныла старая рана в плече. Я извивался как червяк, пытаясь выбраться, но каждое движение причиняло ещё бо̀льшую боль. Весь мир сжался и превратился в один кусок боли. Он знал, как это делать – чтобы она нарастала постепенно. Я не мог, я больше не хотел сдерживать крик, потому что знал, что спасения не будет. Никто не придёт и не поможет. Никто не знает, что я здесь. Неужели это конец? Я не мог видеть ничего вокруг, зато прекрасно слышал, как мой крик эхом разносится по пустынным коридорам. Глубоко дыша влажным спёртым воздухом подземелья, я снова срывался, едва сдерживая рыдания, и лишь потому, что они тоже причиняли боль. Моя надежда, что меня, может быть, кто-то услышит, погибла ещё до того, как я оказался здесь. Именно поэтому у меня во рту нет кляпа. Он слышит, что я кричу. И получает от этого несказанное удовольствие. Дьявол, чёртов дьявол. И когда со скрипом распахнулась дверь темницы, я уже умолял его убить меня, ради всего святого, что есть на земле. Я больше не мог. Я желал смерти. И оттого, когда через секунду мне в нос ударил знакомый запах английского одеколона, а волос коснулись тонкие вечно холодные пальцы, мне показалось, что я всё-таки умер от разрыва сердца и оказался в раю. — Потерпите, мой друг, потерпите совсем немного, — его голос, пусть и говорящий с грубоватым акцентом по-русски, звучал песнопением. — Холмс, я не… — моё горло, осипшее и пересохшее, предательски сорвалось. Но Холмс не ответил, лишь осторожно приподнял меня и приказал кому-то помочь снять решётку, а сам принялся перерезать путы, которыми я был связан. Когда решётку и её острые края отняли от моего лица, Холмс тут же прикрыл мои глаза, не давая возможности приподнять веки. — Нет, не стоит этого делать, мой дорогой доктор. По крайней мере, сейчас. Я кивнул, судорожно сглатывая. Он обхватил мои руки, чтобы вложить в них что-то небольшое и округлое. Фляжка. Моя. Даже на ощупь я узнал её. И только после этого я понял, что всё-таки не в раю. — Я виноват в том, что вы оказались здесь. Мне надо было догадаться раньше. Простите, — Холмс говорил отрывисто, тщательно подбирая слова. Я почувствовал, как по моим щекам потекли слёзы. — Холмс, вы первый англичанин, которого я действительно рад видеть, — я попытался улыбнуться. Но со стороны это выглядело, наверно, ужасно. К чертям всё. Я жив. И Холмс тоже.