***
Его послали в Скайрим в качестве «специального неофициального представителя Доминиона, направляемого для выполнения секретного поручения». Расходного материала, попросту говоря. Сауриил это понимал и не возражал. Доминион готовился к уничтожению мира, и все лучшие агенты постепенно занимали свои места на поле игры. Сауриил давно выбыл из списков лучших, да и идеальным талморцем его уже назвать можно было с натяжкой. Оставаться на плаву ему помогал прекрасный послужной список. Сауриил изрядно потрепался, обзавёлся парочкой недозволенных взглядов на жизнь и стал в какой-то степени опасен для организации. Ссылка на край света была неплохой альтернативой яду в вине. Хотя ему ещё предстояло пожалеть о том, что его не отравили за завтраком. Но будущее видеть он так и не научился. Тогда бы он пришёл попрощаться с ним. Северная провинция действовала на Сауриила необычно, мягко говоря. То, что накопилось в нём за последние годы, начало переливаться через край его внутреннего сосуда. Находясь близ своих родичей, близ командования и семьи, Сауриил запрещал себе вспоминать и думать. Но здесь… здесь всё было иначе. Здесь ночами воет ветер, здесь больше бежать некуда, здесь всё замерло. Здесь мира больше нет. Всё началось с того, что осознание собственной деградации, осознание медленного, но верного превращения в низшее существо, еле заметно начало скрести на переферии сознания. А на третью ночь в сырой комнате вернулись те воспоминания, события которых он запихнул в самый дальний угол своей души. Это сон? Сауриил не знал. Да и, признаться честно, знать не хотел. Смотрел в тёмную проплешину потолка и считал выдохи. Вдохов почему-то не было. Или заклятие? Вот он — вроде такой, как был. Три раза касается мыла, на стыки плиток не наступает и по-прежнему закрывает углы в комнате, чтобы ни одна потусторонняя тварь не проникла сквозь щели в стенах. Но пока там, во внешнем мире, грохотал бой за право жить в тепле и сытости, он, внутри своего тела, застрял то ли во сне, то ли в коме. Неужели всё уже случилось? Удивительно, как один, уже давным давно мёртвый, мер смог уйти и не оставить за собой и шанса на спокойствие. Смёл все прежние убеждения, вбитые в голову альтмера с самого детства, и, словно насмехаясь, воткнул ему в разум сомнения. А потом истёк кровью на дрожащих руках Сауриила. Сауриил, в попытках достать из себя невидимые ножи, так и не смог ни разу выспаться за эти пару лет. Давайте, расскажите ему, что он бесполезный, что он низший, что он — блоха. Он знает. Или только должно случиться…? Он прекрасно это знает. И высчитывает дни до своей смерти. Он ждёт. Трибунала. Как только он завершит свою миссию, его сметут, как пылинку со стола. Возможно, напоследок поиграют с его телом. Под масками презрения и безразличия всегда скрывалась неутолимая жажда крови, жажда убийства. Сауриил знал это по себе. И знал также, что никакие пытки его не сломают — всё давно уже треснуло само собой, надломилось под тяжестью содеянного и тщательно скрываемого чувства вины, неизбежности и необратимости. Пока дни в посольстве перетекали в недели, а недели — в месяцы, из тела Сауриила тихо исчезала вся надежда. Прошедшие годы в его голове разваливались на части, скрипели в мозгу ржавыми дверными петлями. Какое к даэдра «будущее»? Иногда, забывшись, тупо уставившись на вазон с засохшим снежноягодником — скукожевшиеся красные точки на колючих чёрных ветках — он видел себя, стоящего посреди горящего поля. Видел перед собой удивлённое, скривившееся от боли и осознания предательства, лицо. И боялся опустить взгляд вниз. Ведь знал, что одной рукой прижимает к себе его, а другой держит рукоятку кинжала, легко вошедшего в плоть. Знал, что чужая кровь растекается по обгоревшей траве, впитывается в высохшую землю. Прошедшие дни… а где они? И где теперь его надежда на спасение? Лежит в ущелье. Среди вечноцветущих вишен. А промёрзшие насквозь камни посольства никуда не делись. Они здесь. Монолитные, безмолвные, хмуро взирают на суетящихся смертных. Ночами по бесконечным коридорам гуляют сквозняки, завывают вместе с душами неупокоенных пленников. Мер подолгу лежал, уставившись в потолок, перебирал в голове способы выхода. Выходов было много. И ни один не нравился достаточно, чтобы воплотить его в жизнь. Подушка из грубого льна впивалась в щёку, а от шкур, заменяющих нордам одеяло, несло мертвечиной. Рассвет всегда встречал его виноватой улыбкой негреющего солнца. Маленькие окошки проглатывали солнечные лучи, чтобы затем выплюнуть тусклый серовато-бурый свет. Территория посольства неизменно продувалась всеми ветрами, а двор каждое утро превращался в один огромный сугроб. И Сауриил понимал, что это единственные константы его хлипкого мира. Лёд, снег, негреющее слепое солнце и мёртвый снежноягодник. Мёртвый куст. Почти мёртвый мер. И давно уже мёртвая земля. — Где ты? — Вот я Сауриил тихо гнил заживо и считал дни до своего последнего выдоха. Но — всегда было это злочастное «но», куда бы он ни пошёл, где бы ни оказался — в ночь на первое число Последнего Зерна двести первого года четвёртой эры в его покои подбросили письмо. А под утро на тумбочке появился амулет. Сауриил про такие только читал в старых легендах о летающих ящерах. Чёрная шершавая сфера. Обычная безделушка — возможно, но только на первый взгляд. Сауриил являлся когда-то одним из лучших магов Доминиона, и не просто так был отправлен всего лишь на край мира, а не сразу на тот свет. В руках камень быстро нагрелся и стал еле заметно подрагивать. Это могло значить только то, что дети Акатоша вернулись в мир.***
И вот, теперь он сидит и старается изо всех сил не чувствовать холода. Сейчас из горы вылезет медведеподобный герой. Очередной спаситель мира от очередного вселенского зла. Доминиону зачем-то понадобилось прибрать его к рукам. Должно быть, для того, чтобы после расправы со вселенским злом, герой не взялся за зло более крупного масштаба. Что-то опаснее Талмора найти сложно. И конкуренты ему не особо нужны. Так что Сауриилу велели присмотреть за нежной психикой дикаря, стать тенью за плечами. А после воткнуть нож в спину. Точно между лопаток. Да поглубже. Говорят, Драконорождённые истлевают после смерти, оставляя после себя только горстку аккуратно сложенных костей. Не хотелось бы узнавать наверняка, но деться уже больше некуда. Хелген догорел. Крики людей давно уже смолкли. Сумерки опускались на землю, неся за собой по-осеннему морозную ночь. Сауриил ждал. Кривил тонкие губы в усмешку, не в силах выдержать боль в висках. Герой делает шаг из темного провала, жадно вдыхает морозный воздух. Мира всё ещё нет. Сбившиеся в колтун волосы, кровавое месиво на месте лица и пустые рукава робы. Герой заходится в приступе кашля. Эхом отзывается ему дракон с небес, учуяв наконец то, что искал. Герой хрипит и оседает на землю. Из обрубков, перевязанных грязными тряпками, сочилась кровь. Сауриил долго смотрел на неподвижное тело, не моргая, и, кажется, даже не дыша. Он слушал, слушал мир, щурился от летящего в глаза пепла и пытался понять, не привиделось ли ему. Он, неподвижно лежащий, истерзанный, измученный, осунувшийся, исхудавший. Он поворачивает голову, улыбается как-то криво, смёется надорванно и шепчет, шепчет. Сауриил читает по губам: «Это твоя вина, это всё твоя…» — кашель не даёт закончить фразу. Но этого и не нужно: Сауриил знает наизусть то, что он скажет. Он также знает, что ног у него больше нет, что руки уже начинают истлевать. Через десять минут страданий и боли всё окончится, и он наконец-то обретет покой. Знает, что поднимет на руки труп и отнесет в грот, где вечно цветут вишни и тихо журчит родник. Знает, что будет приходить туда раз в год и, склонившись над безмолвным скелетом, выть в голос, умоляя забрать его к себе. Знает, что… Раздался последний удар крыльев о воздух. И наступила тишина. Звенящая, неестественная. Сауриил сморгнул наваждение, пошевелил руками и посмотрел ещё раз на распластанное по земле тело. «Почему они оставили ему ноги?» Медленно, будто в гипнотическом сне, он поднялся. Суставы заскрипели от смены позы, кровь прилила к ногам. По стопам потекло неприятное покалывание. Сауриил сделал шаг. И ещё один. Сейчас всё было просто. Легче лёгкого. Опуститься в снег (испачкать плащ в крови), проверить, жив ли мер (полукровка, как успел заметить Сауриил), а дальше действовать по ситуации. Раз. Спокойно, не обращая внимание на звон в ушах, на тошноту. Два. Жив. Три. Снять перчатки. «Почему же они оставили ему ноги?» Мороз кусает пальцы, впивается своими ледяными клыками под кожу, отрывая живое тепло. «Зачем?» Да, имперцы славились своей любовью к изощрённым пыткам. Но зачем оставлять ему ноги? Зачем оставлять шанс сбежать? Сауриил не верил в глупость оппонентов, и в случайности он тоже не верил. Поэтому он еле заметно пошевелил пальцами и прислушался. Герой охнул, по его телу прошла судорога. Раздался хлопок — звук, с которым разбивается о землю переспевшая слива — и в лицо Сауриилу брызнула какая-то вязкая тёплая жидкость. Герой повернул голову, беззубо оскалился и посмотрел на Сауриила. Правым выцветшим глазом и пустой левой глазницей, из которой ещё вытекала кровь. Сауриил поморщился, скрипнул зубами, поднял дрожащие руки и попытался стереть с лица то, что ещё недавно было чужим глазным яблоком. «Тихо. Спокойно. Вдохни». И сдержал рвотный позыв. «Теперь хотя бы понятно, почему они оставили ему ноги».