Друзья Питера Паркера

— Всему миру станет лучше, если ты сдохнешь где-нибудь в подворотне! Жестокие лица, грубые руки, белые халаты и громкие голоса в свете цветного витража пугают до жути, пытаются дотянуться и забрать с собой в темноту. Туда, где холодно, больно и страшно. Туда, где нет его. Где меня никто и никогда не найдёт, не обогреет и не спасёт, растопив холод подвала одной-единственной широкой улыбкой. Не будет в этой холодной тьме ласковых рук и объятий, тёплого голоса и вопросов "Всё хорошо?", не будет ни-че-го кроме физической боли от ударов, и душевной от унижений. Нет, пожалуйста, не надо, я не хочу!.. С тихим всхлипом резко сажусь, сбрасывая одеяло и пытаясь сползти с кровати. Я плохо соображаю, но нужен свет. Останавливают неначавшееся путешествие тёплые руки - родные, обманчиво-хрупкие, но способные свернуть шею одним движением - и шёпот на ухо. Успокаивающий и тихий. — Я здесь, всё хорошо, всё в порядке, это просто сон... — Одновременно с этим загорается настольная лампа, озаряя комнату тусклым желтоватым светом. Меня крепко обнимают, попутно сажают обратно на кровать и впихивают в руки чашку с водой. Такие плохие сны теперь стали редкостью, но совсем без них не обходится. — Ты дома, видишь? Всё нормально. Давай, успокаивайся. Посидеть с тобой? — Да, если ты не против... — Я никогда не против, ты же знаешь. — Уголки рта синхронно с губами напротив растягиваются в улыбку. На место давящего на грудь чувства паники приходит тепло и спокойствие. Этот человек всегда умел дарить успокоение, с момента нашего знакомства и до сегодняшней ночи. Потому что Чуя меня любит. — Но сначала пойдём на кухню? Заварим тебе чай. Перед тем, как окончательно отстраниться, Чуя задаёт, как мне кажется, сотню вопросов по поводу самочувствия. Не тошнит, голова не кружится, я могу идти, ничего не болит, точно, да, абсолютно, не смотри на меня так, я честно-честно правда-правда в порядке. Только после этого мы идём на кухню, по пути включая тусклый свет. У нас просторная кухня, уютная и красивая. Удобные стулья. Очень мягкие... — Ацу, мы не спим сидя, — Даже когда Чуя стоит ко мне спиной, заваривая чай, я всё равно могу представить себе его мимику. Сейчас он привычным движением безуспешно сдует со лба непослушную чёлку, усмехнётся и задаст вопрос. Это тоже своеобразная традиция. — О чём был твой сон? Снова... это место, да? — По негласному правилу мы не говорим о приюте. Никогда. Чашка с кошачьей мордой (Ха-ха, подкол засчитан, мистер Я-Люблю-Кошек-Вернее-Одну-Конкретную) приятно греет руки, чай в ней пахнет ромашкой и ещё чем-то травяным и приятным. У Чуи такой же, но чашка без узора. *** ( Вы спросите, как эти двое познакомились? Наверняка фанаты Шерлока Холмса (или Рампо Эдогавы) уже провели логическую цепочку и поняли, что в приюте. Было бы некрасиво оставлять вас без этой информации, поэтому я расскажу.) В приюте, где жил Накаджима Ацуши, всегда было холодно, голодно и до безумия тихо, особенно в дождливые дни, наподобие этого. По серым угрюмым камням стен сползали мутные капли, попадали через решётчатые проёмы в них на пол коридора или постельное бельё воспитанников, оставляя тёмные пятнышки и странный приятный запах, закатное солнце уже должно было окрасить все поверхности медью и золотом, если бы не тучи. Ацуши, о котором пойдёт речь, правда, всего этого не видел, ведь цепи и побои на руках и ногах не давали даже сдвинуться с места. Маленький холодный носик переодически тихо шмыгал, собирая бледную кожу в складочки и тут же разравнивая их. Ацуши был здесь, сколько себя помнил, и о другой жизни не смел даже мечтать. Кто же знал, что Фея-Крёстная придёт к несчастной Золушке так скоро? Ацуши также не мог слышать, как одинокий подросток гулко постучал в тяжёлые деревянные двери, как ему открыли и в ответ на робкую просьбу позволили переночевать. Но он точно слышал, как кто-то снова спускается по лестнице. Это заставило тело сжаться до боли в мышцах, глаза автоматически закрылись. — Тут есть кто-то? Эй, привет! — Абсолютно незнакомый голос, улыбчивый и звонкий, поприветствовал ребёнка неожиданно тепло и участливо. — Почему ты сидишь тут? Эй, ну посмотри на меня... Хочешь фокус? Блондин поднял голову и изподлобья взглянул на гостя. Задрипанная зелёная куртка, яркие рыжие волосы, бледная кожа и голубые глаза. Подросток. Красивый, не то что Ацуши... Двухцветные глаза удивлённо распахнулись, когда гость легко, словно играя, раздвинул прутья решётки и подошёл вплотную. Сел на корточки, заглянул в глаза. — У тебя глаза красивые... Ты плакал? Не плачь, всё будет хорошо! — Рыжий улыбнулся, показывая белые ровные зубы. — Я Накахара Чуя. А тебя как зовут? — Ац-цуши Н-накаджима... — И имя тоже хорошее. Привет, Ацуши —Чуя поздоровался с ребёнком, как со старым другом. А затем (Тоже, видимо, по старой дружбе) с невозмутимым выражением лица содрал кандалы с детских кистей и лодыжек, как будто металл стал глиной, снял куртку и постелил на пол. — Ты не мёрзнешь так сидеть? Камни же холодные! — Этот аргумент новый друг счёл достаточным, чтобы снять с себя куртку и пересадить Накаджиму на сохранившую пока тепло человеческого тела ткань, сесть рядом и обнять, прислоняя к себе и согревая теплом собственного тела. — Мы сейчас как две птички зимой... — Сравнение пришло в голову само собой. Ацуши видел себя как маленького воробушка, серого и невзрачного, а Чую... Чуя точно был красивой птичкой, с мягкими цветными пёрышками и умными глазами-бусинками. — Думаешь? Ну хорошо, птички так птички. Тебе тепло? — Да, мне тепло. — Холодный детский нос уткнулся в тёплую шею подростка, руки сами обвили тёплое чужое тело, а уголки губ растянулись в слабой улыбке. Только вот всю иддилию испортило бурчание живота ребёнка. Не вовремя. Он всегда всё портит... — Голодный? Подожди, сейчас... — Чужая рука переместилась со светлой макушки в оттопыренный карман джинсов и вытащила оттуда целлофановый пакет с просто великолепным запахом. Рот сразу наполнился вязкой слюной, желудок напомнил о себе ещё раз. Из пакета появился кусок хлеба с мясом размером с кисть Чуи. — Я надеюсь, ты такое ешь? — Ем... — Получилось совсем не слышно. — Ну хорошо, тогда ешь — Тон рыжего стал очень довольным, перед носом оказалась еда. — Правда можно..? — Ацуши не мог поверить в происходящее. Сейчас он, наверное, проснётся, и окажется, что это всё был сон. — Конечно, что за дурацкий вопрос. Бери и ешь. Через несколько секунд еда оказалась на языке. Это было настолько умопомрачительно вкусно, что хотелось растянуть удовольствие подольше. Но потом вновь напомнил о себе пустой желудок, готовый свернуться в трубочку, и имровизированный бутерброд начал потихоньку исчезать. Вслед за пустотой в ладони пришло чувство сытости в животе, глаза начали слипаться. Чуя, всё это время гладивший мальчика по голове, мягко надавил на хрупкие плечи и уложил к себе на грудь. Под ухом раздался уверенный стук сердца, задвигалась под щекой на вдохе-выдохе-зевке тощая грудная клетка. Через несколько минут на зелёной куртке, прислонившись к холодным камням, спали два ребёнка. Пробуждение было неизбежным, неумолимым и неожиданно приятным. Погладивания по голове и тихое "Ацуши" выводили из пелены сна постепенно, даруя возможность сладко зевнуть напоследок и чуть-чуть поелозить мятой щекой по своеобразной "подушке". Потом глаза пришлось всё-таки открыть. Чуя нажал пальцем на кончик его носа со звоним "Дзынь!" и широкой улыбкой. — Доброе утро, Ацуши. Ты выспался? — Искренняя забота в голосе, улыбка и внимательный взгляд васильковых глаз на секунду дарят иллюзию семьи. — Доброе утро, Чуя. Я выспался, а ты? — Теперь Ацуши уже открыто улыбается в ответ, жмётся к тёплому боку и чуть не мурчит от удовольствия. — Я тоже. — Ты уходишь? — Ацуши почти плакал. Он не мог поверить, что всё закончилось так быстро. Это была самая лучшая ночь за всю его недолгую жизнь... И, видимо, последняя подобная. — Да, мне нужно идти дальше. Но когда я вырасту и стану сильнее всех, то приду и заберу тебя отсюда, обещаю! — Чуя не хочет уходить. Бросить этого бледного, хрупкого ребёнка, так доверчиво прижимавшегося к нему вчера, одного кажется невыполнимой задачей. — Только нужно немного подождать... Ты подождёшь меня? — Да, Чуя, я подожду. — Они обнимаются ещё раз, рыжий подросток гладит Ацуши по светлым волосам и худой спине, а потом уходит, оставляя задрипанную зелёную куртку и прикосновение сухих губ на белой макушке. *** Чтобы через год появиться снова. Он врывается в такой же ледяной подвал бущующим ветром, с ноги выносит несчастную решётку. — Ацуши! Ацуши, я Чуя! Я вернулся! Внешне рыжий сильно изменился: движения стали увереннее, на руках появились тонкие чёрные перчатки, на голове - шляпа. Но внутри - совсем нет, потому что обнимает он совсем как год назад, гладит по голове, прижимает к себе и говорит, что очень сильно скучал. А Ацуши смотрит на него и снова не верит в происходящее, из аметриновых глаз по щекам крупными бусинами катятся слёзы счастья, а щёки непривычно растягивает счастливая улыбка. Он дождался. В холле его и Чую ждёт невероятно красивая женщина в розовом кимоно, с бледной кожей, тонкими руками, прекрасным лицом и ласковой улыбкой. Наверное, так выглядят мамы. Женщина — девушка — представляется как Коё Озаки, она мягкой рукой трепет по голове абсолютно счастливого Чую, ласково гладит макушку Ацуши и улыбается совсем по-доброму, как будто встретила доброго старого друга. — Чуя очень много рассказывал о тебе, Ацуши, — У Коё красивый, певучий голос похожий на колокольчики, она прикрывает широким рукавом улыбку и в нём же тонет-прячется тихий смех-перезвон. — И теперь я понимаю, за что он так тебя полюбил. У кованых ворот их ждёт дорогущая чёрная машина с безликим водителем и мягкими сиденьями. А Накаджиме снова кажется, что это всё просто прекрасный сон, который кончится через несколько минут. Но он сидит в объятьях Чуи, разговаривает с ним и Коё, заворожённо глядит на пейзажи за окном и всё больше убеждается что нет, Ацуши, это реальность. *** В кафе, в которое они заехали по дороге ljvjq тепло, уютно, много запахов и улыбающихся людей. Чуя выдвигает для Коё стул, делая при этом костеломный жест рукой, усаживает Ацуши на мягкий коричневый диван и сам садится напротив, протягивая меню. У Ацуши разбегаются глаза, тут слишком большой выбор и всё то, что он и не мечтал попробовать. В итоге он просит просто отядзукэ, а Чуя и Коё со смешком говорят, что обучение будет долгим. На вопрос Накаджимы «Что за обучение?» Чуя тепло улыбается и говорит: — Свободе, Ацуши. *** Свобода начинается с полного желудка, множества объятий и уютного спального района в Йокогаме, городе-порте. Там тихие дома, много зелени и запах моря, чистые тёплые коридоры и красивая тёмная дверь. — Готов попасть домой? — Чуя улыбается, задавая этот вопрос, а у кивающего Ацуши внутри всё сжимается от предвкушения. Просторная светлая квартира, много окон, запах чего-то вкусного, много добра и столько же счастья - это, видимо, и есть дом. А затем, когда Коё и Чуя показывают Ацуши его комнату, в красивой бело-зелёной расцветке, светлой и с мягкими игрушками, обнимают застывшего с отвисшей челюстью Накаджиму и смеются, то Ацуши понимает: Теперь всё будет хорошо. Он дома.