Друзья Питера Паркера

Когда она в последний раз смотрит в лицо Акутагавы, в его мёртвые металлические глаза, он внезапно говорит: — Я рад за тебя. И смотрит так спокойно, без агрессии, как будто не было боя несколько минут назад. А Кёка молчит, потому что не понимает: чему так рад за неё этот бездушный, жестокий, изломанный человек?  Тот, который вшил чип ей в кожу, навредил Ацуши и разорвал плюшевого зайку - первый подарок от первого друга. Тот, который так хотел убить их на той барже, ломал Расёмоном металлические контейнеры и палубу под ногами. Который, когда она только что пришла в Мафию и смотрела на него из-за рукава Коё, смерил её с ног до головы своими серыми сканерами и позже, в тренировочном зале, Расёмоном вспарывал пространство рядом с её висками и щиколотками, кричал сиплым голосом "Уворачивайся, дура!" и потом кашлял с кровью. И смотрел так страшно, заранее ненавидя. Снежный Демон не защитил её тогда, но Коё позаботилась, чтобы от раны на голени не осталось даже воспоминания. Отпаивала её, зарёванную, напуганную, зелёным чаем, кормила тайяки и гладила по голове, обещая открутить "этому мерзавцу" голову, если она снова заплачет из-за него. Кёка больше не плакала. Только сжимала крепче зубы и нож, повторяла одни и те же безуспешные атаки до дрожи в ногах и руках, до автоматизма, до безвольного падения на маты, словно одна из фарфоровых кукол, которых у Коё на полках много. До фразы: — Не думай, что тебя тут кто-то будет жалеть и нянчить. — И взгляда такого холодного, словно февральский ветер, острый, как жало, впивающийся страхом в самое сердце. Кёка тогда прикрыла глаза на этих же матах, оправдывая это сильной усталостью, всего на несколько минут. Когда открыла - за окном небо окрасилось в багряный, а солнце стекло своим светом на потолок, крася в розовый. А рядом была сменная одежда - кимоно красного цвета с жёлтым поясом, похожее по фасону на те, что покупала ей мама - и маленькая бутылочка с прохладной водой.  Она тогда решила, что это Коё.  Акутагава после этого уехал на неделю.  Когда Кёка не ходила вместе с Коё, потакая маленькой слабости старшей и держа её за нежную ладонь, изучая, запоминая коридоры Порта, то была с ним.  Прямой, как будто проглотивший металлический прут, он бил её между лопаток прохладной ладонью, стоило только расслабить плечи, и говорил: — Дура. Держи спину прямо.  Кёка тихо вздыхала - почти незаметно в туго перевязаном поясом кимоно - и шла за чёрной тучей дальше, стараясь представить его не злым. В какой-то момент уехала на неделю уже Коё, и они остались без разделительного барьера.  Она думала, что в первый же вечер Акутагава сорвётся с цепи, и Расёмон сожрёт её, не оставит и кусочка.  Он только поджал губы и повёл её в свой кабинет, крепко сжимая запястье и совсем не смотря на неё.  Кабинет у Акутагавы оказался маленький - огромная картотека, стол и маленький диван, и почти нет места - но с большим окном. Закрытым, но не зашторенным - на берегу моря Акутагава начинал заходиться в своём грубом кровавом кашле чаще, хрипеть сильнее.  Сидя на диване, почти вплотную к нему, пропахшему чужим страхом и кровью, она написала свой первый маленький отчёт. Под его присмотром сделала себе почтовый ящик, отправила документ кому-то в должности повыше и установила на свой первый рабочий ноутбук обои с белым кроликом.  Акутагава тогда поджал губы и хмыкнул.  — Дура. Никому от твоих кроликов лучше не станет.  На следующий день он кинул ей куда-то в грудь телефон-раскладушку с брелоком в виде зайки и сказал, брезгливо сморщившись, что это от Коё.  Кёка не помнила, чтобы показывала Коё свою любовь к кроликам. Когда Акутагава брал Кёку на её первую миссию, она добить человека не смогла. Смогла только закрыть уши руками и не слышать, с каким жадным, хлюпающим и чавкающим хрустом Расёмон вспарывает чужую грудную клетку. Акутагава тогда заставил её найти место, где можно умыться от крови.  — Дура. Если тебя такую заметят копы - сама будешь выкручиваться. Больше он с ней на миссии не ходил. Остальные 34 захлёбывались от крови и всаженного в глотку ножа и застывали так, с гримасой ужаса на лице, когда она уходила, глядя ей вслед пустыми мёртвыми зрачками. Ей не хватило сил закрыть глаза хотя-бы одному. Когда Кёка впервые подошла к Акутагаве сама, тихонько дёргая за полу плаща и боясь до покалывания в кончиках пальцев, он смотрит на неё, как на детонатор с истекающим прямо на глазах таймером. С желанием разорвать прямо здесь, не дожидаясь взрыва. Когда она попросила его убить её и Демона, впившись глазами в лицо Акутагавы и пальцами - в телефон на шее, она замечает на чужом бледном лице _почти что недоумение_. _Почти что страх_. Он тогда так сильно измучил её на тренировке, что кости гудели болью, что кровь пошла из носа. Он тогда посмотрел на неё _так сильно_ ненавидяще, что будь Кёка глупее - приняла бы это за страх. — Дура. Ты полезна для Мафии. Ещё раз такое услышу - и Расёмон откусит тебе руку. — И кашлял потом так много, когда думал, что никто не увидит. Когда Кёка смотрела на лужу постепенно засыхающей крови, она почти осознала - умереть больше не хочется. Когда Кёка впервые засмотрелась на бумажный листочек жёлтого цвета, прилепленный к краю стола и исписанный, она думала, что не разберёт и нескольких букв, как бывало с папой. Когда она прочитала весь маленький текст - список, "яблоки, салфетки" и много-много ещё - она подумала, что у Акутагавы для его гадкого характера очень красивый почерк. Она смогла раздобыть себе образец, голубыми глазами и сложенными ладошками покорив сердце ещё одного воспитанника Коё - взрослого, но слишком мягкого для такой жестокой работы - через пару недель. Перед сном, вооружившись карандашом и стараясь перенести буквы с одного листа бумаги на другую, она поняла, что такой почерк выработать так же трудно, как и абсолютно правильную стойку. Такую, чтобы не было замечания или удара ладонью, а только брезгливо поджатые губы. Скопировать листик удаётся с восемнадцатой попытки, после наложения чистого листа на исписанный и повторения, как в прописях - пока не устанет рука. Кёка тогда посмотрела на результат и подумала - она могла бы лучше. Когда на следующий день она показала идеальную копию листка Коё, женщина была в восторге. — Моя дорогая девочка, да у тебя талант. — Она смотрела так ласково, обнимала за плечи так мягко. — Ты взяла это у Акутагавы? Кёка тогда только покачала головой. Когда Кёка увидела Джина, — Спрятавшегося за своей маской, с холодными глазами и крестом на чокере, молчаливого, — Она невольно провела параллель между Акутагавой. Не смогла объяснить это даже самой себе, но были эти два человека невероятно схожи. Дело даже не в тёмных волосах и привычке держать руки вне поля зрения - у кого нет такой внешности и таких привычек? - но в чём-то более глубоком, иррационально очевидном и незаметном одновременно. Хироцу отзывался о них обоих как о хороших бойцах, Тачихара смеялся над «кирпичными лицами, нет, ну ты видела?», а сама Кёка смотрела вслед удаляющимся фигурам и думала. Джин уже в плечах и ниже, запястья, скрытые перчатками, изящнее, но талия у них прослеживается на одной высоте, черты лица похожи, а движения одинаково чёткие и выверенные.  Но есть что-то ещё, она что-то упускает. У Джина нет способности, он убивает ножами - быстро, но грязно, как говорила Коё. Как и Кёка, которой понадобилось время, чтобы привыкнуть к тонкому длинному клинку в рукаве. В Мафии мало кто пользуется холодным оружием, но один из самых любимых - не считая Кёки, как говорила сама Старшая Сестра, - воспитанников Коё говорил, что в этом есть своя красота, когда она подошла к нему с вопросом. — Что же в этом такого особенного? — Я не знаю, потому что каждый находит в этом свою красоту. — Он пожал плечами, глядя на неё из-за чёлки. — Может быть ты найдёшь для себя что-то, когда пройдёт достаточно времени. Никакой красоты в этом Кёка не видит, как бы не вглядывалась в густые лужи тёмного оттенка, на воздухе постепенно приобретающие бурую окраску. Её одежда тоже в основном красная, но этот оттенок более живой, напоминающий цвет едва распустившихся роз или ликорисов. Ацуши как-то - уже после её вступления в Агентство - спросил, не хотела бы она сменить свою повседневную одежду. Кёка тогда задумалась на пару минут, а потом покачала головой. Что-то в ней противилось этому. Может быть, это и было то самое «что-то своё».  Сейчас она смотрит на уходящего мафиози - он явно пойдёт разыскивать своих среди развалин, оставшихся от Мукороторид, на его извечно прямую спину - по позвоночнику пробегает холодок - и чёрный, с сероватой бетонной крошкой, запутавшейся в тонких волосах, затылок. Не то чтобы они сработались во время инцидента «Голова Дракона», но это выглядело чуть лучше, чем обычно. В конце концов, она чуть не убила его, а он сломал ей клинок. Можно сказать, что они квиты. Ацуши смотрит на неё с огромным непониманием в глазах, он тоже усыпан бетонной пудрой, и его одежда из-за этого кажется грязно-розового оттенка под лучами солнца. Кёка на это только пожимает плечами - не стоит волноваться, - и отряхивает от пыли кимоно. Возможно, они никогда не смогут друг друга понять. Но когда-то принятие станет частью их жизни.