Медовые очи

Ранним утром, когда только солнце коснулось оконной рамы, Миша встал, набросил рубашку, и вышел к ручью. Да, Серж всегда сидел здесь, вместе с ним, на этом пригорке, около речки. Даже когда Муравьев сделал предложение ей, Миша с нежностью смотрел на него и даже не хотел дуться, ведь он тогда бы ушел и не погладил по волосам, чуть касаясь пальцем, повторяя каждую волну пшеничного цвета. И они бы не были вместе ночью, как тогда, желая успокоить слишком впечатлительного Мишеля, когда их выслали из Петербурга, Серж долго обнимал, немного выпившего и поникшего друга, и снимая мундир, дотронулся до талии, а потом долго смотрел с вопросом, но Бестужев только положил голову ему на плечо, утыкаясь в шею лицом выше положенного дружеских объятий, и дышал. Тогда Сережа все понял, и просто мягко опустил его на кровать, давая оплести себя руками и ногами. И больше не было бы нежных поцелуев, спрятавшись в тени, чуть касаясь друг друга губами, с другой стороны фонаря на холодной улице. Нет, он не хотел его расстраивать глупой ревностью, хоть и внутри все сжигало. Еще он ревновал его к идеям. Когда Муравьев влился в Союз Спасения, все из диалоги состояли только из обсуждений свободы и революции. И он не обижался, он не хотел, что бы у них кончились темы для разговоров, не важно что обсуждать, главное слушать его голос, смотреть на лицо, молниеносно меняющее эмоции. Конечно, Мишель тут же пришел на следующий вечер в доме Рылеева, и стал безприкословно все поддерживать. Когда Сережа в чем-то сомневался, он тоже шагал назад, когда Муравьев кидался в огонь, он шел туда. Такую собачью верность тут же заметили и стали пользоваться, кидать Мишу на рожон, но он не дурак, он слепо верил только Муравьеву. За эту верность Сережа звонко смеялся, улыбался, лежа рядом на поле, целовал в макушку, и долго вглядывался в карие глаза, на закате становившимися светло-орехового цвета, цвета золотистого меда, и говорил: " Ты такой пожар, но смотришь на все своими медовыми глазами и все тебе кажется хорошим." А Миша продолжал на него серьезно смотреть, но потом утыкался в грудь, как маленький ребенок, слушая смех, и отвечал: " Ты. Ты хороший." Верил, когда тот предложил попробовать по-настоящему, и Бестужев согласился. Через боль, смущение, он отдавался. Но Серж никогда ничего ему не говорил. Не сказал, что влюблен в Анну Бельскую, хочет семью и попросил руку и сердце. Не сказал, что уедет надолго. И не говорил, что тот надоел ему, когда Мишель жил у него несколько дней и делил с ним постель. Бестужев уже сам понял, после постоянных отъездов с утра, когда он просыпался один, и тихо одевался, что бы не привлекать внимание слуг. Пару раз он захотел вспылить, может хоть так удасться привлечь внимание. Но устраивать ссоры он не мог. Поэтому просто ушел в кабак, перед важной встречей в Союзе, и напился в слюни. Муравьев тут же приехал, затолкал его в другую комнату и стал объяснять, как им важно его участие. И не слова про их отношения. Мишель позже уже сидел с пером и бумагой и строчил гневное послание Анне, с признаниями о ее женихе, но этим он добился бы только суда и отлучение от церкви, и потерял бы все доверие Сережи. После он думал уехать. Собрать сумки, уйти со службы, оставить прощальное письмо с клятвами в вечной любви и отправится в самое дальнее поместье отца, про которое никто не знает, кроме семьи. Может ему тоже стоило бы найти себе невесту, сыграть свадьбу, пригласить Муравьева на крестины, но он не выдержал бы такого. Серж понял бы, что Мишель видимо счастлив и не нужно вмешиваться в его жизнь. На этом бы все кончилось, а Миша хотел продолжения. Сейчас ему это было не важно. Он брел по роще, в мокрых сапогах из-за росы, и мерз из-за прохладного утреннего воздуха. Скоро все закончится, они расстанутся навсегда, но в последнии минуты Мишель думал только про него и не желал бунтовать со своим сердцем.