Trick or treat?

Mors omnia solvit — Смерть решает все вопросы

      Знали ли Вы, что различить серийного убийцу по гендеру, зная лишь некоторые факты о совершенном злодеянии, вполне реально? Особи женского пола, как правило, происходят из высоких социальных слоев, имеют высшее образование, достаток, имя, в то время как мужчины — происходят из низших слоев и не всегда заканчивают старшие классы школы.       Также различается «методика» убийства. Половина женщин предпочитают яды, а мужчины выбирают удушение или же пулю, что попадает прямо в яблочко, разрезая его на две ровненькие половинки.       Примерно 90% женщин знают своих жертв, мужчины в большинстве своём предпочитают убивать незнакомцев, первых встречных, заблудших душ, скитающихся неподалёку.       — С Вас 7.50, — старый таксист с тридцатью тремя складками по бокам пивного пуза, грубо хрипя, прерываясь на мокрый кашель, вырывает девушку из мыслей.       — Держите, спасибо, — она достаёт десятку и, не дождавшись сдачи, покидает душный салон, что пропах потом, перегаром и неприятной кислинкой мужчины, который явно забыл о существовании гигиены.       Дверь желтого персонального Ада хлопает, шлицы шины, визжа, врезаются в асфальт, оставляя грубые чёрные полосы на покрытии, а девушка, раскрашенная под стать празднику, пошатываясь на каблуках, бредёт к забору.       Красное платье в вызывающую пайетку так и переливается в блеклом свете Луны. Фиолетовые длинные перчатки плавно текут по ручкам, голливудская волна на рыжей макушке только подчеркивает статусность владелицы, открытая спина взывает к ласкам, а взглядом можно ранить в самое сердце. Джессика Рэббит сегодня блистает, как рубин на коронационном кольце Стюартов.       Кованые железные орнаменты точеными пиками врезаются в небосвод, поддерживая его, словно могучий Атлант. Стрелы на концах норовят поцарапать синь небес, прорезаться сквозь угрюмые тучи, явить свет жителям, но сегодня, в самую тёмную ночь года, это навряд ли случится. Самые темные злодеяния, отбросы общества являют свои истинные лица, нацепив костюм, облачающий всю правду — все они дети Тьмы, непроглядного Мрака и животного Страха.       Громоздкая калитка со скрипом открывается, а девушка дефилирует к крыльцу, да так, что любой дизайнер с французской недели моды тотчас бы прибежал и начал бы составление контракта. Дорожка из плитки, ведущая к готическому особняку, как раз кстати, а то пришлось бы марать туфельки во влажной почве, пожухлая мертвая трава бы прилипла к красной лакировке, сложно потом объяснять постояльцам, почему на паркете комья грязи.       Приближаясь к темному камню, заложенному не один век назад, Агата улавливает в воздухе вибрацию женского смеха, церковным перезвоном окутывающего строение. Игристые искры паутинки на входе, крепкий и не очень алкоголь на деревянном, дорогом столе с по-лисьему рыжей скатертью, где переплетаются пауки и силуэты ведьм с метлами. На одноразовых стаканчиках наклеены черепушки, капли едкой химический крови въедаются в кексы, а зомби на шпажках служат неплохой закуской.       Ведьмы разных мастей от салемских, только что прилетевших с очередного шабаша, до вполне себе экранных Гермионы Грейнджер, Злой ведьмы Запада и Сабрины. Тентакли щекочут, если слишком близко подойти к неоново-бирюзовым инопланетянам, с откровенными вырезами, выставляющими все прелести юности напоказ, не утаивая того, что их обладатели потели над формами не одну декаду часов. Из углов комнаты взирают привидения, что мило флиртуют с усопшими мумиями, замотанными в охровые ткани, врезающиеся в бледную кожу плотно прижатыми к телу льняными веревками шести миллиметров.       — Скучаешь, крошка? — подошедший парень протягивает пластиковый стаканчик с наклейкой весёлого Роджера. Строгая чёрная кофта с V-образным вырезом, выправленные края кипельно-белой, накрахмаленной рубашки с темным клетчатым галстуком. Волосы старательно зачёсаны и даже наспех перекрашены в темный оттенок, чтобы полностью соответствовать отведённой роли.       — Нет, тебя ждала, — она окидывает наряд нового знакомого, в голове прикидывая, на кого же из двух близнецов-убийц он больше смахивает, — а, ты по классике загоняешься, да?       — Обижаешь, красотка, — шёпот, опаливший саму ушную раковину, лавиной двигался вниз, утягивая за собой все внутренние органы. Дёрнувшись, едва успев остановить падение стаканчика, что порывался покинуть девичью руку, она обернулась.       Одинаковые. Как две капли воды едины. Та же строгость взгляда, та же дурацкая одежда, те же проблески высокого IQ в светлых, практически прозрачных глазницах. Шикарные близнецы, сошедшие со страниц сценария Джорджа Ричардса, внушающие как минимум дискомфорт одним своим видом.       — Мы лучшие в этом городе, все фильмы ужасов пересмотрели причем так, что теперь потенциального убийцу за километр чуем, — положив руку на плечо брата, начал первый, — я Кристофер, на сегодня Джон, он — Сет, но на деле Эдвард. Кадоганы в настоящем, Тимбрилы по роли своей. А как зовут такую прекрасную леди, что почтила сей праздник своим присутствием?       — Меня не зовут, сама прихожу, когда вздумаю, — без тени сарказма проговорила она, упиваясь реакцией ничего не понимающих парней, — да шучу я, расслабьтесь.       Неловкий смех парней заглушил громоподобный пульс в висках, она поспешила прикрыть усмешку за непрозрачным пластиком с жидкостью.       — Так, ты же знаешь, что это своего рода вечеринка-сюрприз, — подушечки пальцев нежно заправили прядь девушки за ушко.       — Не знала бы — не пришла, — палец мягко очерчивает контур алой матовой помады, когда губы ловят его, а язычок начинает полировать ногтевую пластину. Слюнки с пошлым хлюпом рвутся наружу, когда кисть молодого человека приподнимает подбородок выше, детально рассматривая новую знакомую.       — Как вы смотрите на то, чтобы уединиться и проверить наши познания в ужастиках всех сортов и мастей? Тут у каждого есть своя, особая комната, где игрушки подобраны согласно листу предпочтений, так что можем пойти в твою обитель, дорогая, — накручивая женский локон на вторую фалангу, молвит брат-близнец.       — Идея отличная, парни, но сначала давайте выпьем, сейчас принесу, — Агата оставляет парней, направляясь к роскошному пиршеству. Пару капель мутной субстанции на бокал чистого солодового яства почти незаметны для вкусовых рецепторов, но их действие…       Она, игриво улыбаясь, подаёт стаканчики предвкушающим веселье парням. Дым веществ, изменяющих сознание, мягко обволакивает, придавая таинства волшебному контакту глаз троицы. Мало, чрезвычайно мало, хочется выпить, насладиться всеми-всеми. Почувствовать губы на вкус, лизнуть скользкий кадык, орошить темными пятнами ключицы, пробираясь все ниже и ниже к такому зачетному треугольнику, сокрытому от посторонних слоями одежды.       — До дна! — доносится откуда-то из толпы радостный клич.       — За новых друзей! — в глазах тостующего так и пылает костёр страсти, обжигая углы помещения пламенем похоти.       — За новые горизонты! — поддакивает брат, ощутимо сжимая ягодицы девушки, что похотливо облизывает губки.       — За непревзойденный опыт, — шепчет Агата в стакан, едва пригубив напиток, пока парни залпом выпивают пойло.       Ализариновые бархатные стены с панелями звукоподавления, шкафчик с девайсами разной степени развратности, отсутствие окон и приятный глазу полумрак. В комнате тепло, до жути жарко, когда она смотрит на джентельменов, что ещё в коридоре начали безбожно вжимать ее в стены, готовые сорваться с цепи, словно мгновение назад снявшие пояса верности.       — Садись, — Агата грубо толкает одного из них на широкую кровать, застеленную дорогим атласом в цвет интерьера, взгромождаясь сверху, бёдрами чувствуя, насколько возбудился мужчина.       — А ты такая нетерпеливая, крошка, — поощряюще облизывая губу девушки, оставляя жаркие пятна на подбородке и вновь возвращаясь к устам, с некоторым перерывом выдыхает Кристофер-Джон. Другой Кадоган, Сет, повернув замок в скважине, проверив, прочно ли закрыта дверь, накрывает ладонями острые плечи девушки. Та, не отрываясь от губ близнеца, постанывает, когда Эдвард с придыханием начинает изучать то, что открыто вырезом. С жаром, трепетом, сперва очерчивая пальцами, а потом и выцеловывая непонятные узоры на тонкой шее, опускаясь ниже по позвоночнику.       — Тише, красотка, — оторвавшись от исследования спины, дойдя до молнии и медленно ведя металлический язычок вниз, просит голос сзади. Агата, повинуясь нездоровой волне безумия, охватившей все ее естество, выгибается, позволяя снять с себя костюм. Виляет бёдрами, вынуждая Кристофера впиться зубами в шею, оставляя блеклые мокрые пятна, что насыщаются цветом спелой земляники. Сладкие вздохи срываются с губ девушки, ее руки наскоро избавляют мужчину от одежды, маленькие ладошки очерчивают грудь, с нажимом устремляясь выше. Коготки ласкают плечи, неторопливо переходя на шею и притягивая голову парня ближе. Рука останавливается на щеке, отчего дыхание обоих замирает. Секунда, и губы с новой силой начинают изучать друг друга.       Прильнув к мужской груди, она надавливает на его плечи, вынуждая парня лечь на спину. Эдвард, не теряя времени, предварительно смочив пальцы смазкой, вводит один в задний проход девушки. Та охотно подаётся навстречу манипуляциям, тёплые искры отлетают от разгоряченной плоти. Руки пробираются в самую душу, подушечками пальцев передавливая аорту, где-то в левом желудочке сердца.       Пошлые стоны, небрежность движений, цунами страсти — окружающая реальность замирает, оставляя троих вне пространства и времени. Девушка, избавив Кристофера от лишней ткани, направляет его в себя. Заполняющее все чрево движение, ещё один палец преодолевает упругое колечко мышц, и она сама собой падает на грудь парня, щекой прижимаясь к месту, где в полоумном ритме бьется четырехкамерное.       Хлопки паха о бёдра, сперва неспешные, вдруг становятся все сильнее. Эдвард, уверенный в подготовленности Агаты, плавно, дюйм за дюймом входит, пока Кристофер, что есть силы вбивается в тело. Губы, свои и чужие, породнились, став единым целым. Такой напористый американец, и такой спокойный, рассудительный его брат-близнец. От подобного контраста крышу сносит к чертям всем троим.       Ощущать член своего брата сквозь тонкую перегородку, чувствовать его бешеный ритм фрикций, слизывать капельки солоноватого пота с плечевых впадинок девушки, закатывать глаза, когда теряется ощущение пространства. Когда всем телом, бесконтрольно наваливаешься на неё, закрываешь глаза, вдыхаешь запах персикового геля для душа, перемешанного с секретом тела.       Движения от резких, угловатых, амплитудных становятся более размеренными, вдумчивыми. Вздохи борются с предательски смыкающимися глазами, хлюпы от чрезмерного количества масла еле слышны. Кристофер, лёжа на спине, тихо закатывает глаза, останавливая всякое движение внутри разгоряченной плоти, а его близнец льнет ближе к девушке, старательно удерживая вес собственного тела на вытянутых руках, что с каждой секундой слабеют. Наконец, уступив, наполнив своим семенем девушку, сдаётся.       Чувства стремительно угасают в парнях, оставляя их в неприятной невесомости, неизвестности, а Агата становится подобна мышке в мышеловке — зажата телами с двух сторон.       Тяжесть — первое, что ударяет в голову при пробуждении. Не вдохнуть, не выдохнуть, грудную клетку обвивает, кажется, бичевка, что сковывает и неприятно натирает нагое тело. Мозг отказывается соображать, а изо рта вырывается непроизвольное мычание.       — А, мальчики, проснулись? — ласково мурлычет Агата, нежно вертя в руках серебряную рукоять фамильного кинжала, — вы же обещали знания доказать, мне кажется, время пришло.       — Это что, ролёвка? — непонимающе хлопая едва открывающимися глазами, поднимает голову Кристофер, — потрясающий ход. Не тяжело было справляться в одиночку, крошка? Если бы сказала, мы бы сами охотно связались.       — Ничуть, в этом часть задумки. Вам же удобно, правда?       — Знаешь, красотка, это неплохо, но внутри тебя было бы лучше, — обнажая зубы, скалится Сет, подмигивая девушке, что лишь фыркнула.       — Ну, — пропустив колкость мимо ушей, отражая лучик лампы и пуская на свободу солнечного зайчика, на секунду задумывается Агата. — Это, скорее, игра на выбывание, так сказать проверим ваши знания кинематографа хорроров. Вариант ответа один, ошибки караются, думать не более десяти секунд. Правила ясны?       — Но ведь главный приз-то мы уже получили, разве нет?       — Не думаю, что секс — то, ради чего могут затеваться подобного рода игрища, — легкая ухмылка обрисовывает контуры губ девушки все заметнее.       — А что же? — в один голос вопрошают братья, стараясь подобрать ответ в черепных коробках.       — Например, жизнь, — просто, будто прописную истину, сказала Агата, озера глаз которой так и пестрили безумием.       Неловкость пропитала комнату, никто из троих уже не отличал шутку от реальности, реальность от сумасшествия, сумасшествие от истинности. Все смиксовалось в коктейль противоречивых эмоций, который бармен украсил деревянным зонтиком.       — Теперь вы готовы, тогда проверим на первом вопросе, — замолкнув на пару мгновений, она, виляя бёдрами, подходит к Эдварду, — скажи мне, милый, почему Фредди Крюгер убивал детей? Время пошло.       Брови хмурятся, глаза судорожно бегают по закоулкам памяти, выискивая ответ. Холодная сталь выписывает узор на скуле, покрывая молочную кожу тонкой линией, что набирает красноту в геометрической прогрессии.       — Так, стой, его же обвинили в педофилии и сожгли заживо. Поэтому он и убивает непослушных детишек.       — Вер-р-рно, — оставляет отметину на жилистой шее, приторно рыкая, — но это было слишком просто для тебя, еще один, и я перейду к твоему братишке, идёт? Конечно идёт, план-то отличный. Всеми нами любимая Пила, из-за чего умер Джон Крамер?       — Да тут даже думать не буду, уверен, что его застрелил офицер, как его там, мистер, — рефлекторно захотев щёлкнуть пальцами, он натянул джуты, обострив натяжение.       — Неа, — покачала кудрявой головой, — ну что ж ты так опрометчиво ответил? — огненное дыхание заставляет волоски на затылке встать дыбом, — рак, неоперабельная опухоль мозга, — зубы впиваются в плоть, оставляя яркий отпечаток.       — Нет-нет-нет, быть такого не может, — паника захлестывает, вынуждая в который раз дернуться, когда девушка заносит нож над его головой.       — Левый или правый, Кристофер?       — Что?       — Сделай свой выбор, помоги брату и мне определиться. Просто скажи, — кончиком губ касаясь мочки уха Эдварду, проговорила девушка.       — Никакой. Что за идиотская игра?       — Нет, глупышка, если никакой, то оба. Быстрее. Левый или правый?! — хищным зверем шикнула девушка. — Молчишь… Значит, левый.       — Ты что задумала? — зрачки расширяются, когда лезвие проходит в опасной близости от глаза. Зажмурившись, он мотает головой, пытаясь увернуться от заточенного лезвия, что в опасной близости от лица. Клейкая лента залепляет рот так, что слышно лишь мычание.       — Будешь дергаться — будет больнее, — методично, спокойно говорит она, поглаживая крутящегося парня по голове в жесте успокоения. Стоит тому откинуть голову назад, как сталь вонзается в глаз, мычание становится животным хрипением загнанного зверя.       — Да что ты, мать твою, творишь? — Кристофер дергается, лишь больше запутываясь в обманчиво ненатянутых веревках.       — Не отвлекай меня и потерпи, скоро будет твоя очередь, — не отрываясь от занятия, смеётся она.       Агата, словно сошедшая со страниц врачебной книги медсестра, снова и снова колет вокруг глазного яблока, кончиком ножа понемногу вычерпывая его из глазниц. Устав, она ногтями врезается в глаз, с силой тянет на себя, вырывая из черепа. Глазной нерв перерезается, а само стекловидное тело покоится в девичьей ладони. Страшно пустая роговица, кровавые слёзы, стекающие вниз по щеке, мужчина, задыхающийся, обреченный, балансирующий на грани сознания от боли и унижения. Не это ли мечта?       Соленые реки здорового глаза и насыщенно красные другого, того, заместо которого теперь кровавое месиво, скатываются по лицу, очерчивая строгий овал, и падают, разбиваясь о паркет въедливыми кляксами. Дышать практически нереально, двигаться не представляется возможным, боль только шипами впивается в обмякшее, уже не сопротивляющееся тело.       Девушка вальяжно обходит созданное собственными руками творение, любовно всматриваясь в алые капли, нежно целуя повреждённую плоть, слизывая багряную жидкость, насыщенную железом, болью и отвращением.       — Не плачь, все уже почти кончилось, сладкий, — бархат ласкает залитое кровью лицо, телесные жидкости продолжают стекать, когда она оставляет его, переходя к брату.       — Да ты гребанная сука, — с вызовом взирая на перепачканную в чужой крови Агату, кидает Кристофер.       — Солнышко мое, будешь так разговаривать — съем, — чмокнула его в нос, оставив кровавый след на самом кончике. — Хэллоуин-Хэллоуин, вы же любите этот фильм? — проводя ребром ножа по щеке Кристофера, прошептала она не отводя взгляда от парня, что громко сглотнул. — Сколько лет прошло перед тем, как Майкл Майерс сбежал из клиники?       — Я не буду отвечать на твои вопросы, сумасшедшая! — неохотно набираются слюни во рту, но он плюет ей прямо в лицо, добавляя в кровавые разводы ещё и собственный штрих.       — Ты доигрался, — она отходит, выуживая из коробки с инструментами медицинский расширитель рта.       — Да пошла ты к черту!       — Только прихвачу тебя с собой, — она с силой зажимает его челюсть, фиксируя прибор в ротовой полости. Кинжал вновь покоится в руке хозяйки, что начинает, впадая в нирвану, ласково поглаживать язычок подопечного холодным металлом.       — Это за отвратительный коктейль, — в кончик языка врезается сталь, отделяя его от корня. Первые капли крови скатываются вниз по подбородку под нечеловеческие крики.       — Это за прекрасный секс, — она нежно всасывает израненный язык своим ртом, губами проходясь по листовидным сосочкам. Поглаживая и притупляя боль, растягивая ниточку слюны вперемешку с кровью, она кроткими поцелуями переходит на скулы, как бы зализывая прощение, которого не достойна ни в жизнь.       — А это, — Агата отрывается от лица, всматриваясь в глаза, полные ужаса, чувствующие обман сквозь мелкие прорези озарения, — за дерзость.       Лезвие вонзается в солнечное сплетение и уверенно идёт вверх, разрезая кожу, как масло. Одно движение, и перед ней предстаёт все богатство внутреннего мира парня. Ни тебе остроумных шуток, ни кантовских учений, ни пошлости, ничего стоящего. Просто органы, вены, артерии, заливающие весь пол комнаты Венецией цвета Бордо. Он больше не двигается с места, остекленевшие глаза пялятся в потолок, рот, все ещё в распорках, обмяк. Сердце, как ни странно, надоедливо все бьется, выбешивая Агату сквозь клетку распоротой груди. Пару ловких, отточенных движений закаленным клинком по рёбрам, и она уже сжимает его в руках. Такое тёплое, мягкое, размером с ладонь. Податливое прямо как сам его обладатель. Интересно, оно когда-то влюблялось? Находило себе сходную пару? Знало безбедствие?       Вибрация мобильника на столе отрывает ее от раздумий. Аккуратно положив драгоценность на перины, она только тянется ответить, как высветившееся на дисплее имя отбивает все желание. Но не ответишь сейчас — придут с конвоем. Пересилив себя, девушка все же поднимает трубку.       — Да?       — Агата! — она вмиг собирается, приглаживает растрепанные волосы, только услышав грозный голос в динамике телефона.       — Да, тетушка? — мелкий противный озноб пробивает все ее существо.       — Что я тебе сказала делать? Кто разрешил тебе покидать клетку? — разъяренно кричат на том конце провода. — Быстро в дом, пока ты делов не натворила. Ух, бестолочь! Мне хватило прошлого раза, когда пришлось закапывать труп изуродованной соседки.       — Да, скоро буду, — понуро повесив голову, бормочет она, с грустью взирая на парней, один из которых уж точно не придёт в сознание, а второй точно не переживет этого кошмара наяву, оставаясь в здравом уме. — Уже еду, уже еду.