Росчерк алой пелены

I Вот в облаке озлобившийся люд танцует, Ступать по терниям мне велено судьбой. Возьмёт когда-нибудь выносливая туя[*] Останусь в бездне тёмной на века собой. Из мрака вышел дух о долге памятуя С последнею седьмою Иерихонскою трубой, [**] Тогда разлился глас слезливою мольбой И зазвенело медью: «Аллилуйя». Осталось опоясать окантовкой той стальной, Средь хладных трупов той суровою зимой, Седельных сумок грузом станить[7x*] и подпруг. Бессмысленным узором ядовитая змея: На каменистом дне останусь одиноким я Той росписью по древу мысленных потуг. II Той росписью по древу мысленных потуг. Он кистью выводил нелепые узоры. Сковавший всех неизлечимый тот недуг Как будто выстрел жуткой, громогласной Доры[***]. Оставит шрамы навсегда железный плуг Во гневе колких комментарий древней Торы; Что с яростью стоит оскалившейся своры: Пустился в тяжкие Спиноза Бенедикт Барух[4x*]. В последний, тёмный час псалмы затянут хоры, Удобряют землю пеплом старые соборы Неся на вихре стали истину простую. Отважно бьёт терзаясь ранами жестоко Горячей птицею душа Антониуса Блока Играя в шахматы с нелепой смертью всуе. III Играя в шахматы с нелепой смертью всуе. Он сделал ставку на слона с конём. И вот погиб второй де ла Тремуйль Луи[5x*], Весь сумасбродный цвет французов в нём. Всё люто хлещут те же огненные струи Всё тем очередным, ненастным, серым днём Быть может утешение в пути ином В своем больном воображении рисуя. Предчувствуя нелепость сущности во всём Уйти в спасение тревожным забытьём, И вот венец на всаднике и страшный лук. И служится за упокой святая месса, Когда ничто уже и не имеет веса. Я вижу смрад и тень сгущается вокруг. IV Я вижу смрад и тень сгущается вокруг. Лежали искалеченной души осколки; Истерзанной, повешенной на грубый сук, Тоскливо взвыли на неё лесные волки. Надежду потерял запутавшись паук В сети где нити то обман и кривотолки, Что впились как цыганские иголки, Вспороли ядом вековую тишину. Она стоит вся в белом полушелке И треплет зверя бледного по холке И бешенство переполняет кровь дурную. И красная за нею вздыбилась земля И многогрешные отчаянно моля. Вот адский конь, сияет огненная сбруя. V Вот адский конь, сияет огненная сбруя, Он топчет путь, что преисподнею окончен Все праздные дела с надменностью минуя Играет колокольчиком проказы звонче. В стальной смыкая круг упрямую прямую Дерзя отцам, надежду норовя прикончить, Дыхание я ощущаю тёмной гончей. И углем гибель сам себе я нарисую. Пути разбросанных в пространстве точек Когда сойдутся в мнимый мемуарный очерк На зло похабным судьбам узрю зеленый луг. Мой меч — кусок легированной стали И с теми я, что честь и долг свой не продали, Я позабыл давным-давно в бою испуг. VI Я позабыл давным-давно в бою испуг. По струнам душ бой барабанов хлещет Всех мелочных господ, продажных слуг Всех ждут оковы страшной встречи. Полощет ветер тусклую хоругвь, Мой меч сверкнул луной зловещей, И встречусь с Дьяволом я на хмельном пиру И таковая суть в себе прогнившей вещи. Вот стоя у обрыва гнетёт натужно дума Бунтует и блистает норов человечий У края пропасти седого Кхазад-Дума[6x*]. На дне лишь мрак и нет любовниц и подруг. Мой срок так мимолетен, скоротечен Среди звенящих кличей боевых кольчуг. VII Среди звенящих кличей боевых, кольчуг Едины соратников сердечные стуки Сливаются с траурным пением пичуг, Их души сжимают мертвые руки. По залам из злата мелькавший клобук Истлевшие кисти, как сучья — корявые крюки, То ходит по душам Божественный струг И в яме отходов теснились гадюки. Убийственной болью оттиска ран Как будто рубили турки-сельджуки Всё это сон, всего лишь ничтожный обман. И всякий раз распятие целуя Я не привык кидать дешевы трюки Не по нутру одежда мерзкого холуя. VIII Не по нутру одежда мерзкого холуя. Сползла змеиной старой кожей, сожжена Сапфирами-глазами слабого чаруя Подобрала ошметки дьявола жена. Коней копыта оббивают мостовую Хламида всадника как ночь черна, Рискнуть прожить быть может и в пустую Ведь жизнь моя ничтожная, никчемная одна. Они надсмотрщики вечной, тайной тьмы Тяжелыми цепями спину полосуют И в воздухе повис вопрос: «Кто же мы?». Когда истерзанные призраки пугают слуг Клянут в своих грехах провидицу слепую Провозглашенный приговор — порочный круг. IX Провозглашенный приговор — порочный круг И ритуал стирает грани меж мирами. Уходит властный гроссмейстер ко сну Упившись посмертно из тлена дарами. И скоро развилка сойдётся в дорогу одну Под маской шуту кидаться шарами. Хрусталем закроет преступник вину И вечность играет чумными тонами. Касаясь перчаткой рутинных изгибов Сливаясь в порыве с врагами сердцами, Исчезнуть в жаровне открытых мандибул. И в грязном тряпье скрывая вину Теряясь во мраке, меняясь чертами. Спасителем быть может друг. X Спасителем быть может друг. Он встанет ненасытной глотке поперек. Как пресловутый Шива многорук, Так чистый пред народом яростный пророк. Утих стихийный лик, надсадный звук, Вот в погребальный ритуал его облек На камень неотёсанный он возложил венок Тот благодетель вечный, что невидимый в миру. Пойдёт дорогой без возврата, за порог Пленён азартом гордый шахматный игрок Заложник собственной, свободной воли. Антониус нордичен и светловолос Ступил колючими шипами красных роз Среди предательства и страха, адской боли. XI Среди предательства и страха, адской боли В непонимании структурных выражений; На углях истлеет дешевый невольник На фоне грязных, народных брожений. Идиллию огни тлетворные вспороли. Они ветераны древних сражений И старческий стон у древней колокольни — Одной из сотен мутных отражений. Под куполом мрака готовится праздник: Разгулы адептов свободных воззрений, Порочная дева взывает и дразнит. По старому тракту идти не спеша Среди желаний, амбиций и стремлений: Я знаю, что на кон поставлена душа. XII Я знаю, что на кон поставлена душа, Её порывы сносят вековой уклад. Ей лишь бы зелья с острым запахом смешать В угоду жрицам тленных, мелочных услад. Рассыплет стружку данью медякам-грошам, Стоит покуда на посту стальной солдат; Та смерть пред ликом коей не грешат И люди напоследок скромно промолчат. Завеса встанет из холодного дождя И ветер северный немного бесноват, Как будто воин молодой остался без вождя. С небес сошел триумвират Неся в руках смертельный циферблат. Многострадальную судьбу жнецы вершат. XIII Многострадальную судьбу жнецы вершат. Им поле протестует желтизной мимозы, Но чую сталь: немой, холодный аромат. Сверкают роком точенные косы. Быть может выбор этот и чреват. Крестом помечены избранников откосы, Удручены, подавлены, все голы, босы. Приветствуют владык своих: «Vivat». Я чувствую ногами утренние росы. Вдали стихия моря бьёт в утёсы. На нём стоит и молится католик. Наверх, всё ж мимо бесшабашных гонок, Едва касаясь ступеней идет Мадонна Украсит небеса белёсый цвет магнолий. XIV Украсит небеса белёсый цвет магнолий, Едва беспутного Раваля солнце осенит. В мирах из низких, грязных своеволий Блестящей тайной золотой во тьме сверкнёт пирит. Она юна, дерзка, беспутна готик-лоли Телега циркачей заражена, скрипит, Сценарий нитями из света грубо сшит, У них давно уже расписанные роли. Несет проказу и чуму, туберкулёз, covid. Поймёт всё это скандинав, француз иль брит? Покуда не ударится во грязь сырую. Зловещим полозом отравленный туман Сквозит через барьер пустых оконных рам. Вот в облаке озлобившийся люд танцует. XV Вот в облаке озлобившийся люд танцует Той росписью по древу мысленных потуг; Играя в шахматы с нелепой смертью всуе, Я вижу смрад и тень сгущается вокруг. Вот адский конь, сияет огненная сбруя, Я позабыл давным-давно в бою испуг Среди звенящих кличей боевых кольчуг Не по нутру одежда мерзкого холуя. Провозглашенный приговор — порочный круг Спасителем быть может друг Среди предательства и страха, адской боли Я знаю, что на кон поставлена душа, Многострадальную судьбу жнецы вершат. Украсит небеса белёсый цвет магнолий.