Такой нужный выходной

Утро началось... Странно. Выходные в принципе были для Леона вещью странной, непривычной, но всё было даже страннее чем обычно. Он проснулся не по будильнику, около девяти утра. Солнце, лучи которого мягко рассеивали облака, заливало комнату, почему-то не бесило как обычно, а грело, ласково и заботливо, словно кто-то обнимал со спины. За окном, на улице, уже кипела жизнь, слышался детский смех и крики, изредка рёв двигателей различных автомобилей, несколько раз подъезжала крупная фура, загруженная, наверное, едой и посудой, в последнем Леон был уверен однозначно - звон тарелок и лязг фарфора был слышен около получаса, и столько же кричали рабочие друг на друга, вечно бранились и громко рассуждали что с ними сделают если что-то разобьётся. Неприятно было признаваться даже самому себе, но валяться в кровати с утра, долго смотреть в окно или потолок, сладко потягиваться, и нежиться в лучах утреннего солнца оказалось определённо приятно. И когда Леон со стыдом обнаружил, что с момента пробуждения прошёл почти час, а он всё лежит, наконец, лениво, снова потягиваясь, встал и побрёл в душ. На всем этаже стояла тишина - шуметь попросту некому. Наранча, Миста и Фуго на задании. Бог весть как, но Паннакоте удалось убедить Бруно отправить их втроём и наконец отдохнуть в свой законный выходной (И Леон был безумно благодарен этому пацану, потому что Бруно себя не щадил и эти несколько дней отдыха были ему нужны), и они выехали ночью, под густым, тёмным беззвездным небом. И как бы противно не было в этом признаваться, Аббаккио был безумно доволен, вспомнив, что с Бруно они сегодня одни. У них не было времени побыть вдвоём и даже целовались они урывками, прячась от команды. После душа оставаться в комнате было уже неприлично, да и время почти одиннадцать, потому Леон спустился вниз, по пути не забыв заглянуть в комнату к Бучеллатти - вдруг тот тоже решил понежиться в кровати подольше. В ресторане тише чем обычно - вместо привычного галдежа, гама, бряцанья посуды и смешивающихся в один убийственный запах, ароматы разных блюд, в помещении царила приятная, какая-то уютная и тёплая атмосфера, те некоторые люди, которые сидели в зале говорили тихо, умиротворённо, почти шептались, легко посмеивались, в воздухе витал запах самых разных завтраков - от шоколадной, хрустящей чамбеллы с белковым кремом и ароматным эспрессо до идеально прожаренной яичницы и бекона с тостом, на поверхности которого почти идеально толстым слоем покоилось плавящееся на утреннем солнце масло. Наконец, лестница была преодолена и Леон свернул к личному столу их команды - от таких аппетитных ароматов есть кому угодно захочется, да и Бруно должен быть там. Столик был огорожен от общего зала тремя широкими песочного цвета ширмами, по поверхности которых, словно капли краски на влажной бумаге, расплывались различные цветы и по-летнему зелёные листья, считай вип-условия. Небольшое огороженное пространство так же заливало солнце, окно было открыто почти настежь - шторы и подол скатерти исходили плавными волнами от тёплого весеннего ветра. За столом сидел Бучеллатти. Совсем другой, не такой каким его видели подчинённые. В персиково-серых штанах в клетку, в пущенной поверх них рубашке с кармашком, на котором гордо красовался вышитый рисунок мордочки мишки, а тонкие щиколотки утопали в широких тапочках с ушками. Волосы собраны в до смешного маленький хвостик, неаккуратный, на шее узкими реками стелились короткие прядки. Кажется, Бруно читал газету - он, подперев ладонью подборок, лениво щурился на солнце - Леон видел как ресницы скакали вверх-вниз и как неодобрительно он косился в сторону окна - хлебал кофе, чернющий, густо пахнущий, иногда смеялся в кружку, иногда неодобрительно качал головой. Наблюдать за этим казалось интереснее чтения любой книги - Бруно редко являл такого себя миру, даже Фуго говорил, что подобное случалось при нем всего лишь несколько раз, при Леоне - три. Но поток мыслей смыло, словно рисунок на песке морской волной - Буччеллати обернулся, наверное, собираясь попросить долить ему кофе - но столкнулся с наблюдающим взглядом, будто бы нарочно скрывающимся в теплой тени. -Утро доброе,как спалось? - Фраза была сказана скорее на автомате от неожиданности, но улыбка Бруно была явно настоящей. Он выдвинул из-за стола резной дубовый стул и похлопал по нему ладошкой. - Присаживайся, ты голодный, наверное. И он тут же легко вспорхнул со своего места и с криками "Официант!" направился к ширме и аккуратно выглянул из-за неё. Леон же присел на стул, и с интересом покосился на газету - обычно их никто не читал и потому напрашивался вопрос "Что ж такого любопытного там написано, что Бруно решил ее почитать?". Он быстро пробежался глазами по тексту. Что-то про мэра, новый дорогущий ресторан на окраине Неапола, о, интервью с премьер-министром, уход за кошками и собаками... За изучением бумаги он и не заметил как Бруно вернулся и как он заботливо нависал над сгорбленным Аббаккио, наверное, тоже вчитываясь. -Интересно? - Наконец, он сел на стул, по обыкновению закинул ногу на ногу, и со звоном поставил на клетчатую скатерть фарфоровую чашку с золотой каймой у дна и пастельным узором цветов вдоль ободка и блюдечко рядом с ней, там же расположил и толстый,  раздутый чайник. -Не особо... но иногда почитать можно. - Леон вернул газетку обратно к ее владельцу и потянулся к завтраку -корнетто с джемом. Сладкое почему-то плотно ассоциировалось у него с выходными, ленивыми днями потому в свой каждый день отдыха он просил подавать что-нибудь из выпечки, подходящее к чаю или кофе. Почему-то о Бруно рядом он не помнил, не помнил даже о том, что они впрервые за долгое время наедине потому сильно удивился, когда тот привалился к нему плечом, однако еще больше он удивился когда голова мягко и бесстыдно опустилась на это самое плечо. -Давно встал? - Спросил Буччеллати таким поразительно спокойным тоном будто они не рискуют попасться на глаза какому-нибудь официанту, который потом растрындит об этом всей округе. Но когда он придвинулся поближе и волосы начали щекотать шею, стало как-то плевать на то, кто и что увидит. В конце концов они наконец вдвоем, могут не скрываться, не прятаться по углам, и Бруно рядом, такой теплый, дышит, смотрит в свою газету - разве от этого можно отказатья из-за какого-то там страха быть увиденными? -Около девяти... Но знаешь, мне понравилось валяться в кровати. Я даже понимаю Наранчу. - Посмеиваясь в чашку, сказал Леон, изредка кидая люботные взгляды в сторону темной макушки, которая покоилась на его плече. -М-м... - Кажется, рано тут встал только Бруно - он немного поёрзал устраиваясь поудобнее и задышал глубоко, спокойно и медленно, видимо, собираясь спать. Впрочем, Леона это не смущало и против он не был, потому он продолжил чинно пить кофе, поглядывая в газету, хрустел корнетто, читая абсрудные заголовки. -Слушай, можно покапризничать? - Лениво-сонно спросил Бучеллатти и задрал голову, глядя прямо в глаза и улыбаясь по удивительному солнечно. Все в нем было солнечным, даже глаза напоминали раскатистое голубое полуденное небо, а блики на радужке - мирно плывующие по нему облака. -Конечно. - Леон улыбнулся в ответ. -Донесешь меня до спальни? Мне та-а-а-а-ак лень идти... - Притворно драматичным тоном заныл он, ерзая на месте. Ну как тут откажешь? Леон знал, возможно даже лучше остальной команды, насколько редко Бруно позволяет себе такие слабости, как нечасто так капризничает, и уж тем более как редки моменты когда он позволяет себе ластиться, как кот, говорить почти мурча от удовольствия. -Что вам будет угодно, босс. - Уже не сдержавшись, то ли от внезапного наплыва теплых чувств, то ли от абсрудности поведения грозного на людях Буччеллати, он заухмылялся снова - глупо, почти самодовольно, и тут же поспешил спрятать эту ухмылку в чашке чая, хотя чая там считай и не было - несколько чаинок кружились на дне в таком же небольшом колличестве кипятка. В плечо лениво боднули: -Пошли-и-и. - Теперь Бруно звучал скорее как довольный-предовольный ребенок, которому вручили огромный и долгожданный подарок. Аббаккио уже чувствовал как щеки и кончик носа предательски краснеют - на его бледной коже любой румянец был заметен. -А что ты краснеешь? Я ничего такого не предлагал! - Буччеллати звонко хихикнул и ткнул локтем под ребра. - Пока что. Действительно, почему это он краснеет? Краснел он скорее от какого-то странного удовольствия - вот он Бруно, рядом, горячий и живой, его можно обнимать, целовать - никто не увидит и не осудит. Вдоль спины тут же сладко стянуло и Леон поспешил встать, пытаясь скрыть нахлынувшие чувства; от любви и умиления до лёгкого, но жаркого возбуждения. -Как же вас нести, босс? На спине аль на руках? - Хрипло, но на удивление звонко и так по-тупому радостно хихикая, спросил Леон. -А как удобнее? - Бруно, так же хихикая, сполз со стула и сделал притворно-задумчивый вид. - Что посоветуете? -Не посоветую, а покажу! - Где-то чуть ниже груди, кажется, в желудке сладко тянуло, когда Аббаккио, смеясь, подхватил своего "босса" под колени и поднял над головой, усадив на свои руки - так обычно держат детей. Раньше, да даже год назад, смотря на такие милующиеся парочки, Леон бы скривился, сказал бы "Отвратительно" и поспешил бы отвернуться, но сейчас, качаясь из стороны в сторону, хихикая, приваливаясь к стене на подъёме по лестнице, утыкаясь носом в живот Бруно, он был счастлив, счастлив в самом неправильном лично для себя смысле, ванильно, приторно-сладко счастлив, и возможно позже ему будет стыдно за свое поведение, но не в этот момент. Они ввалились в спальню и, уже не в силах стоять на ногах ровно, Аббаккио упал на кровать, зарылся в одеяла, хихикая, откинул Бруно куда-то на подушки, одна из которых с таким же хохотом была кинута в него секундой позже. Эта возня длилась минут двадцать - с диким гоготом, буквально захлебываясь смехом, они притворно дрались подушками и одеялом, иногда останавливались чтобы отдышаться, но всего на несколько секунд и, снова начиная раскатисто смеяться, продолжали. И наконец, оба повалились на подушки, растрёпанные, уставшие. В голове было поразительно пусто - но в самом лучшем смысле этого выражения, думать не хотелось ни о чём, внутри все трепетало от счастья, и Леон знал, что начнёт думать - и это потрясающее, лёгкое ощущение в мгновение пропадет. -Я победил. - Задыхаясь, прохрипел Бруно. -Не-е-ет! Я победил! - Были бы силы - Леон бы вскочил и снова кинул в эту довольную рожу подушку, но увы он мог только недовольно толкнуть его в плечо ладонью. Постепенно, Буччеллати задышал медленно, вместе с ним и дыхание самого Аббаккио успокоилось, сердце перестало бешено биться. В комнате царил приятный полумрак - тяжёлые шторы цвета морской волны полностью закрывали небольшой прямоугольник окна, они же блокировали почти все звуки с улицы - стояла приятная тишина, лишь иногда прерываемая грохотом посуды снизу. -Мы впервые за полтора года у меня в спальне одни... - То ли для самого себя, то ли для Леона, неожиданно пробурчал Бруно и перевернулся на бок - кончик носа мягко копнул ночную рубашку Аббаккио. -Намекаешь на что-то? - Хрипло смеётся Леон, тоже поворачиваясь лицом к своему соседу по кровати. Бучеллатти не отвечает - молча смотрит в глаза, будто раздумывая над ответом. Он долго, почти напряжённо заглядывает Леону в глаза, молчит, кривит губы в странных ухмылках, пока наконец, не растягивает их в широкой, довольной, почти издевательской улыбке: -Да. Удивление накатывает почти с такой же скоростью с какой Бруно закидывает на него ногу и оказывается сверху. Разум пустеет также мгновенно как и наливается сухим жаром низ живота. Он и слова сказать не успевает - его тут же пылко целуют, прижимаются горячим, дрожащим телом. Мозг не успевает что-то осознать, инстинкты перехватывают инициативу и Леон сам выгибается навстречу, сам обхватывает рукой эту хрупкую, такую же изгибающуюся спину, прижимает к себе и сам же сходит с ума от новой волны жара, зарывается ладонью в волосы и сам открывает рот навстречу мокрым, горячим поцелуям. За почти полгода без этой близости - такой нужной, чёрт возьми, близости - он, оказывается, изголодался по этим ощущениями, по жару, по пустой башке, по стонам, которые они мычат друг другу в рот. Во второй раз сознание опаляет, когда холодные, тонкие пальцы грубо одёргивают ткань домашней рубашки и изучающе скользят по раскаленным, напряжённым мышцам живота, он почти хнычет, когда они находят такие же раскаленные соски, его собственные руки начинают блуждать по хрупкой спине и хватаются за упругие ягодицы, но мимолётный взгляд падает на дверь. Блять, она открыта. Эта чёртова дверь открыта. Он тяжело поднимается на локтях, чувствует как Бруно жарко дышит в шею и он почти рычит прямо над ухом: -Стой... дверь... На него лукаво, бешено смотрят из-под ровной чёлки, всего одну секунду. Бруно касается кончиком носа ключицы, медленно опускает руки, но тут же будто предостерегающе дотрагивается горячим языком шеи и продолжает пытку, оставляя всё на Леона. С полминуты он не может двигаться - расскалённый язык изучающе, медленно, но не останавливаясь окончательно, исследует его плечи, шею, влажно скользит по ключицам, кусает кадык и тут же целует, услышав рваный стон. Наконец, Леон грузно отрывает корпус от жёсткого матраца - Бруно обвивает шею руками и тянет зубами за мочку уха, и шипит: -Не урони... Перед глазами почти темнеет от удовольствия, когда он поднимается - по инерции Бруно обхватывает талию ногами, прижимаясь к бугру под домашними штанами. В паху болезненно ноет, и Буччеллати будто специально трётся о грубую ткань, дразня,и Леон готов хныкать как мальчик лишь бы прекратить эту пытку - он чувствует оголённым животом стояк Бруно, мягкая ткань влажная и горячая, сам Бруно льнёт к нему, трётся словно кошка, влажно целует в шею. Господи, это невыносимо. Он неуверенно срывается с места, делает несколько шагов и тут же припадает лопатками к стене, прижимает к себе горячее тело, впивается ногтями в мятую ткань - ряд белых, идеальных зубов мягко сжимают сосок и тут же кусают, обводя жарким языком головку. Вместо стонов из груди рвутся рваные всхлипы, сдерживаться, кажется, невозможно. Ещё несколько секунд и остатки самообладания пропадут окончательно. Он отрывается от стены, наугад двигается в сторону двери, ничего не видя перед собой. Руки сами собой начинают блуждать по напряжённой спине Бруно и тут же зарываются под майку. Бруно хрипло, влажно стонет - прямо над ухом, опаляет дыханием кожу - и прижимается всем телом, и будто бы в отместку, глубоко целует, кусает за губы, толкается языком, рычит в рот, льнёт, сжимает бёдрами, почти насильно заставляя чувствовать горячую влагу. Наконец, Леон находит спасительную ручку, опирается на неё, хлопает этой чёртовой дверью, и улыбается Бруно в губы и прижимает к лакированной деревянной поверхности. Они на мгновение встречаются взглядами - Бруно смотрит ошалело, его глаза блестят, и Леон почти уверен что он сам выглядит так же безумно. И внутри все загорается с двойной силой, и Аббаккио, уже ничего не боясь, хватает горячей ладонью вжимавшийся в его живот член и довольно смотрит, жадно наблюдает как Бруно выгибается и стонет во весь голос, прижимается к его плечу взмокшим лбом. Он медленно гладит большим пальцем головку через штаны, иногда сжимает, и наконец отгибает влажную ткань и проводит ладонью по влажной плоти. Ему на ухо почти скулят. Леон бы продолжал довольно ухмыляться, слушать стенания на ухо, но Бруно льнёт к нему бёдрами, обхватывает сильнее ногами, сжимая и так каменный стояк ягодицами. И они оба стонут как полоумные, обжигают друг друга дыханием. По инерции, Леон двигает быстрее рукой, грубо сжимает член, обводит всей пятернёй головку, Бруно прижимается сильнее, сдавливает головку -чёрт, Аббаккио мог чувствовать ей яйца Бучеллатти - почти насаживается, головка почти входит внутрь. -Блять... я... я сейчас... - Бруно на ухо шепчет ему как сумасшедший, Леон чувствует как напрягается его спина и мышцы живота, как он вытягивается, и ускоряет движение, почти заставляя кончить, и тут же останавливается. - Чёрт, ну ты и гад... Бучеллатти льнёт к нему, размазывает предэакулят по животу, прижимается горячим членом, трётся, стараясь довести себя до оргазма самостоятельно. Аббаккио скользит руками по его спине, медленно спускается к ягодицам, дышит быстро, почти рычит Бруно на ухо, когда ныряет ладонью ему в штаны, и раздвигает влажные стенки. Мокрые пальцы без труда скользят внутрь, заставляя прижиматься сильнее, выгибаться навстречу движениям, рвано дышать, кусать за мочку уха и тянуть на себя ткань рубашки. -Чёрт, быстрее... - Шипит Бруно, сжимая волосы в мокрых ладонях и Леон слушается, делает резкие, почти грубые движения, заставляя дёргаться с каждым толчком сильнее. Всё у него внутри напряжено, стенки сжимают пальцы, Бруно выгибается, словно стремясь сломать спину от удовольствия, кусает плечо и сжимает ткань и пряди волос в руках, и замирает в сладких судорогах. Живот опаляет влажным жаром, заляпывая рубашку, и у самого Леона сводит пах от хрипов и стонов на ухо. -Сейчас... - Мычит он, и входит резко, на всю глубину, и тут же задыхается, захлёбывается своим рыком. Бруно отчаянно мычит ему в плечо, с первым же толчком, громко, не сдерживаясь, почти скулит, запрокинув голову, с каждым толчком стонет все громче. Леон не слышит своего рычания, ошалевше смотрит как Бруно выгибается в его руках, толкается глубоко, сходя с ума от удовольствия. Лишь в короткое мгновение, когда разум просыпается, он целует, скользит языком по ровным рядам зубов, затыкая, ловя ртом каждый горячий вздох и всхлип. Бруно откидывается назад, дышит тяжело, шепчет почти беззвучно: -Леон... - облизывает губы, смотрит прямо в глаза, помутнённо, полоумно, просяще. - Быстрее... Бруно стонет ему на ухо, просит, молит, блуждает руками по оголённой груди, дразнит соски, Леон теряет темп, теряется и самообладание, он рычит это имя, оттягивает ворот рубашки, жадно сцеловывает капли пота с ключиц и шеи, кусает за плечи. Он чувствует как стенки вокруг него сокращаются всё сильнее и чаще, он сам двигается судорожно, всё быстрее и быстрее, и наконец оба замирают. Весь живот сводит в сладкой, почти невыносимой судороге, его ослепляет будто вспышкой, сжимается всё нутро вокруг него, он чувствует только как Бруно царапает его спину, как мычит и сбивчиво дышит. Леон приваливается к стенке, прижимаясь к Бруно, размазывая свежую влагу по животу. Когда перед глазами яснеет, он ошарашенно моргает и, чтобы не задавить Бруно, возвращается к кровати. Оба падают без сил, дышат тяжело, смотрят друг другу в глаза, ни говоря ни слова. Леон не знал сколько времени провел в тишине, смотря как ресницы, словно шторка, закрывают собой помутневшие голубые глаза. Каким бы наглым это не казалось ему самому, он решил остаться и лениво натянул на них плед. До возвращения ребят ещё полдня, и он надеялся, что Фуго проверит один ли Бруно, прежде чем впускать сюда ребят, а пока он просто хочет побыть рядом. В конце концов, когда это повторится в следущий раз?