Таинственные воды острова Сновидений

На самом деле все сны начинаются одинаково. Положив голову на подушку и закрыв глаза, мы оказываемся на пустынном пляже на берегу моря. Песок там белоснежен, как соль, стоять на нём долго просто невозможно – так он раскаляется от лучей невидимого солнца. Оттуда и до горизонта нет ни души, даже крабы не скребутся о гладкие серые камни, а чайки не кричат, кружа над побережьем. Вокруг тихо, слух улавливает только шум прибоя. А белый песок становится всё горячей, и тут мы замечаем старого моряка, сидящего на носу впивающейся в берег лодки, держа в руке дымящуюся трубку. – Подвезти? – равнодушно спрашивает старик в грубой льняной рубахе до колен, подпоясанной джутовой верёвкой, и белой фуражке с развевающейся лентой. – Да, пожалуйста, – отвечаешь ты и поскорее запрыгиваешь в лодку, чувствуя, что ступни горят, как у грешника в адском пламени. Ты так рад этому избавлению и даже не замечаешь, что дым из трубки не колышется в порывах ветра и что лодка без паруса стремится вперёд, толкаемая неведомой силой. Качаясь на ласковых волнах под мерный скрип вёсел, ты глядишь то на мозолистые руки старика, то на синие воды, слепящие яркими отблесками. Вы плывёте долго, и вот ты замечаешь мелькнувшую спину оранжевой рыбы – вроде японского карпа кои – и это означает, что вы прибыли. Лодка мягко врезается носом в песок, и ты выходишь на диковинный остров – всегда разный, всегда удивительный. Описать его невозможно, ибо для каждого он свой – на то и существует бесконечное разнообразие сновидений. Ты уходишь вглубь, а старик остаётся, вновь закуривает трубку и ждёт, когда тропинка выведет тебя обратно к его лодке. Тогда он возвращает тебя на тот самый пустынный берег. Ты ступаешь на него, и нога проваливается, словно в зыбучий песок. Увязая всё сильнее и стремительнее, хватаешься руками за белые кочки, превращающиеся в сплошное полотно, и, наконец, понимаешь, что барахтаешься в собственном одеяле. Часы подсказывают, что ты опоздал – на работу, учёбу, ещё куда-нибудь – и ты поскорее проливаешь кофе на стол и путаешь пуговицы, судорожно вспоминая, что видел во сне. В голове всплывает только то, что происходило на острове, а само плавание, загадочный старик и белый берег стираются из памяти. Впрочем, в этом мало удивительного: людям свойственно стремиться к результату, недооценивая путь. Мне было четырнадцать, когда я стал мореплавателем. Это случилось в совершенно обычный день: я вернулся из школы домой и застал маму в раздумьях за кухонным столом. Она только что вернулась из больницы, где лежал папа. Он уже много лет был в коме из-за автомобильной аварии. Мама ходила к нему раз в неделю, а мне запрещала – хотела, чтобы я запомнил его сильным, здоровым, – в общем, образцом мужественности, который она сама не могла показать. Наверное, я бы даже не узнал его – столько времени прошло. Да и он бы не признал пятилетнего мальчишку в вытянувшемся и обросшем щетиной подростке. Я спросил, что случилось; мама ответила, что врачи диагностировали в мозге отца необратимые изменения и что больше нет смысла ждать, что он очнётся. – Я подписала бумагу о согласии на отключение от аппаратов, поддерживающих жизнедеятельность, – сказала она мне. Голос её был спокойным, а глаза ясными. Она уже давно не верила в благополучный исход, и заключение врачей означало избавление от страданий: и для отца, и для нас. – Хорошо, – ответил я. Больше мы об этом не разговаривали. Я поужинал вчерашней котлетой с макаронами, послушал музыку в наушниках и лёг спать. И в ту ночь впервые запомнил путь на остров снов. Я, как и все, обнаружил себя на пустынном белом берегу рядом с лодкой. Моряк мне показался смутно знакомым, словно я уже видел его, но не знал, где. Я запрыгнул в скрипучее судно и мы отплыли. Тут я заметил, что он вовсе не так стар, как мне показалось на первый взгляд: волосы его блестели, как чернила кальмара, кожа на мозолистых руках выглядела нежной и гладкой. Только глаза смотрели куда-то сквозь меня и были грустны, как у близорукого старика, узревшего собственную смерть. – Кто вы? – вдруг решил спросить я. Моряк вздрогнул, словно уже много лет не слышал человеческой речи. Может быть, так и было: кому придёт в голову интересоваться чем-то таким мимолётным и неважным, как дорога в сон, которая всё равно мигом сотрётся из памяти? – Я мореплаватель, – без раздумий, но совершенно равнодушно ответил он. – Но ведь у вас даже нет корабля. – Корабль и не нужен. Достаточно просто решимости плыть в неизвестность. – Я бы смог, – добавил я мечтательно и по-детски наивно. – Ты даже не знаешь, о чём говоришь, мальчик! – казалось, он не на шутку рассердился, – Разве можно желать этого? Я заметил, что моряк перехватил весло, пытаясь уменьшить боль в мозолях. Мне стало жаль его. – Я бы мог вас подменить, – искренне предложил я, – вижу, вы устали. Давайте вёсла мне. – Это правда. Я действительно смертельно устал. Но если я отдам их, то тебе придётся заменить меня навсегда. Я не придал значения его словам. Что значит «навсегда» для четырнадцатилетнего мальчишки? Не больше, чем звук, лёгкое словечко, ласкающее слух, как морской бриз ласкает щёки. Я не обратил внимания на слова моряка, не увидел серьёзности в его глазах, поэтому взял вёсла из его иссушенных работой рук. Погрузил их в воду, с силой толкнул в нужном направлении. Лодка устремилась вперёд. Когда мы приплыли к острову, у меня на лбу уже выступила испарина. Моряк сошёл на берег. Он будто стал выглядеть ещё моложе; глаза его заблестели, губы растянулись в давно позабытой улыбке, как ржавый, обросший ракушками якорь. Он благодарно взглянул на меня и ушёл вглубь острова. Я ждал его долго: мне казалось, будто прошло несколько дней, но здесь всегда было одинаково светло, несмотря на то, что на небе не было ни облаков, ни солнца. Он так и не пришёл. Я вернулся на белый остров. Не знаю, как доплыл, не умея ориентироваться и даже толком управлять лодкой. Наступил на песок, увяз в нём и проснулся. Будильник показывал семь утра – пора было собираться в школу. Взглянув в мамины глаза, я сразу понял, что всё, что ожидалось, случилось. Мы выдохнули с облегчением. Напряжение, висящее над нами так долго, что мы перестали его замечать, спало. Но легче мне, в отличие от мамы, не стало: увиденный ночью сон беспокоил и тревожил; я чувствовал, что в моей жизни что-то изменилось. Как выяснилось следующей ночью, ощущения меня не обманули. Я заснул и снова попал на белый остров. Он был всё тем же, с одной лишь разницей: я не стоял на горячем песке, а сидел на носу лодки. В руке у меня дымилась трубка, хотя я никогда не курил. Я удивлённо посмотрел на неё, и тут же ощутил на голове белую моряцкую фуражку с лентой, а на теле – грубую рубаху, подпоясанную джутовой верёвкой. – Подвезёте? – взмолился кто-то рядом. Я поднял глаза: прямо передо мной стоял какой-то мужчина лет тридцати и переминался с ноги на ногу. – Садитесь, – сказал я, до конца не веря в происходящее. «Я должен его отвезти? – проносилось в голове, – но куда? И как? Неужели я теперь – мореплаватель?». На эти вопросы некому было ответить: я ответа не знал, мужчина в лодке сам не понимал, где находится, а кроме нас на этом свете, кажется, не было больше ни души. Так я стал мореплавателем. В то время, когда у всех самая ответственная работа происходила с восьми до пяти, мой труд начинался с приходом ночи. Я просыпался уставший, с настоящими мозолями на руках, загоревший под лучами невидимого солнца. Каждую ночь я отвозил незнакомцев на остров снов, ждал, а затем возвращался обратно. Успеваемость в школе, и без того неважная, стала ещё хуже. Мама решила, что это из-за отца, и старалась меня не беспокоить. Я начал курить трубку, потому что её дым был единственным способом скоротать время. Мой сон становился всё дольше и дольше, так что я сначала перестал ходить в школу, а потом и вовсе вставать с постели. Я не знал ни который час, ни даже какое время года за окном: дни и ночи проходили в забытьи, на таинственном пути между двумя островами. Люди, которых я перевозил, были совершенно разные. В лодку садились и дети, и взрослые, и старики. Большинство удивлённо озирались по сторонам, некоторые же прекрасно понимали, что находятся во сне. Они никогда не звали меня за собой, не пытались взяться за вёсла. Единственное, что они спрашивали, если вообще решались заговорить – куда мы плывём. Я отвечал – на остров снов. Я не раз пытался сменить курс, свернуть от надоевших клочков суши, но всё было бесполезно. Я искал чего-то иного, но не находил. Куда бы ни плыл, всегда причаливал только к этим двум островам, белому и фантастически изменчивому, рождающему ночные наваждения. Не знаю, сколько времени я провёл, отвозя и забирая ночных скитальцев. Может быть, год, а может быть, несколько дней, лишь показавшихся вечностью. Реальность морских просторов и загадочных островов была обманчива, как фата-моргана. Я совершенно потерялся во времени и пространстве и уже не надеялся проснуться, не надеялся на иную судьбу для себя. «Бывших мореплавателей не бывает», – думал я, вдыхая густой серый дым, приправленный ароматом морской соли и запахом водорослей. Мои щёки уже покрывала густая щетина, так что я наверняка выглядел гораздо старше своих четырнадцати. В душе же, кажется, я был и вовсе столетним стариком. Задумчивый вид. Смирение. Взгляд в пустоту. – Привет! Это твоя лодка? Я вздрогнул, когда услышал этот голос. Не столько потому, что он вырвал меня из тягостных раздумий, сколько потому, что такое обращение было необычным. За всё время, что я был мореплавателем, ни один человек не здоровался со мной – соблюдение привычных норм вежливости в ином, хоть и не менее реальном для меня мире, всем казалось излишним. Я поднял глаза: передо мной стояла девушка примерно моего возраста в белом платье на тоненьких бретелях. Песок жёг ей ноги, но она улыбалась, глядя на меня, точь в точь как андерсеновская русалочка. Если бы не чёрные длинные волосы, она вполне могла бы сойти за неё. Её аквамариновые глаза переливались так красиво, как не могли передать волны ни в одной части этого таинственного бесконечного моря. Я пригласил её в лодку, и она так легко запрыгнула в неё, что судёнышко даже не качнулась на воде. Мы отчалили. – Как тебя зовут? – спросила она меня. Голос её был тонкий и звенел, как капли весеннего дождя, ударяющиеся о ещё покрытую таящим льдом крышу. Я вдруг вспомнил, как давно не просыпался, не был дома, не выходил на улицу. И понял, что даже не помню своего имени. – Мореплаватель, – ответил я. – Приятно познакомиться, Мореплаватель. А я Ариадна. Куда мы плывём? – На остров снов. – А разве мы уже не во сне? – она удивлённо подняла брови и заправила за ухо прядку чёрных волос, блеснув золотой серёжкой. – Эту часть ты не запомнишь, – с уверенностью предупредил я. – Очень жаль, если это правда, – расстроилась Ариадна, – Я бы не хотела забыть ни секундочки. – Почему? Что интересного в простой деревянной лодке? – Конкретно в этой лодке – ты. Ты ведь настоящий человек, как и я. Просто тоже спишь. И мы с тобой просто попали в один и тот же сон, верно? Я опешил. Откуда она это знает? – Однажды я встретила во сне свою подругу, – уточнила девушка, – А на следующее утро рассказала ей этот сон, и оказалось, что она видела то же самое. – А как ты поняла, что я не простое наваждение? – Не знаю. Ты просто показался мне настоящим. Интуиция, – улыбнулась она. Я стал расспрашивать её. Оказалось, что мы живём в одном городе, и она недавно впервые устроилась на работу в детский сад неподалёку от моего дома. Рассказал ей о себе, вспомнил историю о том, как учился готовить торт, так что даже кот потом с неделю отмывался от муки. Она смеялась, а я даже забывал грести. Но лодка всё равно упёрлась в песчаный берег, заставив меня поморщиться от неудовольствия. – Пойдём со мной? – предложила она, так же легко соскакивая на песок. Я очень хотел согласиться, но меня остановило что-то, что всегда не давало сойти на этот берег. Может быть, интуиция? Не знаю. Но я почему-то чётко понимал, что если уйду вглубь острова, то больше никогда не вернусь. Тот бывший мореплаватель ушёл, и я не хотел следовать по его пути, ведь это означало, что я больше никогда не увижу её. Как всё-таки причудливо устроен этот мир наваждений: здесь идя навстречу, удаляешься навсегда. Поэтому я не пошёл за Ариадной, как бы мне не хотелось. Надеялся дождаться её и увидеть хотя бы ещё один раз. Больше мне ничего не хотелось. Я даже переборол желание закурить, чтобы не пахнуть дымом, оттого время ожидания показалось ещё более долгим. Дольше, чем вечность. Если вы не были мореплавателем, вам никогда этого не представить. Но всё же это был самый обманчивый из всех миров, поэтому даже эта вечность закончилась так же внезапно, как и началась. Ариадна вышла, раздвинув пальмовые листья. Казалось, она стала ещё прекраснее. На обратном пути я уже и вовсе перестал грести, зная, что лодка и так будет плыть по ведомому лишь ей курсу. Ариадна решила, что я опустил руки оттого, что устал. – Эй, Мореплаватель! Давай я сяду на вёсла? Я испугался так, как никогда ещё не пугался: сердце вжалось в рёбра, словно его угрожали вырвать оттуда. Вздрогнул, судорожно вцепился в вёсла, не удержал равновесие и изо всей силы ударил лопастью по воде, обрызгав нас с ног до головы. Платье облепило Ариадну, волосы намокли и стали длиннее. Она стала ещё больше походить на русалку. Признаюсь, я не раз думал о том, чтобы передать вёсла какому-нибудь пассажиру. Просто попросить подменить меня с каменным лицом и сойти на остров наваждений, оставив его новым вечным хозяином лодки. Но каждый новый человек, который появлялся на берегу, даже самый неприятный, заставлял передумывать. В конце концов, я понял, что не смогу так поступить. Не смогу обречь никого на такие муки, каким бы он ни был. А уж Ариадну и подавно. – Никогда не садись на вёсла! – сказал я ей, – О чём бы не просил тебя лодочник. Даже не прикасайся к ним. Иначе сама станешь мореплавателем, и сон заберёт тебя, как однажды забрал меня. – Так ты даже не можешь проснуться? – спросила она с сочувствием. – Уже нет. Не могу. – Но ты ведь жив? – Что-то в этом роде. Может быть, в реальности я в коме или в летаргическом сне. – А ты знаешь, как можно тебя разбудить? – Я знаю только, что можно передать кому-нибудь вёсла. Но я не могу пойти на это. Лодка снова уткнулась в берег, в этот раз жёстко, так что нам даже пришлось наклониться вперёд. Я схватил ртом воздух: когда это белый остров успел появиться на горизонте? Я ведь ещё столько хотел ей сказать… Но Ариадна уже ступала на белый песок. Девушка не знала, что как только её ступня коснётся его, она исчезнет, провалится в тот мир, который мы считаем реальным. Так и случилось. Когда я окликнул её, она уже погружалась в зыбучий белый песок. Моё сердце забилось о грудную клетку, словно рыба, попавшая в сеть. Я кинулся вперёд, перегнулся через страдальчески скрипнувший борт, чтобы схватить её за руку, но успел зачерпнуть только горячий песок. Он просочился сквозь пальцы и рассыпался маленькой горочкой, которую тут же разгладил ветер. Я опустился на колени на горячий белый песок, забравший у меня единственный луч света в этом обманчивом мире. По щеке скатилась слеза, солёная, как волны этого жестокого моря, не отпускавшие меня. Я просидела так ещё вечность. Сколько их уже прошло для меня здесь? Я давно сбился со счёту. И всё же я не стал от этого ни спокоен, ни мудр. Понял лишь одно: вечность в запасе ещё не означает ни счастья, ни безграничных возможностей. Она легко может оказаться точкой или прямой, с которой невозможно свернуть, как бы ни хотелось. Закурив, я уселся в лодку. Поднял глаза к немому небу, чисто белому, как в пасмурный зимний день на севере. Там не было ничего. Ни намёка на существования божества, которому можно было бы вознести свои молитвы, ни солнца, ни облаков. Прибой покачивал лодку, ожидавшую нового пассажира. Я смотрел на старые доски, державшиеся вместе только какой-то неведомой силой, и вдруг заметил, что на дне лодки что-то блеснуло. Я склонился поближе и увидел серёжку – ту самую, что была в ухе Ариадны, когда она поправляла непослушную прядку. Должно быть, слетела, когда я окатил нас водой, вцепившись в вёсла. Я рассмотрел украшение поближе. Красный круглый камушек. Французская пружинная застёжка. Золото блестело так ярко, что было похоже на блесну, которую используют рыбаки для приманивания рыб. И тут меня осенило. Я дождался нового пассажира – дряхлой старушки в изумрудной сорочке – отвёз её на остров, а сам отчалил, насколько позволила лодка, и остановился неподалёку от берега. Снял свой джутовый пояс, осторожно вытянул оттуда не слишком тонкую, но достаточно прочную нить и привязал её к серёжке. Получившееся подобие удочки опустил в синюю глубину вод, пестрящих разноцветными рыбами. Оранжевые и пятнистые карпы не заинтересовались блестящей обманкой без наживки. Может быть, потому что сами были частью этого обманчивого мира и легко разгадывали всяческую ложь. Я рыбачил долго, и уже боялся, что пассажир вернётся, и мне придётся ждать следующей попытки, как вдруг верёвка резко дёрнулась и стала погружаться. Доски лодки недовольно скрипнули. Я схватился за верёвку и изо всех сил потянул вверх – не тут-то было! Что же там за рыбина? Верёвка тёрлась о борт и грозила порваться – так что я оставил свои попытки, зависнув на тонкой грани, при которой никто из нас не перетягивал удочку на себя. Рыба, кажется, тоже замерла, соображая, что к чему. Потом описала какую-то кривую и резко дёрнула так, что я чуть не свалился в воду. Резко упершись ногами в борта, я натянул верёвку и отклонился назад. Рыба потянула лодку вперёд. Судёнышко устремилось с необычайной скоростью куда-то в сторону от проторенного пути между островами. Я чувствовал себя кем-то вроде рыбьего всадника, хотя и совсем неумелого: как бы я не пытался отклонять верёвку, управлять загадочной морской тварью не получалось. Ветер трепал мои отросшие волосы и ленту фуражки. Брызги морской воды освежали лицо и мочили рубаху. Мне было холодно и весело, я смеялся громко, и волны уносили мой смех куда-то вдаль. Я не знал, куда мы так стремительно несёмся, но был точно уверен, что ни к одному из надоевших мне островов. Мы разрезали водную гладь, и я упивался скоростью и нахлынувшим давно забытым ощущением свободы. Рыба – во всяком случае, я думал, что это именно рыба – тянула меня довольно долго, но в один момент я почувствовал, что она начала выдыхаться и ослабила натяжение верёвки. Огляделся по сторонам: до самого горизонта не было абсолютно ничего, кроме волн, вздымавшихся белыми гребешками. Я ещё ни разу не попадал в шторм: на пути между островами лодка всегда лишь слабо покачивалась, словно убаюкивая и меня, и моих пассажиров. Хватка рыбы ощущалась всё слабее, и, наконец, потянув за верёвку, я просто вытащил её из воды. Серёжка была целой, пропал только рубиновый камушек. Сорвалась. За бортом что-то плеснуло: я увидел огромный плавник и часть спины, которую легко можно было бы сравнить с китовьей. Моя рыбина уплывала, скрываясь в темнеющих водах. Небо посерело и словно спустилось ниже. Высокие волны стали захлёстывать лодку, оставаясь на дне, холодом обжигая мои босые ноги. Ветер усилился, так что я не на шутку забеспокоился: после путешествия верхом на рыбе моя рубаха была мокрой и теперь прилипала ледяным одеянием, заставляя сжиматься и вздрагивать. Кожа покрылась мурашками, пальцы одеревенели, я дрожал всем телом и не знал, что мне делать. Я остался один, совершенно один, а этот мир, казалось, был очень недоволен моей недавней выходкой. На горизонте поднялась какая-то чёрная гора. Вначале я обрадовался, подумав, что, наконец, нашёл спасительную сушу, но когда она начала стремительно расти и приближаться, понял, насколько ошибся. Это была волна. Волна, выраставшая словно с самого дна и упиравшаяся гребнем в небеса. Могучая волна, которую невозможно было победить. Я судорожно схватил деревянными пальцами вёсла, начал грести от неё. Где-то в глубине сознания я понимал, что мои жалкие попытки отсрочат гибель лишь на несколько секунд, но утопающий, как известно, хватается и за соломинку. Я торопился, ошибался, погружал вёсла то слишком глубоко, то едва касался ими воды, вновь обливая себя ледяными брызгами. Бросал их, вычёрпывал воду со дна ладонями и фуражкой и вновь грёб. Это было бессмысленно: лодку закручивало на волнах, едва не опрокидывая, и управлять ей, в конце концов, стало просто невозможно. Волна всё приближалась: я слышал её страшный шум, свист разрезаемого воздуха, нарастающее шипение восставшей толщи вод. Сердце неистово билось где-то в районе горла, я ощущал неотвратимое приближение волны спиной. Не выдержав неведения, обернулся: она была уже в нескольких десятках метрах от меня. Лодку начало кренить и поднимать, она пыталась подниматься в эту чёрную водяную гору, но оседлать такую волну не под силу и самому современному кораблю. Я сжал в кулаке серёжку и зачем-то вцепился в борта, словно осьминог в затонувший пиратский сундук, ставший ему домом. Лодку перевернуло и тут же разбило в щепки. Я ушёл под воду, начал барахтаться и плыть выше и выше. Вынырнул, схватился за попавший под руку обломок и вновь ушёл под воду. Я запаниковал, перестал понимать, где дно, а где поверхность, всё вокруг меня было водой, всё смешалось в водовороте стихии. Мне хлестали волны, порывы ветра, царапали несущиеся с невероятной скоростью деревянные обломки. Один из них так сильно ударил меня по голове, что перед глазами поплыли чёрные круги, расходившиеся, как от камня, брошенного в воду. Они становились всё чаще и шире, пока не погрузили меня в полнейшую темноту – я потерял сознание. Очнулся я в самом странном месте, которое когда-либо видел. Я лежал, держа в руках обломок своего судна. Подо мной была вода – гладкая и твёрдая, словно стекло. Над ней поднимался густой белый туман, в котором невозможно было ничего разглядеть. Я поднялся на ноги, оставив обломок на месте – теперь он был мне не нужен. Всё закончилось. Не было лодки, на которой можно было бы перевозить спящих на остров снов и обратно. Остался только я – последний мореплаватель этого света. Я пошёл вперёд, всё ещё сжимая свой кулак, и погрузился в туман. Вскоре я вовсе перестал замечать его, всё кругом было бело, и я даже не знал, иду ли я вперёд, и где граница между небом и землей, между этим и реальным миром. Я открыл глаза, оказавшись в светлой больничной палате. Медсестра, поправлявшая капельницу, радостно вскрикнула и куда-то убежала. *** Когда я вошёл в старшую группу детского сада «Золотая рыбка», у шкафчиков с картинками сидел какой-то мальчик. Увидев меня, он тут же побежал звать воспитательницу. – Ариадна Владимировна, – он смешно выговаривал её имя, так что получалось что-то вроде «Анеладно Владимовна», – Там дяденька какой-то пришёл. Она вышла, держа мальчика за руку. Я улыбнулся и протянул на ладони золотую серёжку. Она улыбнулась в ответ. – Это не дяденька, – сказала она, глядя мне в глаза, – Это Мореплаватель.