thunder and lightning

      Он должен скрывать свои страхи от других. Он должен научиться справляться с ними один на один, не втягивая, не посвящая в свои слабости кого-либо ещё. Ему до сих пор неудобно перед Изуку за то, что тот травмировался, пытаясь помочь ему принять свою силу. Тодороки панически боялся грозы, и это совсем уж меркло по сравнению с тем случаем на спортивном фестивале. Дерьмовый страх, несущественный абсолютно, и, как говорит Киришима, всё это вообще немужественно.       Лучшего выхода, кроме как попереться в легкую грозу на улицу, он так и не находит. — Тодороки, куда в такую погоду? Ты заболеть хочешь? — Иида остановил его на выходе. — Мне нехорошо стало, я проветриться ненадолго, — и он почти не соврал. Нехорошо ему и правда было: от одной мысли, что он сейчас выйдет на улицу.       Он не будет сейчас заострять на этом свое внимание. — Только недолго! — Да, мам.       Иида цыкнул и махнул рукой на прощание. — Ой, а куда Тодороки пошёл в дождь? Там же, — запнулся, вспоминая, вошедший в гостиную Мидория, — штормовое предупреждение передавали? — Половинчатая морда просто сдохнуть хочет, туда ему и дорога, — фыркнул Бакуго, обсуждающий какую-то игру с Киришимой.       Пока Тодороки шёл до парка, дождь усилился, грозясь превратиться в бурю. Шото уже тысячу раз успел передумать о своей глупой затее и несколько раз порывался вернуться в общежитие. Пытаясь повернуть мысли в другое русло, что у него получалось не очень, мягко говоря, он сел на лавочку под огромным деревом. Тодороки не взял с собой ни зонт, ни дождевик, ни хоть что-то, укрывающее от этих бесполезных капель с неба. Они, может, и полезные, вот только не для него, Шото это знал точно. Затея и правда была глупая: он понял это окончательно, пока боролся с желанием свернуться в комок. Было страшно. Раскаты грома лишь нагнетали, и ему начало казаться, что это очередной кошмар прямиком из детства. И что он снова не в состоянии проснуться, прийти в сознание. Начинался шторм.       Бакуго сидел в гостиной в одиночестве: все разошлись по своим комнатам, один он только ждал непонятно чего. Наверное, все-таки кого. У него складывалось ощущение, что мир перевернулся — он сидит тут, наблюдая за дождевыми всплесками, и ждет своего одноклассника, пока остальным совсем все равно. Всё должно быть совершенно иначе — это ему здесь всегда на все насрать, это они вечные мамочки друг другу, а не он. Одноклассника, которого нет уже, кстати говоря, больше часа. Одноклассника, который ему, возможно, нравится. Немного, всего ничего. Дела это не меняло: Тодороки давно должен был вернуться, проветриться — это дело десяти минут.       Может, ему там совсем херово стало?       Ворча и проклиная всё на свете, а в особенности тупого Половинчатого, Бакуго взял куртку с капюшоном и тихо вышел из общежития. Как только прикрыл за собой дверь, он понял, что понятия не имеет, где на такой здоровенной территории может быть его одноклассник.       Что вообще творилось в его голове? А что в моей, раз я поперся его искать? Вероятно, в обеих пусто.       Он обошёл здание кругом, успел закоченеть от дождя и сильного ветра, который метко пускал ему в лицо самые крупные капли. Но так никого и не нашел. Отбросив всё напускное, он обнаружил, что немного переживает. Конечно, на Бакуго так действовал шторм, и он просто не хотел отрицать чего-то там, пока у него были проблемы и похлеще: кажется, у него онемело всё, что только могло. Как назло, даже взрывами согреть руки не предоставлялось возможным. Теперь он раздражённо плёлся в направлении парка при территории и злился на тупую погоду и на сверхтупого Тодороки. Его мысленные надежды, видимо, приняли, потому что сейчас Бакуго в самом деле различал едва слышное бормотание откуда-то слева. — Я должен перебороть это, должен. Мама, почему я такой слабак, ведь ты такая сильная, — голос Шото дрожал, словно поглощая слезы, которые он так и не мог отпустить. — Ты дождя боишься чтоли? — голос Бакуго тоже дрожал, но только не от непролитых слез, а от банального холода: осадки всё ещё капали с неба с такой силой, будто им кто-то досадил, и они теперь назло не хотят прекращаться.       Половинчатый резко поднял голову. Страх сейчас перекрывался удивлением в его глазах. Кого-кого, а Кацуки он совершенно не ожидал здесь увидеть. Мидорию? Да. Ииду? Конечно. Но не Бакуго, точно нет. Однако, вот он сидит на краю лавочки собственной персоной, если только Тодороки ещё не бредит в белой горячке. — Нет.       Он соврал, без всякого сомнения, Кацуки это заметил и придвинулся чуть ближе. — И кому ты что тут доказать пытаешься? Страхи у всех есть, ты, тупая половинчатая морда. На, держи, — протягивая куртку, Бакуго сверлил Шото одним из своих злых взглядов, показывая своё раздражение. — Мне стоит сказать спасибо? — нерешительно надевая на себя куртку и натягивая капюшон, спросил Тодороки. — Мне не сдалась ваша вежливость, засунь её куда подальше. А теперь вставай, я уже продрог, и, между прочим, это целиком и полностью твоя вина! — Извини. И я не смогу идти, тут будто спокойнее стало, а там…— Шото оборвал речь на полуслове и замолк. — А мне то что, блять, делать? — Иди в общежитие.       Бакуго кое-как сдерживал раздражение только потому, что у него не было сил из-за холода. Всё, на что его хватило — закатить глаза и цыкнуть. — Ага. Я зря сюда по грозе пёрся? Вот скажи мне, ты, вроде, умный, а почему такой тупой?       Тодороки завернулся в куртку ещё сильнее, точно пытался спрятаться от шторма в ней. Как от погодного, так и того, что сейчас бушевал внутри него от мысли, что Кацуки сейчас здесь сидит весь замёрзший и явно недовольный, но продолжает говорить с ним; от мысли, что он пришёл сюда ради него, за ним. Бакуго Кацуки пожертвовал своим временем, здоровьем, чтобы найти его и отвести обратно домой. Не укладывалось в голове. — Не знаю. — Черт. Я понятия не имею, что делать, когда у кого-то бронтофобия, — досадливо выдохнул Бакуго. — Обычно я закрываю уши подушками с двух сторон и накрываюсь одеялом. Сейчас же ничего этого нет, и тут, — глубоко вздохнул Тодороки, — открытое пространство. А ещё мы под деревом, если что, то умрем вместе. Интересно, а Каминари коротит, когда он под дождь попадает… — Тихо, тихо. Ты уже сказал свою дневную норму. Да что я говорю, недельную, наверное, — у Бакуго снова сломался мир — он так просто сидел и разговаривал, почти не ругаясь.       Для разрушения привычной картины мира ему оставалось сесть совсем близко и приобнять сжавшегося в комок Шото, что он и сделал. И он даже под угрозой смерти не подтвердит, что это на самом деле было.       Тодороки незаметно улыбнулся, сейчас ему было безмятежно так, будто сейчас и не шторм повсюду бушует, а штиль — самый настоящий.       Бакуго это заметил и тоже едва заметно приподнял уголки губ. Безмятежно, закрыв глаза.       И его это очень пугало. Но на душе, наконец, было спокойно.