Да простит меня Аллах

Махидевран любила вечера. Тихие, тёплые и грустные. Вечера со вкусом сладкого мармелада и горького одиночества. Да. Сулеймана она уже не ждала. Биться в закрытые двери стало непосильной ношей. Падишах сделал свой выбор. Ужасный, несправедливый, грязный выбор в пользу этой глупой русской рабыни. Что может быть унизительнее и ужаснее такого поступка? Да ничего. Боль, пронзающая тело Госпожи, так долго не умолкала, что стала неотъемлемой частью её бренной души, въелась в сердце, разум и кровь. Махидевран пыталась бороться с этим, но удары судьбы не оставляли ей ни малейшего шанса. Конечно, повелитель вызывал ее к себе. Редко и в основном по праздникам. Однако ни его улыбка, ни его прикосновения, ни его голос — не исцеляли Госпожу. Нет. Больше нет. Она стала спокойно относиться к тому, что Султан перестал желать её. Такая боль, какую ей пришлось пережить, убила все хорошие чувства. И в итоге оставила лишь пустоту. Ни света, ни тьмы. Обыкновенную дыру, в которой смирительно пусто и нестерпимо холодно. Но как бы там ни было, Махидевран действительно любила грустные вечера. Заедать горечь сладостью и подавлять сладость горечью. Разве ей оставалось что-то иное? — Госпожа.. — двери открылись, и Гюльшах суетливо зашла в покои Султанши. Махидевран не ждала от нее хороших вестей. С приездом Александры - хотя какая уже может быть разница - с приездом Хюррем, хорошие вести исчезли. — Говори, Гюльшах, — тихо протянула Госпожа без особого интереса. — Хюррем-хатун была у повелителя, и... — Хватит, — перебила Махидевран, опуская глаза в пол, — ты можешь не продолжать. — Но она ушла так же быстро, как вошла, вся тряслась от злости, а на руках её я видела кровь, — взволнованным голосом пробормотала Гюльшах, не осмелившись взглянуть на Госпожу. Махидевран задумалась. Покои повелителя, Хюррем, Сулейман, кровь... Что же произошло между ними? Весть совсем не добрая, но до жути любопытная. Неужели бесстыжая наложница осмелилась поднять руку на Падишаха? Или же Падишах осмелился тронуть её?... Махидевран на секунду испугалась. Испугалась так сильно, что её бросило в жар. Испугалась от самой лишь мысли о том, что не знает, за кого из них двоих она переживает сильнее. Это так глупо, так нелепо, так странно и нелогично. Махидевран тяжело вздохнула. Секундный испуг был так противен ей, что она постаралась как можно скорее избавиться от этой мысли. — Что там произошло? — Султанша подняла глаза, одарив служанку грозным взглядом. — Я не знаю, моя Госпожа. Мне известно лишь то, что к Повелителю вели русскую наложницу Таню, но ей не удалось зайти в покои. Хюррем-хатун её опередила. Махидевран усмехнулась. Усмехнулась без капли злости и коварства. Усмехнулась искренне, почти по-детски. Ей сразу стало ясно, что намеревалась сделать эта рабыня. — Непозволительная дерзость, — прошептала Махидевран, задумчиво улыбаясь. — Вам что-то известно? — служанка одарила свою Госпожу недоумённым взглядом. — Пóлно, Гюльшах. Пойду разберусь. Султанша немедленно покинула свои покои, попросив Гюльшах присмотреть за спящим Мустафой.

***

— О, Аллах милостивый, что случилось, Хюррем Султан? — Нигяр Калфа, прикрыв рот рукой, с подлинным ужасом в глазах смотрела на женщину. Её ладонь истекала кровью, а с щёк капали слёзы. Во взгляде Хюррем было столько злости и боли... — Оставь меня, Нигяр, — прошипела женщина, гневно посмотрев на Калфу, — уходи. — Но.. — Я сказала уходи, — прокричала Хюррем, сжимая кулак. Напуганная Нигяр, поклонившись Госпоже, быстро исчезла, не оставив после себя ни следа. Хюррем откинулась на спинку дивана и бессильно выдохнула. Что же она наделала? Рука болела так сильно, что приходилось стискивать зубы. Но эта боль - ничто в сравнении с тем, как разрывалось её бедное сердце. — Читаешь мне стихи о любви, а вызываешь других женщин... Чем же я заслужила это, Сулейман? — прошептала Хюррем, не сдерживая слёз. На душе вдруг стало так обидно и холодно, что захотелось провалиться сквозь землю и умереть, лишь бы избавиться от этого ужасного чувства. Вдруг раздался стук. Двери открылись, послышались шаги. — Нигяр, я же сказала, уходи, — пробормотала Хюррем, не поднимая взгляда. — Госпожа, — бархатный голос вошедшей женщины окутал комнату. Быстро опомнившись, Хюррем соскочила с места, стряхнула здоровой рукой слёзы, а порезанную ладонь укрыла рукавом платья, из-за чего на белой ткани проступили ярко-красные пятна. Протоптавшись на одном месте, ничего не понимая, Хюррем небрежно поклонилась и выдавила из себя измученную улыбку. — Чем обязана, Махидевран? Султанша улыбнулась. Так нежно, так красиво, но так ехидно, совсем не скрывая своей издёвки. Ведь ей положено делать это. Заставлять оппонентку чувствовать себя подавленной и разбитой. И неважно, какие чувства переполняют Госпожу на самом деле. «Вот гадюка» — подумала Хюррем, читая в улыбке султанской жены злорадство. — Я слышала, что ты сегодня была у Султана. Но, смотрю, совсем не радуешься этому, — Махидевран подошла ближе, разглядывая красный рукав женщины. — Это не твоё дело. Убирайся, — Хюррем, окинув Госпожу злобным взглядом, отвернулась. Потеряв зрительный контакт, Махидевран взволнованно выдохнула. Стерев с лица фальшивую улыбку, женщина сделала очередные несколько шагов в сторону разгневанной наложницы. Оказавшись совсем близко к её спине, Махидевран вновь ехидно улыбнулась. — Я - жена Султана Сулеймана. Всё, что здесь происходит - и моё дело тоже, — её голос был тихим и спокойным. Но это совсем не то, что хотела бы услышать Хюррем. Резко обернувшись, женщина схватила Султаншу за шею окровавленной рукой. Не увидев в глазах Махидевран испуга, Хюррем усилила хватку. Однако страха все еще не было. — Да что же ты такая подлая?! — вновь не сдержав слёзы, Хюррем отбросила Султаншу и бессильно упала на колени. У нее не осталось ни капли сил и желания, чтобы спорить с Махидевран. Опустившись к Хюррем, женщина вновь улыбнулась. Но по-другому. Совсем по-другому. Приподняв её лицо за подбородок, Махидевран прошептала: — Я - хасеки, Хюррем. Хасеки Махидевран Султан. Я имею право знать всё. Не получив ответа, Султанша взяла ладонь Хюррем и помотала головой. — Неужели это он тебя так? Падишах... — Нет. Я сама, — одёрнув руку, наложница резко поднялась и окинула взглядом оставшуюся на полу Махидевран, — уходи отсюда. Уходи. — Не тебе мне приказывать, — Султанша, поджав колени, устроилась удобнее. Шея продолжала пульсировать, напоминая о впивающихся в нее пальцах Хюррем. Это было так унизительно, так больно, но так.. А как, собственно? Так приятно? Но что может быть приятного в этом немом хамстве? Махидевран поморщилась. Ничего тут приятного нет. — Тебе нельзя оставаться здесь, — прошипела Хюррем, смотря в глаза Султанше. — Мне можно всё, — прошипела в ответ Махидевран, поднимаясь с пола, — и если я сказала, что не уйду, то так тому и быть, Хюррем-хатун. — В таком случае уйти придётся мне. Проводить эту ужасную ночь в твоей компании... — Хюррем посмотрела на Махидевран с подлинным отвращением. «Вот как...» — подумала Султанша, и внутри вдруг что-то разбилось. Женщина попыталась ехидно улыбнуться, но не вышло. Что же случилось с тобой, о бедная Махидевран? Что так сильно тебя ранило? Не сумев вымолвить ни слова больше, Хасеки опустила глаза, смиренно повинуясь Госпоже. — Зря ты сюда пришла, — Хюррем, еле сдерживая злость, стремительно направилась к дверям. Оглянувшись у самого выхода, женщина столкнулась с растерянными, наполненными болью глазами чуть ранее злорадной Махидевран Султан. И, не придав этому особого значения, так же стремительно удалилась. Разочарованно упав на диван, Махидевран не сумела сдержать слёз. Что это? Неужели она ревнует Сулеймана к Хюррем? О, нет. Она это прекрасно понимала. Беспокоится за его жизнь? Тоже мимо. Но может быть это.... — Нет. Нет-нет. Да простит меня Аллах за эти мысли, — прошептала Махидевран, утыкаясь носом в подушку.