In the void

Икар просыпается от внезапного шороха. Всё вокруг сковывает бесконечный холод — он знает, на Окраинах никогда не бывает иначе, но теперь острые ледяные щупальца добираются до самого сердца. Икар оборачивается, не находя взглядом Музу, с которой они уснули, обнявшись и почти сквозь сон ещё говоря о свободе, счастье и мерцающих звёздах. Только теперь её не было поблизости — могла ли она сама совершить полёт? Тени наползают некрасивыми клочьями, тени переплетаются вокруг его силуэта, когда Икар выбирается из палатки, захватив с собой телефон, освещающий пространство в пределах нескольких шагов. Почему-то угольно-чёрное небо над ним — без единой звезды, словно каждая лопнула или сгорела. Икар двигается почти на ощупь — ему следовало вернуться в Полис, запоздало осознаёт он, когда тонкая полусфера луны насовсем пропадает из вида и все звуки разом, точно бы по щелчку, исчезают. Он должен отыскать Музу — полёт вслепую в кромешной темноте довольно опасен, — но только, кажется, среди призраков и собственных мыслей он теряет дорогу сам. Кристально-белая светящаяся фигура той, которую он искал, заставляет его устремиться к ней, срываясь на бег. К счастью, она здесь, рядом с ним, в безопасности, и теперь им остаётся только дождаться рассвета… Икар отшатывается от неё, когда она поднимает на него… взгляд? Белые скользящие одежды, едва сверкающие почему-то испачканным золотом, золотом, вовсе не способным гореть и сиять; царапины и следы на запястьях, шее, щеках — словно кто-то с силой отталкивал её, словно… безусловная красота и превосходство вперемешку с невероятной силы безысходностью — и жуткие провалы, чёрные пустые глазницы на хрупком лице, немыслимым образом блестящие от слёз. Её образ кажется порождением бреда, фантастическим сном, искажённым сгустком сознания, нежели сколько-нибудь реальным. Но её образ — единственное среди мрака и пустоты, что у него остаётся. Икар тянется к ней. Защитить, удержать, что угодно… Но только Муза — или… её имя совершенно иное? — с изламывающей болью отстраняется прочь. Икар не может вспомнить что-то невероятно значимое. Он едва не вскрикивает от ужаса: когда смотрит на Музу дольше одной секунды, она рассыпается в прах. Слепое лицо испещряется сетью глубоких морщин — она как будто проживает множество лет в один миг. Страх, прежде практически неведомый ему, захлёстывает до той степени, что он не может ничего выговорить. — Ты не прошёл испытание состраданием, — с некой торжественной печалью и ужаснейшей мукой — если бы только он мог видеть её глаза! — произносит она, называя его неизвестным именем, едва коснувшимся грани сознания. — Пепел и пламя перед тобой — вот то, к чему ты пришёл. Икар оглядывается назад: прежде беспроглядную темноту вспарывают осколки уничтожающего огня. — Но ещё не поздно… — шепчет словно в агонии; слова вырываются будто бы против его воли. Он не понимает, кто он теперь, но он знает только, что ему действительно жаль… он на самом деле не хотел… Муза подходит к нему ближе. Неощутимо касается волос и лица. Её тонкая прозрачная рука проходит сквозь него, будто она — только лишь мираж или призрак. Бесплотный призрак женщины, которая когда-то умерла. Икар знает и ясно видит, что его собственная сущность от первой до последней черты искусственна и мертва — словно кто-то, какой-то творец придумал всю эту вселенную с Полисом, Окраинами, минувшей катастрофой и неясным прошлым и поместил их в неё. Или же… Это почти немыслимо, это глупо, нелогично, неправильно по своей сути, но не потому ли падало небо и не потому ли умирал прежний мир, что он сам разрушил его? — Ты прекрасно провёл эту партию, и жертва королевы была оправдана, Рейстлин, — снова говорит она… нет, её призрак. Её он убил. А теперь в эту выдуманную реальность вернулся он сам, теперь в неё вернулась она — представители двух враждующих классов, они снова столкнулись и снова приблизились к тому, что именовалось ненавидимой им любовью. Но всё было только иллюзией. Он всё ещё оставался в Бездне. Мир существовал лишь в его голове — потому светлый Полис с непререкаемым авторитетом власти и безусловным подчинением Правителю горожан так походил на разрушенный им Истар, потому его родители снова были мертвы, потому он искал путь к небу, как прежде искал ко вратам, потому чёрное с белым — изгой и браслетник — снова смогли соединиться… — Мир, который создал Бог, был сотворён им из сердца. Если ты не имеешь сердца — всё сотворённое тобой тотчас погибнет. Она вкладывает что-то едва бьющееся в его руки. На расстоянии прикосновения он может видеть, как уродливые провалы, просто скелет, обросший рвующейся на стыках костей кожей, точно Бездна, затягивает внутрь себя. Он почти прикасается к ней. Он смотрит вниз — на его руках кровь, в его руках — чьё-то умирающее сердце, вырванное, вырезанное из груди. Она плачет — слёзы скатываются вниз кровавыми линиями, и она шевелит губами, чтобы сказать ещё что-то, но только он не удерживает сердце, которое стремительно падает в пропасть. В его собственной груди зияет огромная омерзительная дыра. — Ещё не поздно создать новый мир, — сбивчиво бросает он в её измождённое лицо. Ему жаль… жаль, что он не сумел достигнуть того знания, что для господства над миром на самом деле требовалось полюбить. — Поздно, — мёртвая тень снова подаётся к нему; призрачный белый на ней нисколько не скрывает её сущности, в которой не осталось света с последним звуком её дыхания. — Ты здесь один и больше никого не спасёшь. Он цепляется за неё — просто потому что здесь больше никто не появится. Она пытается не отпустить — потому что любовь оборвалась в ней с самой её жизнью, а значит, эта иллюзия была пронизана чувством, которого он никогда не мог испытать. Но только всё разрушается. Звенящая грусть в её голосе сменяется сдавливающей виски тишиной. — Это бессмысленно, — быстро проговаривает он, словно желая сохранить этим рассудок, — это всё совершенно бессмысленно… Ему остаётся только свернуться клубком и застыть. Она растворилась в небытии, она более никогда не окажется здесь пусть и фигурой из его видений или кошмаров… …Икар приходит в себя здесь, среди безмолвных Окраин, когда за горизонтом алеет рассвет. Он почему-то на голой земле — не то не разобрал дороги назад, не то просто заснул, так и не отыскав Музу. Холод, проникнувший к самому сердцу — почему-то в области груди непривычно болит, — постепенно уходит прочь. Он возвращается, совершенно уставший и разбитый от полусна-полубреда на открытом воздухе. Муза спокойно спит, до головы завернувшись в одеяло и что-то безостановочно шепча. Икар не знает, вернулась ли она или, может, всё это время здесь оставалась. Почему-то легко проводит рукой по её закрытым глазам, ловя ответную непроизвольную улыбку сквозь сон. Ему нужно возвращаться в Полис. Он чувствует необъяснимую тревогу, когда поправляет одеяло на ней и мягко целует в лоб. Он не позволяет себе думать о том, что она может одномоментно исчезнуть. Он на самом деле любит её. Когда он едва слышно зовёт её перед уходом, не желая тревожить, но всё-таки надеясь на пробуждение, ему отзывается лишь эхо.