Time is over

Юнги от кровати Чимина не отходит уже второй месяц. Чимин в коме и даже не собирается возвращаться к Юнги. Мин устал слышать пищание приборов, устал от регресса и постоянной боли в сердце. Чимина хочется вернуть. Хочется видеть его улыбку и слышать его голос, даже пусть и в наркотическом угаре — но живым. Юнги так по Чимину скучает. Он почти поселился у него в палате. Сокджин и Хосок приходят каждые два дня и заменяют Юнги, один сидит у кровати, а второй пытается уследить за Мином, который постоянно рвётся к Паку. — Спокойной ночи, мой солнечный зайчик,— перед сном говорит Юнги, прежде чем уйти из палаты,— Я так по тебе скучаю. Очень скучаю, Чимин. Просыпайся скорее, хорошо? Мы пытаемся помочь – и делаем только хуже. Это законы вселенной. Так всегда было и будет, когда ты пытаешься решить судьбу другого человека, то эта самая судьба бьет и по тебе самому. Что ты вбрасываешь во вселенную, то она тебе и возвращает, ещё и в двойном размере. Юнги думал, что если ускорит разрыв отношений Чимина и Чонгука, то парню будет проще отказаться от наркотиков. И Юнги честно не хотел, чтобы в последствии всего этого, Чимин оказался в больнице. Мин корит себя во всем произошедшем. Он не может смотреть на бледное, бездыханное и обездвиженное тело парня, обвитое кучей трубок и капельниц. Не может осознать, что это он — одна из причин передозировки Чимина и ужасного диагноза: Первая стадия потери души. Когда у человека теряется душа — теряется его часть. В лучшем случае, если это первая стадия, то может выпасть из временного периода только плохое. Плохие или негативные воспоминания, некоторые просто когда-то произошли, исчезнут. Сам факт того, что твоя душа потерялась, оставив тебя где-то в стороне, уже не радует. Молчать и держа в своих руках холодную ладошку Чимина целыми днями — стало каким-то ритуалом. Парень сидит и смотрит на Пака сутками, в его глазах стынут слёзы. В носу неприятно свербит, а в горле стоит ужасный и вязкий комок, который передавливает так, что дышать невозможно. Лёгкие скачиваются в немых содраганиях, а тело выжимают судороги. Юнги честно старается не плакать, он честно держится и честно говорит Сокджину, что с ним все хорошо и ему не нужен врач. Мы мечтаем о лучшей жизни в будущем не оглядываясь в наше прошлое и не ступая в настоящее. И мы не ценим того, что происходит с нами в данный момент. Просыпаясь каждое утро мы берём в руки телефон, и смотрим кто нам написал, надеясь увидеть то самое сообщение от человека, которого мы любим. Это становится нашей привычкой. И потом нам это надоедает и мы больше не смотрит старые диалоги, не слушаем песню на репите и больше не пишем первыми. А потом мы удаляем диалог. И забываем человека — мы не ценим его существование в нашей жизни, а когда-то умирает - мы жалеем. Юнги жалеет, что не пришёл раньше и жалеет, что не смог помочь. Юнги не ценил настоящее с ТАКИМ Чимином, пока его маленький и такой чувственный, ранимый мальчик не перестал дышать и закрыл глаза. Из-за Юнги, его солнечный зайчик просил так часто прощенья и не получив — исчез. Нет больше его солнечного зайчика. Юнги не было рядом. Чем же он отличается от того же Чонгука, из-за которого Чимин и потонул в этом болоте, вытащив только Чона и потопив себя? Чем Мин заслужил счастье и любовь, если так отнёсся к Паку? Юнги так же пользовался Чимином, таскал его за шкирку, как игрушку по квартире, швырял его по комнате, дабы вернуть парня на землю из пьяного угара. Он забирал при нем энергетики у него из-под носа и выливал в унитаз, смывая и слушая дикий вой отчаяния. И теперь это вопли, нечеловеческие крики, вой, скулёж, визги — у Юнги в голове крутятся каждый раз, когда он находится без Чимина один в устой комнате. И эти вопли от ломки, визги от боли — это так терялась чиминова душа. Она, оголяя концы своих верёвочек и тоненьких канатиков, постепенно отходила от сердца. Цветы, которые некогда цвели в груди Чимина — окаменели и покрылись коркой льда. А когда он проснулся в пустой квартире и у него была паническая атака с передозом, эти цветущие бутоны, которые стали камнем и льдом — раскрошились. У Чимина в сердце нет жизнь, там сплошные крошки и пустота. Что такое душа человека? И есть ли бездушные люди? Мы — существа разумные, имеем базовый спеет чувств и эмоций. Мы можем испытывать симпатию и эмпатия, отвращение и мерзость, любовь и ненависть. Человек разваривает эти чувства и эмоции на протяжении всей своей жизни, получая все больше и больше новых ощущений. И мы становимся настолько уязвимыми, что ради любви можем пойти на убийство или необоснованное, глупое геройство. Но когда тебя обижают в самое сердце, обещают любить и быть рядом всегда, любить тебя таким, какой ты есть: с душой ты или без, с зависимостью или нет, но любить, а потом плюют и шлют далеко и надолго — всё сразу холодеет. Ты снова возвращаешься к нулю, с которого начинал. Только Чимин устал возвращаться. Он тоже держался до последнего и не выдержал второго предательства. Когда от тебя отвернулся тот, кто большое всего тебя любиЛ, кто больше всех обещаЛ — отвернулся. Сколько слез выревел Чимин ночами, пока Юнги не выпускал его из комнаты? Сколько слов «прости» сказал он в пустоту? Сколько можно было терпеть эти плевки в душу и унижения? Натерпелся. Но каким бы наркоманом Чимин не был, он всегда выбирал Юнги. Он дышал им. Юнги был для него самым сильным наркотиком. Рядом с Юнги он не чувствовал боли ломки, он не чувствовал всё то, что притупилось и раскрошилось после Чонгука, а когда чувство анестезии проходило и он снова чувствовал, тот самый басовый набор эмоций, то эти ощущения ему не нравились. Из радужной фантазии — в серую реальность. На оголенные нервы скинули дозу гормонов, которые усилили чувствительность. Конечно, это трудно перетерпеть. Тебе и больно и хорошо и снова больно. Чимин скулил и жался к Юнги, плакал и кусал до крови губы, трясся в судорогах, а Юнги вытирал ему пену у рта, заставляя больше пить воды. Чимина рвало ночами напролёт, а Юнги сидел с ним в туалете и держал руку на спине, а потом уносил на руках в спальню, натянув на костлявое тело тёплую толстовку. Чимин честно старался больше не глотать и не колоться, но его никогда домешать ровно четыре дня — и снова шприц в вену. Он снова подвёл Юнги. Снова сделал ему больно, разочаровав и обманув. Чимин, лёжа на полу в кухне в куче осколков и собственной крови понял одно — Юнги его не достоин. Но Юнги все равно приходит. Все равно садится перед кроватью и говорит, ломающимся от слез голосом: — Привет,— берет руку в свою и целует каждый пальчик, прижимает кулачок ко лбу и прикрывает глаза, вздыхает,— Я сегодня ночевал дома, прости, что не с тобой в палате. Хосок заставил пойти и передохнуть,— усмешка, полный взгляд надежды в сторону коматозника,— Сокджин с тобой сегодня днём посидел. Надеюсь, не утомил,— первая слеза падает с щеки и разбивается о темный синий линолеум,— Чимини, пожалуйста, открой глазки, не молчи, пожалуйста, я так устал видеть тебя таким мертвым,— три,— Умоляю тебя, подай признаки жизни, потому что,— вязкая слюна жжёт горло, слёзы сжигают глаза,— Мне сегодня сказали ужасную новость, я должен сказать это тебе, ты выслушай, хорошо?— два,— Врачи не видят прогресса в твоём лечении. Они больше не могут тратить на тебя препараты и оборудование, есть другие люди, которым это нужнее чем тебе. Блядство, что может быть важнее тебя....,— один. Слёзы текут не прекращая,— Мне придётся подписать документ о твоём отключении от аппарата поддержания твоей жизни.