не художник.

Геральт не художник. Геральт не задумывается о цветах и их происхождении, градации. Единственные цвета, которые он видит в жизни – черный ночи и красный крови. Его устраивает такая палитра, деревня сменяется деревней, монеты тратятся также быстро, как появляются, а красный и черный шлейфом следуют за ведьмаком. Геральт не художник. Геральт не задумывается, что голубой цвет бывает теплым, согревающим, он далек от понятий искусства. Но неосознанно понимает, что кончиками пальцев коснулся его, когда встретил Лютика. Звонкое пение даже в самые тяжелые дни разбавляет черный и красный, делает их чуть светлее, а самого Геральта чище от всего алого на руках, от самой беспросветной ночи в собственных глазах. Он не говорит, хмыкает только, улыбается едва ли очередной емкой рифме, поправляет вечно, что не так все было, но, безусловно, любит каждую строчку, насколько бы та не приукрашивала действительность – возможно, за то и любит, ведь его действительность слишком мрачная и пресная. В его действительности деревня сменяется деревней также быстро, как за черным появляется красный, и в том нет ничего поэтичного, кажется Геральту, только вечная грязь и попытки достать хоть немного Оренов на еду и крышу над головой. В его действительности слишком много дней, и каждый наполнен чужой трагедией, в этом нет ничего красивого, кажется Геральту, ведь что может быть красивого в разорванных на куски людях, пороках, в которых они тонут, отчаянно списывая все беды на монстров, не замечая монстров в самих себе. Но Лютик как-то облачает всё в баллады о доблести, так искренне воспевает походы ведьмака, в которых тот просто пытается выжить, а не преследует какие-то добродетельные цели, и это упрямство в купе с теплотой строк подобно летнему озеру - согревает, помогает дышать свободнее, - что уж, глаза барда сами как озёра, огромные и глубокие. И даже мутация не спасает, когда Геральт тонет в них, захлебывается, пока легкие и грудину полностью не заполнит этот теплый небесный, пока ему не нужно чье-то еще дыхание, чтобы сделать хоть вдох. Геральт не художник. Геральт не задумывается, не хочет задумываться, что голубой до Лютика – Юлиана – для него был холодным. Не хочет вспоминать, что его палитра – черный ночи и красный крови. В этот раз той крови, которую он надеялся никогда не увидеть, не знать ее запаха, не знать, как быстро она может пропитывать ткань, как быстро покидать тело, делая голубой холодным, оставляя черный вечной ночи, вновь пачкая руки по самые плечи. Не хочет задумываться, что голубой – цвет воды, по которой одиноко плывет солнечного цвета венок, цвет воды, которая обжигающе течет по щекам, цвет воды, которая уже не может стереть красный с палитры. Геральт не художник. Геральт с невообразимой точностью, до самой мелкой детали описывает его Лютика. Дней слишком много. Деревня сменяется деревней. Кобыла сменяется кобылой. Рядом с Геральтом поет Лютик. Не так звонко. И свои баллады он почти не помнит. Доплер сменяется доплером.