Судный день

      Брок вздрагивает, просыпаясь от страшного утробного воя. Вокруг темнота, душно и невыносимо жарко. Как в гробу. А его будто отпевают. На перевернутом языке.       – Не пугайся. Сейчас прекратится.       На груди замирает бионическая ладонь, прощупывает сердцебиение, которое зашкаливает, – Брок действительно чуть не обделался от этих песнопений посреди ночи.       – Блять, выключи это нахуй! – рычит он, но в ответ лишь ухмылка из темноты:       – Выключить не могу, командир. Только застрелить.       Сознание проясняется. Точно. Это не радио. Это намаз. Вчера они пересекли границу, и чертов ублюдок умудрился притащить его в квартиру, где под окнами мечеть.       – Значит, застрели нахуй.       – Успокойся.       Резкий приказной тон от него непривычен. Брок сглатывает и закрывает глаза. Пытается снова заснуть, потому что сон дает благословенное спасение от боли. Но благословение так и не нисходит. Сердце продолжает долбиться о ребра, боль все нарастает, вытягивая из естественной амнезии сна. За окном продолжаются горловые песнопения. Он скрипит зубами, ворочается, трется о матрас, пытаясь унять зуд и адское жжение. Прохладный металл ложится поверх бинтов словно компресс – иногда это помогает, но не сейчас. Брок рычит и сбрасывает с себя бионическую руку. Силится встать.       – Ты куда?       – Отлить. Хочешь подержать мне член?       – Могу и подержать. Ты же мне держал.       – Мне, к счастью, сожгло кожу, а не мозги, поэтому я справляюсь самостоятельно.       Холодный смешок из темноты.       – Ты так охуительно справлялся до моего прихода, что застрелить тебя было бы милосерднее.       – Но ты, я смотрю, не милосердный?       – Как и ты.       Справив нужду, Брок тащится в зал. Там их наспех сброшенные сумки. Ему нужен чертов шприц. И чертова ампула с наркотическим раствором. Чтобы отрубиться. Чтобы не чувствовать этого непереносимого зуда. И избавиться от желания содрать с себя бинты вместе с кожей.       Но гребаный киборг уже там, опередил его. Сидит, демонстративно вытянув ноги, словно шлагбаум. И хер через него проберешься.       – Дай мне ампулу.       – Я тебе уже сказал. С этого момента мы придерживаемся дозировки.       – Я ебал твои дозировки. Дай мне ампулу.       – Я больше не подчиняюсь приказам, забыл?       Он так мстительно улыбается, что дальнейшие угрозы бесполезны. Все перевернулось, они поменялись местами. Брок теперь не решает ничего. И остается лишь уповать на чужую милость. И он просит. Вынужден просить.       – Пожалуйста, Джеймс. Я не засну.       Серые глаза щурятся, изучают его внимательно. Рот кривится в усмешке, а глаза –нет, так и остаются мстительно-злыми.       – Заснешь, не переживай. Я знаю, каково это. Всегда кажется, что больно пиздец и не уснуть. Но в итоге засыпаешь все равно. Поверь моему опыту. У меня он огромен.       Если это месть, то:       – Может проще меня все-таки застрелить и прекратить мои мучения?       – Ты же мои мучения не прекратил.       – Нахуй ты пришел за мной? – срывается Брок.       – А нахуй ты ко мне приходил?       Джеймс Барнс сводит с ним счеты. Теперь это уже ясно. Когда он предстал перед ним пару дней назад, Брок думал, что бредит. Он и не надеялся. Никогда не надеялся. И в самых смелых мечтах не мог вообразить, что тот вернется. Но он вернулся. Теперь ясно зачем – чтобы мстить. Медленно и мучительно. Наслаждаясь процессом. Ломая то, что от него осталось. Справедливо. ГИДРА мертва. Остался один Брок. На ком еще вымещать злобу.       Брок делает попытку схватить сумку, чтобы добраться до вожделенной ампулы, но перед ним словно стена вырастает Зимний Солдат.       – Думаешь о том, чтобы взять свое силой? Будет больно, командир. Я постараюсь быть нежным, но представь, как неприятно будет лопаться кожа, когда я скручу тебя в захвате. Не глупи. Возвращайся на позицию.       В паре предложений он умудряется собрать все свои обиды, переиначить сказанное Броком когда-то, даже интонации копирует. В целом, имеет право. Но слышать это от него невыносимо. Брок ему зла не желал, Джеймс же сейчас откровенно издевается. Повторяет с нажимом:       – Я не дам тебе ампулу.       Да и черт с ним. Брок разворачивается и уходит. Обратно в спальню. Есть другие пути получить желаемое. Без убойной дозы обезболивающего не сделать перевязку. Они проебались с чертовыми бинтами пару часов перед сном, – придется повторить, если по-хорошему ублюдок не соглашается.       Брок пытается содрать бинты, но руки тоже замотаны, распухшие пальцы болят и не слушаются, ему не подцепить края. Он хочет схватить с тумбочки ножницы, но их с лязгом накрывает бионическая ладонь.       – И кому ты пытаешься сделать хуже?       – Я не могу, мне больно, – хнычет Брок. Он бы не стал ни перед кем, но этот особенный. Всегда был особенным. Они настолько срослись друг с другом в ГИДРЕ, что перед ним можно. Можно открывать душу и обнажать слабости. Даже если это месть. Этому ублюдку он позволит все – и глумиться, и презирать, и ненавидеть. Ему можно. Можно все.       Но из всех вариантов тот лишь заставляет лечь обратно в постель.       – Я не дам тебе ампулу, Брок. Тебе придется уснуть, понял? Ампулу я тебе не дам. У тебя и так сердце ни к черту. Забудь. Могу дать сигарету.       – И виски.       – Нет. Сигарету.       Брок не так давно наловчился держать собственный член, справляя нужду, но с сигаретой сложнее. Она маленькая, тонкая и горячая. Если ее уронить на себя, то приятного мало. Поэтому в его распоряжение любезно предоставлен бионический протез и пепельница в живой руке. Подумать только. Зимний Солдат в одних трусах зависает над ним, раскорячившись так, чтобы не задеть ожоги, и терпеливо помогает выкурить сигарету в постели. Умереть не встать. Да. Наверное, он умер.       Сигарета заканчивается, и Брок откидывается на подушку. Возвращается боль и зубодробительный зуд.       – Ты успокоился?       – Если хочешь меня успокоить, то просто вколи мне ампулу.       Как же оно чертовски чешется. Брок впивается пальцами в шею, пытаясь пробраться сквозь повязку, он готов нахуй содрать с себя кожу, если это прекратит мучения. Но руки тут же оказываются прижаты к матрасу. Не сильно, но для него каждое резкое движение словно разряд в позвоночник. И он мычит от боли.       – Я предупреждал.       Брок начинает дергаться, вырываться, но бесполезно. Держат его крепко.       – Я не засну, пожалуйста. Пожалуйста. Джеймс. Ну, хочешь, встану на колени? Что хочешь? Ты же за этим пришел? Я готов унижаться, я больше не могу, так больно и я хочу спать, мне уже все равно. Что угодно сделаю. Пожалуйста.       Что-то мелькает в серых глазах. Кажется, немного жалости там все же осталось. Джеймс встает и куда-то уходит. Роется в сумке, судя по звуку. Но возвращается лишь с бутылкой воды и пластинкой таблеток.       – Что это за хрень?       – Парацетамол.       – Ты издеваешься, блять? Я ебал твой парацетамол. В жопу себе запихни, – рычит Брок, но все бесполезно.       – Уймись. Ты и так все это время сидел на наркоте. Потерпишь немного, ничего не случится.       – Мне больно, я не могу. Джеймс, ну, сжалься надо мной, пожалуйста. Я умоляю тебя.       – Я тебя тоже когда-то умолял.       Он спокойно отвинчивает горлышко бутылки, поправляет подушки, давая сесть, и выдавливает таблетки из пластины. Брок глотает. Толку не будет, но хоть что-то.       – Ты сводишь со мной счеты, а я не виноват. Я лишь выполнял приказ. Ну, что я мог сделать? Джеймс?       – Выполнял приказ, Брок? Отлично. Тогда зачем ты потом его нарушал? Приходил ко мне. Говорил, что любишь. Заберешь из ГИДРЫ. Прекратишь это все. Зачем? Этого, вроде, не было в твоем приказе. Или я чего-то не знаю?       – Я тебя любил.       Джеймс кивает ему, поджимая губы. Не верит. Насмехается. Продолжает издеваться. Да, пожалуй, он имеет право. Брок обещал ему многое. И не сделал ровным счетом ничего.       Джеймс стягивает подушку вниз, осторожно помогая ему лечь. Наклоняется и шепчет. Так, как Брок когда-то шептал Зимнему Солдату:       – Спи, мой сладкий. Я обязательно что-нибудь придумаю. Все это закончится. Я обещаю.       Брок бьет его по спине изувеченной рукой – это адски больно, но стоит того.       – Если ты не можешь простить меня, так убей! Что тебе! Хватит издеваться!       – И в чем издевательства?! В том, что я не даю тебе наркоту, на которой ты плотно сидел после выписки, не зная меры?!       Не в этом. Он знает, что не в этом. Но говорить с ним больше не хочется.       – Пошел нахуй.       – Тебе полегчало, я смотрю. Отлично. Спи.       Джеймс выключает свет и ложится рядом. Перекидывает поперек груди бионический протез. Это не знак нежности, а мера предосторожности. Сенсоры уловят любое неверное движение. Даже во сне. Брок пытается отодвинуться, но Джеймс не дает. Они лежали вот так раньше, только койка была жесткой и в два раза уже. И тогда прижимался и обнимал Брок, а Зимний Солдат – Джеймс – смотрел в стену. И самое время узнать:       – Когда мы трахались, ты хотел или это было насилие?       – А ты как думаешь?       – Я всегда надеялся, что ты хотел. И всегда боялся оказаться насильником.       – Ну что ж. Твой страх тебе зачтется.       Джеймс ставит ему это в вину. Не секс. А страх. Говорит о своем. Продолжает упрекать в том, что Брок испугался. Побоялся его вытащить. Пойти против всех остальных. Пойти против Пирса. Знал про издевательства над Зимним Солдатом. Знал про пытки. Смотрел. Принимал участие, когда Пирс отдавал приказ. И ничего не сделал. Ничего не сделал, чтобы это прекратить.       – Зачем ты пришел за мной? У тебя же есть Роджерс. Он не как я. Он все для тебя сделает. Возвращайся к нему. Слышишь?       – Я больше не подчиняюсь приказам, я же сказал. Избавляйся от этой привычки.       – На вопросы тоже не отвечаешь?       – Отвечаю. Если захочу. А сейчас я хочу спать.       – Дай мне ампулу и все будут довольны.       Брок дергается, пытаясь почесать плечо о матрас, но Джеймс лишь крепче прижимает его к себе. И в задницу упирается его член. Не к месту заинтересованный.       – Серьезно? Тебя возбуждает моя беспомощность?       – Как тебя возбуждала моя, командир, – сообщает тот совершенно без эмоций. И не ясно – шутит или обвиняет. Плевать. Уже на все плевать, потому что ничего не исправить. А у Брока мозги плавятся от боли и зуда во всем теле, даже там, где кожа не тронута ожогами.       – Если дашь мне ампулу, я отрублюсь и сможешь меня трахнуть.       – Ты трахал меня в отключке?       – Нет.       – Ну, вот я тоже не фанат ебать трупы.       – Предпочитаешь ожившие мумии?       Секундное молчание, и бионическая ладонь вдруг смещается на его член.       – Всего лишь предпочитаю тебя, командир. И кажется, я придумал способ помочь тебе заснуть.       – У меня не встанет, – рычит Брок, пытаясь отодвинуться. – Просто дай мне ампулу и делай, что хочешь.       – Да я и так могу делать, что хочу. Условия теперь выставляешь не ты.       Холодный металл обжигает разгоряченную кожу. Брок вздрагивает, но от прикосновения не уйти. Бионические пальцы скользят под резинку трусов и несильно сжимают яйца, поглаживают член, не вызывая никакого отклика.       – Я тебя не насиловал, – напоминает ему Брок, но в ответ лишь усмешка:       – Ты не можешь этого знать.       – Ну, так ответь мне. Ты-то знаешь.       Бионическая рука отпускает его яйца, Брок выдыхает с облегчением, но преждевременно. Джеймс переворачивает его на спину, почти нежно поправляет подушку под головой, помогая лечь максимально удобно. В предрассветных сумерках видно плохо, но Брок кожей чувствует его ехидную ухмылку, когда тот сообщает, стягивая с него трусы:       – Это не насилие, а сугубо медицинская процедура, командир. Создам альтернативный раздражитель, чтоб ты переключился с «дай мне ампулу» на «дай мне кончить».       Брок понимает, если упереться, Джеймс оставит его в покое. Но, может, тот и прав. Так будет проще заснуть. Удивительно, насколько истощен его организм, что у него еще не встал. Разрядки не было вот уже пару месяцев, сам себе он еще не скоро подрочит, а между его ног сидит все такой же ослепительно желанный Зимний Солдат и демонстрирует на выбор обе руки:       – Левая или правая? Выбирай.       Ему нравилось бионической рукой – необычно, опасно, а Брока всегда заводил риск. Ему нравилось живой, потому что тогда получалось нежно и как-то очень интимно, Зимний Солдат, его Джеймс, казался обычным человеком – можно было закрыть глаза и не думать о ГИДРЕ, представить, что они где-то далеко, только они вдвоем, а всего этого кошмара вокруг не существует. Ему нравилось, когда он менял руки – доводил до пика живой, а затем обхватывал металлическим кулаком, не давая кончить, оттягивая момент. Нравилось, когда живой дрочил, а бионической придушивал. Столько всего было – Броку нравилось все. Он с ума сходил, не мог насытиться, не мог насмотреться, не мог остановиться. Но было кое-что, что нравилось ему больше всего:       – Отсоси мне.       – Ампула или отсосать?       Гаденыш. Конечно, ампула. Но ампулу ведь все равно не даст.       – Отсоси.       Джеймс опускается на локти и трется щекой о его пах.       – Да, Брок, ты всегда был смышленым. И нихуя не искренним.       Брок не собирается на это отвечать. Закрывает глаза и отдается ощущениям. Пытается сосредоточиться на чертовом альтернативном раздражителе. И это получается. Джеймс медленно обсасывает его яйца и член, задерживается на головке –знает, как ему нравится. Знает его тело лучше, чем он сам. Еще пару минут назад Броку казалось, что у него не встанет ни за что. Теперь он понимает, что даже будь он трупом, у него бы все равно на Джеймса встал. Настолько он восхитительный. Настолько родной. Вечно недостижимый и такой близкий. Не было ни единого шанса, что Джеймс будет принадлежать ему. Но вот он здесь. Все еще рядом. Зимний Солдат, смертоносный убийца, вечная любовь Капитана Роджерса – и вот он коротко постанывает, старательно обсасывая Броку член, берет глубоко, до самого горла. И так хочется видеть его, но света пока недостаточно. Хочется дотронуться, взять за волосы, погладить по затылку – но бинты только запутаются в его волосах.       – Я не знаю, чем я тебя заслужил. Ты чертов идеал. Ты самое лучшее, что у меня было. За всю мою жизнь. И больше не будет ничего. Все меркнет. По сравнению с тобой. Все меркнет, – бормочет он бессвязно.       Джеймс выпускает изо рта его член с тем звуком, который мог бы быть отвратительным, если бы не было так хорошо. Брок дергает бедрами, пытаясь вернуть все как было. Тянется рукой по привычке, готовый толкнуть его в затылок, насадить ртом на собственный член, трахать его в горло, не сдерживаясь, зная, что он примет, – но теперь это невозможно. Он беспомощен абсолютно.       – Не заслужил, – щелкает языком Джеймс и легонько опаляет теплым дыханием влажную от слюны кожу. От этого ощущения Брок плавится весь, дергается, забывая о боли в плечах. Джеймс просто играет с ним, забавляется сменой ролей, перестроиться сложно, но приходится. Брок учится подчиняться, следует за чужими руками, пригвождающими к матрасу его бедра – справа холодно, а слева жарко. Он терпеливо ждет, но больше ничего не происходит. Брок распахивает глаза, а Джеймс соскальзывает с кровати черной тенью. Просто встает и уходит.       – Блядский боже. Ты серьезно?       Это самая изощренная и унизительная пытка из всех. Брок сам себе даже подрочить не сможет, руки в бинтах, пальцы не двигаются и адски болят. Он скулит от боли и обиды, не зная, стоит ли пойти его умолять или сохранить остатки достоинства, жертвуя остатками разума.       Но Джеймс возвращается. Останавливается над ним и говорит с темной усмешкой:       – Зато боли не чувствуешь, правда? Что сложнее вынести? Невозможность содрать с себя кожу или невозможность кончить?       – Невозможность заслужить твое прощение, – выдыхает Брок. Джеймс наклоняется настолько близко, что даже в темноте можно заметить, как ледяной взгляд серых глаз несколько смягчается. Он обижен, но мстит не взаправду. И уходил за смазкой, только и всего.       Брок смотрит, как он молча раздевается. Такой красивый. Невероятно красивый. Пока не рассвело, лишь его силуэт движется в темноте. И так хочется прикоснуться, дотронуться, но у Брока нет рук, обугленными пальцами он и не почувствует ничего сквозь боль и бинты. И все равно.       – Дай дотронуться до себя. Пожалуйста.       Дает. Сам же направляет его перебинтованную ладонь вдоль своего лица, вниз по шее, вдоль груди к животу и ниже, с тихим вздохом трется горячим членом о вспухшие костяшки, выступившие в сгибе бинта.       – Какой ты красивый, – шепчет ему Брок. – Такой податливый, нежный на ощупь. Невероятно. У меня каждый раз дыхание перехватывает.       – Пустые слова, командир. Как и всегда. Ничего ты не видишь, – слишком темно. И ничего не чувствуешь, – у тебя руки в бинтах.       – Я тебя помню. Я тебя знаю. Каждый изгиб. Каждый шрам, полученный до сыворотки и потому не заживший. Каждую твою родинку. Каждую пластину на твоей левой руке. Их сорок пять. Сорок пять, если провести от плеча до кончиков пальцев.       Джеймс наклоняется к самому его лицу, смотрит глаза в глаза. Аккуратно раздвигает бинты вокруг его рта и прижимается к губам. Брок хочет ответить на поцелуй, хочет именно поцелуя, а не этого осторожного касания, но его сдерживает предупреждающий шепот:       – Тихо, тихо. Не усердствуй. Осторожно. Приоткрой. Чуть-чуть. Я сам.       Лицо сожжено, Брок даже говорить старается, не слишком разжимая зубы. Целоваться больно, Джеймс прав. Кожа натягивается, жжет, бинты трутся об оголенные скулы, будто наждачка. Он не уверен, стонет ли от боли или от удовольствия. Но он хочет получить этот поцелуй. Джеймс скользит по его губам, легонько просовывает язык сквозь слегка приоткрытую челюсть, ласкает, насколько получается, покусывает губы пунктиром и снова прижимается в осторожном поцелуе.       Джеймс любит целоваться. Когда-то Зимний Солдат буквально вылизывал его всего. Когда Брок его уже адски хотел, но еще не знал совершенно. Когда тот еще был просто чертовски вожделенным киборгом без имени, – лизал и кусал его, словно пес любимого хозяина. Сначала это было странно и неловко. Казалось потерей времени – Броку нужно было быстро, всегда был риск – что кто-то зайдет, услышит, увидит. Но не получив свое, Зимний Солдат и ему не давал ничего получить. Брок привык, притерпелся, у Зимнего Солдата появилось имя, укусы стали нежнее, теперь его покрывали поцелуями, ставили метки и засосы. На вопрос «почему» Джеймс испугался, что ему не нравится. Но на тот момент Брок уже не мог без этого жить. Не мог существовать. Без его отметин и поцелуев, горящих вдоль всего тела.       Джеймс и сейчас, злой и обиженный, следует собственной привычке. Целует бинты, совсем невесомо. Брок не чувствует даже касания губ, только теплое дыхание проходящее сквозь марлю до опаленной кожи. Повязки заканчиваются под грудью, и Джеймс с наслаждением оставляет влажный след поцелуя ровно в солнечном сплетении. Ощущения на грани, но там ожоги уже практически зажили. Выжгло ему верхнюю часть тела, не прикрытую спецодеждой – руки и лицо пострадали сильнее всего. И Брок считает, что ему повезло. Определенно повезло. Выбирая между лицом и членом, он бы не задумываясь, выбрал член. Как оказалось, Джеймс не против потрахаться и с мумией, а трахаться с ним хочется до безумия, до скончания времен. Невзирая на боль. Пока Джеймс еще здесь. Пока его окончательно не одолели обиды, не затянуло прошлое. Пока он не ушел. Пока готов, дает и принимает.       Горячий рот возвращается на его член, Джеймс сосет и одновременно дрочит себе – Брок чувствует вибрацию его стонов упирающейся в горло головкой, слышит влажные хлюпающие звуки, когда тот толкается в собственный кулак. Живой кулак. Себе он бионической рукой не дрочит, не любит. Бионика для Брока – но он и не жалуется. Наоборот. Контраст температур сносит голову – горячие влажные губы у головки и холодный металл у основания. Гладкие твердые пальцы прижимающиеся ко входу – надавливают, ласкают, но не толкаются внутрь.       – Ты же выебешь меня? – хрипит Брок, приподнимая бедра. – Скажи, что да?       Джеймс выпускает изо рта его член и отвечает хрипло, сбиваясь дыханием, но категорично:       – Нет. Потому что ни единого варианта сделать это безболезненно. Потом. Когда у тебя заживет спина. Или руки. Что-то, на что можно опереться. Сегодня нет. Хочешь пальцами?       – Хочу.       – Левая или правая?       – Левая. Раз начал – продолжай.       Правая рука при этом ложится ему на живот, плотно прижимая к матрасу.       – Если ты начнешь ерзать и сбивать повязки, я остановлюсь. Понял?       – Да, блять, только, пожалуйста, продолжай, – стонет Брок, чувствуя, как горячие упругие губы вновь скользят по члену кольцом, а пальцы – холодные как лед, их невозможно согреть, ни разу у Брока не получилось – медленно толкаются внутрь. Хочется орать, настолько это хорошо, но рот не открыть, слишком больно, и он просто мычит сквозь сомкнутые зубы. Тело выгибается, но теплая сильная рука, замершая поперек живота, вдавливает вниз, чтобы не шевелился, лежал смирно. Пальцы вдруг заходят как-то очень правильно, слишком правильно – нащупывая нужную точку, больше не отпускают, толкаются ровно туда, и тело пробивает дрожь. Брок все-таки дергается, подмахивая ему, и спину тут же опаляет огнем. Он замирает, рыча от этого бесконечного мучения, а теплая ладонь предупреждающе похлопывает по животу – «помнишь, что я говорил? остановлюсь». Но не останавливается. Наоборот. Держит крепче, а двигаться начинает быстрее, подталкивая к разрядке.       Брок все-таки кое-как цепляется за его волосы. Пытается надавить, заставить принимать еще глубже, – это уже невозможно, но дает какую-то иллюзию контроля. Контроля, который перешел из его рук в чужие. Такие восхитительные. Что правая, что левая – они нужны ему обе. Джеймс весь ему нужен целиком, но даже не обнять, не прижаться к нему. Такой близкий и такой далекий. Недостижимый. Так было всегда. Мучительно всегда.       Брок обхватывает его ногами, сжимает ребра коленями и толкается в этот горячий рот финальным толчком. Он не спрашивает и не предупреждает – знает, что не нужно. Перед глазами рябит темнота. Тело дрожит, получая долгожданную разрядку. Брок стонет, а Джеймс обсасывает его член до конца, додрачивает кулаком, будто хочет выжать все до капли. Вылизывает и отпускает, только когда чувствительность обостряется настолько, что прикосновения становятся неприятны.       Брок размыкает глаза. Скоро рассвет. Видно уже практически все. Джеймс лежит поперек кровати, головой на его животе, смотрит в потолок и дрочит себе, резко и неаккуратно. Просто чтобы кончить. Морщится, сгибает и разгибает колени, пытается найти удобную позу – не слишком выходит. Ему не хватает. Не хватает собственной руки. Брок тянется к нему, но достает лишь до кончика его уха.       – Прости. Не могу тебе помочь.       – Можешь. Поговори со мной.       – О чем?       – А о чем ты всегда говорил, когда меня трахал? Ты же не затыкался.       Да, не затыкался. Брок столько ему говорил, и все оказалось пустым. Обещал, что вытащит. Обещал, что никогда не оставит. Обещал, что убьет Пирса и уничтожит ГИДРУ. Много всего. А еще обещал, что никто и никогда больше не причинит Джеймсу боль, пока он рядом. И вот теперь мертв Пирс. Уничтожена ГИДРА. А он рядом, и именно он причиняет Джеймсу боль.       Горло сдавливает, будто металлическими кольцами. Ничего он больше не скажет. Не выйдет.       – Я не могу, прости. Не нахожу слов. Давай сам. Хочешь, выеби меня? Я подставлюсь.       – Ты идиот?       Джеймс выдыхает и просто лежит. Оставляет бесполезные попытки. Расслабляется всем телом, его голова давит на живот, но Брок не жалуется. Он бы хотел ему помочь – но абсолютно беспомощен. Ни подрочить ему не может, ни избавить от раздирающей изнутри боли и обиды. Брок смотрит, как вздымается его живот, медленно опадает член, а из сомкнутых глаз катятся дорожки слез. Тянется к нему рукой, и удивительно, но Джеймс не отворачивается. Наоборот. Прижимает влажную щеку к бинтам, промакивая собственные слезы.       – Прости меня, – шепчет ему Брок. – Я любил тебя, правда. Ты не веришь, и я это понимаю. Но, боже, я до безумия тебя любил. Я не знаю, почему я ничего не сделал. Может, действительно боялся. Не хватило у меня духа. Я слабый. Оказался слабым. И правда, не заслужил тебя. Может, ждал момента – не знаю. Все завертелось так быстро. Рухнуло в одно мгновение. Я подвел, прости. Я ничего не успел. Ничего не сделал из того, что обещал. Но я, правда, я так тебя любил. И люблю. И никогда не буду любить сильнее. Я жалкий, слабый, но любил, как мог. Прости.       Джеймс садится на постели и уже не дотянуться. Вытирает лицо и шепчет потерянно:       – Зачем ты вообще обещал что-то, Брок? Молчал бы. Трахал бы молча. Так было бы проще. Сейчас тоже. Зачем ты мне это говоришь?       Вопрос, на который ответа нет. Они оба это знают. Джеймс поднимается на ноги и идет в душ. Замирает у косяка двери и говорит в пустоту соседней комнаты:       – Я тоже тебя любил. Люблю. И ненавижу. И не знаю, что с этим делать.       Брок сглатывает и отворачивается.       – Ты же теперь не Зимний Солдат. Я не могу решать за тебя. Думай сам.       Он уходит, а Брок откидывается на подушку. Подходящий момент для того, чтобы взять ампулу, вогнать в вену и забыться на сутки. Но он настолько выпотрошен, что даже встать уже не может. И не хочет. К черту ампулу. Заснет и так. Альтернативный раздражитель сработал – только вот он оказался не в желании кончить, а в желании сдохнуть и вырвать себе сердце.       Когда Джеймс возвращается, Брок уже почти спит. Избавительный сон так близок, но вдруг сознание вновь разрывает этот утробный вой. Очередная молитва. Брок вздрагивает и распахивает глаза. На сердце опускается бионическая ладонь.       – Что ж ты так пугаешься? – спрашивает Джеймс, хмурясь.       – Слишком громко. И резко. Блять…       Брок выдыхает, пытаясь унять сердцебиение. Стекла дрожат от повторяющихся горловых рифм – может, оно бы и успокаивало, но слишком громко и как-то тревожно звучит эта странная песня. Джеймс убирает ладонь с его груди и достает винтовку, спрятанную под кроватью. Вкручивает глушитель и выходит на балкон. Ровно секунда, и наступает тишина.       – Ты что, правда, его застрелил?       – Всего лишь сбил динамики. Спи давай.       Джеймс сосредоточенно проверяет патроны, стоит перед ним, абсолютно голый и освещенный рассветом. Его Зимний Солдат, который вернулся. Прекрасный и недостижимый, как никогда.       – Ты же понимаешь все языки. О чем он пел?       Больше заинтересованный винтовкой, чем рассказом, тот перечисляет:       – О том, что в судный день ангел смерти взвесит твои благие дела и дурные дела и тогда решит, куда тебя отправить – в ад или в рай. Праведных ждет вечное блаженство. Оступившихся – вечное пламя.       – Судя по всему, я оступился.       Джеймс поднимает на него взгляд и смотрит крайне выразительно.       – Судя по всему.       Брок смеется.       – И чему ты радуешься?       – Тому, что ты рядом. Самый прекрасный из ангелов смерти. Даже если ты вернулся, чтобы расквитаться и превратить мою жизнь в ад.       – Ты не знаешь, зачем я вернулся. Я и сам не знаю.       – И когда же наступит судный день, мой ангел?       – Когда солнце взойдет на западе, вздрогнет земля и ускорится время.       Он со скучающим лицом берет ответ из проповеди, но Брок улыбается:       – Значит, этот день уже наступил.       – Ты забыл, где запад, Брок?       – За твоей спиной, мое солнце.       Джеймс фыркает, кладет винтовку на прежнее место и задвигает шторы, чтобы свет не мешал им спать.       Брок закрывает глаза, чувствуя, как проседает матрас под чужим весом, и говорит:       – Ну что, ангел смерти, я жду твой вердикт.       Джеймс молчит. Обнимает бионической рукой поперек груди и молчит. Брок и не надеется, что он ответит. Но за секунду до того, как провалиться в сон – когда сердцебиение уже выровнялась, но сознание еще не угасло – он слышит тихий шепот – взаправду или ему уже снится – но его личный ангел смерти все решил, решил давно и по-другому и быть не может.       – Я пришел подарить тебе рай, Брок. А теперь спи.