Падал теплый снег

Падал холодный снег. Огромные белые комки снежинок словно кто-то с остервенением швырял с небес, так стремительно они летели. Самая настоящая метель тарабанила в лобовое стекло, сводя видимость на дороге к минимуму. Машины шныряли в молочно-белой путанице полос, мешали друг другу и сами себе, каждая в поисках своего пути. Гриша как обычно очень спешил. Его раздражал тот факт, что ему приходится тратить время на такую ерунду, ехать допрашивать какого-то шарлатана, который наплел доверчивой богатенькой дамочке с три короба. Когда уже люди перестанут вестись на подобную ересь? Столько дел у них с Рыбкиной еще не раскрыто, а он возится с каким-то шаманом! Опять поздно домой вернется, Алена будет ныть. И ехать до этого "колдуна" в самое Подмосковье. Через час с лишним пути Гришина голова уже гудела от постоянного напряжения, московские пробки в такую погоду - самое настоящее послание дьявола. Измайлов припарковался в одном из Подмосковных закоулков и нервно хлопнул дверью машины, с досадой представляя, во что превратиться его лобовуха через пятнадцать минут под этим липким снегопадом. Надо бы не затягивать на допросе. Майор втянул голову в ворот куртки, чтобы узорчатые снежные пули не залетали так мерзко и прицельно точно за шиворот, и вбежал во дворик какого-то неказистого одноэтажного домика. Калитка была распахнута. Дом по своему внешнему виду был совершенно обычный - в белой штукатурке и с крышей из зеленой металлочерепицы - в Подмосковье таких сотни. Рядом с домом по обеим сторонам росли две очень высокие сосны, на стволах которых были повязаны какие-то цветные лоскуты, некоторые с кисточками на концах. Гриша затарабанил в дверь. - Кто там? Заходите. - из недр домишки послышался типичный старческий хрипловатый голос. Измайлов толкнул простую деревянную дверь вперед. Ему сразу открылся вид на, судя по всему, единственную комнату в доме. Но комната эта была поистине громадных размеров. Это было заметно несмотря на довольно сильную дымку, которая исходила непонятно откуда. По углам стояла нехитрая мебель вроде кровати, пары шкафов, стола со стульями и даже подобием кухонного гарнитура. При этом центр помещения был совершенно пустым. Хоть футбольный матч устраивай - настолько много свободного места. Стены были выкрашены в белый цвет, а полы устланы тонкими цветастыми ковриками, лежащим внахлест, кривенькими и, очевидно, самодельными. Они были бы похожи на вологодские, но зубчатые узоры и яркие цвета больше напоминали что-то языческое. Похожими тканями была застелена и кровать, на многочисленных окнах не было занавесок, но внутри было отнюдь не светло. В комнате было жарко и душно. Однако в тот момент для Гриши очутиться в обволакивающем саму душу тепле после морозного ветра было очень приятно. Наконец-то можно было вздохнуть спокойно и перестать прятать глаза от непрекращающейся снежной дроби. Пахло довольно странно - немного старостью, немного кошками, немного свежим молоком, но больше всего чем-то жженым: листвой или травой. Воздух в этой комнатке казался таким плотным, хоть в ладони собирай. Если этот сизый кумар вообще можно назвать воздухом. "Очередной сумасшедший фанатик- наркоман" - думал Гриша вглядываясь вглубь комнаты в поисках хозяина сего чуднОго места. Измайлов ожидал увидеть банальные черепа, магические шары, свечи и черную скатерть, как это обычно бывает у всяких магов-шарлатанов. Но здесь все было совсем не так - это место было одновременно и совершенно нормальным, и абсолютно нестандартным. Какой-то советский комод, но на нем вязаные салфеточки с резными узорами, как на ковриках. Пакет в углу из общеизвестного супермаркета и настойчивый запах парного молока. Но самый колорит интерьеру задавали бесчисленные цветастые ковры, и неизвестно, что удивляло больше - их количество или то, что все они были ручной работы. - Проходи, чего стоишь. Ботинки только снимай, а то знаю я вас! - заговорил старческий голос. Когда глаза Гриши немного адаптировались к дымке, он, наконец, смог разглядеть хозяина дома. Тот сидел на полу в дальнем углу рядом с кроватью и перебирал кривыми морщинистыми пальцами цветные нитки извивающегося у его ног очередного коврика. Гриша снял ботинки и прошел вперед, скрипя старыми половицами. - Глаза совсем не видят, - старик отложил занятие в сторону и почему-то снял очки и положил их на кровать. На вид он был очень преклонного возраста. Почти лысый с реденькой полуседой бородкой и такими же длинными бровями. Он был явно с примесью азиатских кровей. Выступающие скулы и, хоть и крупные, но по-восточному раскосые черные глаза с сильно нависающими веками выдавали в нем что-то тюркское. Одет хозяин дома был в какой-то заношенный халат, который когда-то давно был жёлтого цвета, и простые широкие штаны. На морщинистой шее висела засаленная тесемка с чем-то вроде высушенной ягодки. Старик лукаво улыбнулся, распуская по лицу потоки глубоких морщин и указал ладонью на коврик подле себя: - Садись, раз пришел. Гриша смахнул с глаз дурманящую дымку, прочистил горло и заговорил максимально официальным тоном: - - Майор Измайлов. - он хлопнул перед близоруким взглядом шарлатана полицейской ксивой и продолжил: - У нас на вас заявление от Бянкиной Анастасии Андреевны. Вы с ней знакомы? - Знаком. А как же? - спокойно согласился дедок. - Ко мне разные люди идут, когда не знают, что им делать со своей жизнью. И всех я помню. - Старик сложил кривые руки с распухшими от возраста вывернутыми костяшками у себя на коленях и повторил: - Садись, не буду же я на тебя снизу вверх смотреть, у меня уже шея не та. Гриша оглянулся, стул в этом доме, конечно был, но ему явно предлагали сесть прямо на пол. Во рту уже стало горько от стоящего вокруг кумара. Пиздец как-то неловко и странно. Мало ли чем это дед тут накурил. Гриша резко выдохнул, насупившись, и снял куртку. Жарко. Он уронил одежду на пол и сам все-таки медленно опустился на коврик, и неловко подмял под себя длинные ноги. - А теперь слушаю тебя. - дед снова лукаво улыбнулся, лишь слегка обнажив неровные желто-серые зубы. - К нам обратилась гражданка Бянкина с заявлением о мошенничестве. Говорит, вы её бизнеса лишили. -Нееет, дружок! - старик усмехнулся и отклонился назад. - Я тебя слушаю. - Ну так я и говорю! - с раздражением почти рявкнул Гриша. - Бянкина... - Настя приходила ко мне за советом, не знала, как ей быть. - лукавый дедок перебил его, - Я ей показал, что вижу. Что её ждет. А когда это сбылось, она решила, что это я виноват. Денег давала много. Но деньги я не беру, а вот корову мне купила, это хорошооо! Но это неважно. Сейчас же ты пришел. - Я. - Гриша начал путаться в своих мыслях. - Но я-то не за советом! Я полицейский! Я допрашивать вас пришел. - Может и так, но ты же тоже не знаешь, что делать со своей жизнью. Гришу больно укололо где-то в районе солнечного сплетения. Не знает. - Можно подумать, хоть кто-то знает, что ему делать со своей жизнью. Мы все не знаем. - Почему? Я, например, знаю, что мне со своей жизнью делать. И женщины твои знают. По крайней мере, знают, что бы они хотели с ней сделать. - Какие женщины?! Я вас спрашиваю, Бянкиной... - Из которых ты не можешь выбрать. - Так! - Гриша окончательно сбился с толку и начал уже откровенно психовать. - Хорош мне тут заливать! - Думаешь, я обманщик? Да только вот я не вру. Как ты. - Что? - Себе врешь. Что решил. А сам мечешься, как сухой лист на ветру. Я-то уж разбираюсь. Измайлов замолчал. Каждое его слово использовалось против него. - Если Вы думаете, что запудрите мне мозги, как Бянкиной, то ошибаетесь. - Ты, верно, жениться надумал, да не уверен, правильно ли это. - Гриша пытался не подать виду, что на самом деле охренел от такого точного попадания "ясновидящего", но по нему было заметно только то, что он судорожно пытался понять, как старик это узнал. - Вы наркоман что ли? - Сам ты наркоман. - Дедок обиделся и даже бросил из рук цветастые нитки. - Это чабрец я жгу. А то кошки мои пахнут. А чабрец еще вирусы всякие убивает, а-то ко мне разные люди идут, а здоровье у меня уже не то... Так я прав ведь? - Лукавый старик снова улыбнулся, пряча черные зрачки в складках кожи. - Ну да. - и правда, это чабрецом ведь пахнет. - И давно уже ты маешься. Уж и замуж позвал, а все нет тебе покоя. Хочешь, я помогу тебе решиться? - Это как же? - А я тебе покажу. И про тебя, и про невесту твою, и про ту, с кем ты кровью родителей связан. От последних слов Измайлова бросило в жар. Во рту пересохло, глаза слезились от дымки, голова гудела. Что за волшебство, блин. Откуда он знает. - А вот оттуда я знаю, что жизнь прожил. И хоть выгляжу я неказисто, да побольше твоего умею. - Типа экстрасенс? - Неееет. Я таких модных слов не люблю. Я наоборот, по-старинке. Дедовскими методами, так сказать. - Шаман что ли? - Это ближе, но тоже не то. Шаманы обряды проводят, чтобы что-то сделать, что им надо. А я просто могу узнать, что человека тревожит и показать ему, что будет с ним. - Будущее показать? - Не всегда точно, но в общих чертах. Гриша до боли сжал татуированное запястье. Может, ему этот дедок снится? Вроде нет. Это привлекло внимание хозяина дома. - Хороший у тебя знак на руке. Правильный. Он тебе подходит. Измайлов глянул на свой Инь-Ян. - Вы буддист? - Не совсем. - Это как? - Думаешь, Бог как-то меняется в зависимости от того, в каком уголке мира живет тот, кто к нему обращается? Колено тупо заныло - старик не ожидал ответа на свой вопрос, он оперся на Гришину ногу всей своей массой и вжал её в пол. Он закряхтел и сморщился от напряжения, по-прежнему опираясь на ногу Измайлова, насилу поднялся на одно колено, а затем встал в полный рост. Проковылял пару шагов до комода, выдвинул скрипучий верхний ящик и сгорбившись начал что-то перебирать в его недрах. - Там на столе молоко стоит. Своё. Попей, если хочешь. Да и мне налей заодно. Это звучало подозрительно, но Гриша решил не упускать возможность и заодно посмотреть на это "молочко". Если дед в него что-то подсыпает, Гриша наверняка почувствует. Майор слегка шатаясь дошёл до большого деревянного стола в другом углу комнаты. На столе стояла обычная трехлитровая банка с белой жидкостью и слегка пенистой пленкой у самого горлышка. Гриша наклонился и принюхался. Ничем посторонним вроде не пахнет. Обычное парное молоко, насколько он мог помнить его запах. - Не бойся, простое молоко. Кружки вон там - старик указал крючковатым пальцем на подвесной шкафчик. - Мне тоже налей. Гриша сам не верил в то, что он это делает, но послушно наполнил две чашки и вернулся с ними к кровати. К тому времени дедок уже достал какую-то золотистую маленькую чашечку, похожую на игрушечный котел, какую-то трещотку, состоящую из многих длинных металлических стержней, надетых на одно большое кольцо, и ещё какие-то мелочи, которые умещались в его ладонях. - О! Молодец! До краев налил. - он забрал из рук Гриши один стакан и отпил пару добрых глотков. Гриша не торопился пить свою порцию, подозрительно пялясь в белую бездну. - Не хочешь, не пей. Просто от жженой травы может кашель открыться или дурно стать, а молоко помогает. - Старичок смерил его насмешливым лукавым взглядом и допил свое молоко. Гриша осторожно коснулся губами краешка стакана, облизал губы, придирчиво вслушиваясь в свои ощущения - обычное молоко. Он выпил два небольших глотка и поставил стакан на комод. - На пол лучше ложись. - Чего? - Ну так надо. Закроешь глаза, полежишь. Я тебе покажу, что должен. И домой поедешь. Да только не надо так нервничать на дороге. Сука, как он угадывает. Хотя, кто сейчас за рулем не психует? Гриша вспомнил, как по дороге сюда торопился и намеревался поскорее с этим расправиться, а сейчас он хлебает парное молочко и собирается смотреть на свое будущее. - Это небыстро, - шаман будто слышал его мысли. - Но лучше один раз не спешить, чем потом всю жизнь догонять. Ложись...Ты уснешь. Когда надо, я тебя разбужу. - Усну? Мы так не договаривались. - Да не бойся ты. В убийствах ведь меня не обвиняют. - Старик медленно пропускал по пальцам прутья трещотки один за другим. - Это гипноз? - Вроде того. - - Бряканье медных прутиков стало заметнее, быстрее и громче. Гриша сел на пол. - Не знаю. Это как-то очень странно все выглядит. - Хочешь сказать, в твоей жизни всё обыденно? Ничего из ряда вон? Почему ты тогда этого боишься? Настя за что на меня жаловалась? Что её друг подставил и обобрал до нитки? Ну так я ей про это и говорил, что так будет. В чем же моя вина, если я прав был. Я и тебе покажу, что тебя ждет. - А Вам зачем это? - А от меня не убудет. А ты заодно от меня со своей Бянкиной отстанешь - кривые руки уже уложили в золотистый котелочек какие-то сухие травки и нечто больше похожее на мох. - Это что? - Это для дыма. Это мне нужно, чтобы видеть, что тебе показать. - старик чиркнул спичкой и поджег свои благовония в чашечке. Он надавил Грише на плечо и буквально силой уложил его на пол. Затем поставил котелочек на пол и начал мерно перебирать трещотку пальцами. Измайлов повернул голову на бок, чтобы видеть происходящее. Все было обычным и совершенно ясным. Старик мягко улыбался сидя по-турецки, а из котелочка поднимался тонкий дымок. Сизое облачко постепенно дотянулось до лица старичка, вплелось своим длинными сполохами в его седую бородку и в какое-то короткое мгновение застелило небесного цвета глаза мягкой ватной пеленой. Гриша больше ничего, кроме этой дымки не видел. Это длилось какие-то потрясающие спокойные доли секунды. Потом белизна дымки стала более яркой, на ней появились отблески теплого летнего солнца. - Ты бы поспал, милый. А то будешь опять весь вечер в облаках витать, вместо того, чтобы с нами побыть. Ты устал, иди отдохни, я на ужин позову. - нежный женский голос раздался откуда-то спереди. Гриша с трудом поднял голову. Все это время он пялился в потолок. Его кухня, но такая уютная. Какие-то продукты на столах, неизвестная ему посуда, коробки из-под сухого завтрака, детский стульчик, девушка стоит к нему спиной и что-то мешает на плите. Блондинка. Алëна. На ней свободное домашнее платье светло-голубого цвета и коричневый фартук с широкими завязками. - Только глянь, там Сашка в комнате нормально играет? А то он вчера чуть мне пальму не выкопал, - Алена мило усмехается и подходит к дивану, на котором сидит Измайлов. Она убирает руку с кухонной лопаткой за спину и внимательно смотрит ему в лицо. Улыбается. Красивая. И целует в лоб. - Тебе надо побольше спать. Гриша с трудом поднимается на ноги и идёт куда-то.Он одет в деловой костюм, который непривычно сковывает движения. Он, явно, больше не работает в полиции. В соседней комнате, которая вроде его гостиная, но гораздо уютнее теперь, среди кучи разноцветных игрушек сидит белокурый парнишка в зеленых шортах. - Папа, иди играть! Из кухни пахнет чем-то вкусным. За окном валит белый снег, а внутри тепло и красиво. Идиллия. Счастье. Да вот только Грише почему-то плохо. Непонятное ощущение злости на Алёну, на этого ангельского вида мальчишку и больше всего - на самого себя. Злости за это спокойствие, достаток и благополучие. Грише хочется, чтобы ему было плохо. Ему тошно от того, что надо бы радоваться этому всему. Он разворачивается лицом к стене, чтобы подняться наверх в спальню и остаться одному. Стена совсем белая. На ней пляшут серо-сизые тени от дымящейся травы. Тени постепенно усиливаются и пропускают через себя лицо старика. Он очень по-доброму улыбается. - Понравилось? - все тот же старческий голос. Гриша разлепил глаза, несколько раз сосредоточенно моргнул и с трудом сглотнул горьковатый вкус с языка. - - На молока выпей. Это от дыма сушит. - Что это было? - Твое будущее. - Но как? Как ты это сделал? - пораженный больше, чем когда либо раньше в своей жизни Гриша внезапно перешёл на "ты". - Это старая практика. - Это что, правда мое будущее? Лукавый старичок улыбнулся и кивнул. - А это точно? Других вариантов нет? Измайлов и сам не понимал, что хотел услышать. Будто он увидел не то, о чем мечтают все нормальные люди. Красавица жена, сын, большой дом. Даже как-то совестно было спрашивать с намеком "а нет ли чего получше?". - А разве ты не к этому сейчас идешь? Разве ты не на этом пути? - На этом. - Все верно. Он же сам в здравом уме выбрал такую жизнь. Он сам к этому стремится. Почему тогда ему так тревожно и гадко? - Ты хочешь узнать, а что же с ней? - дед даже не спрашивал, он констатировал. В этот раз Гриша уже не удивлялся его проницательности. - Ну смотри, ты сам захотел. - старик взял золотую чашечку в руки и коротко дунул в тлеющую траву, вызывая новый столп дыма. На этот раз темного, почти черного. Как зимнее ночное небо. С него падают колючие снежинки, резными иглами впиваются в кожу, доставляя настоящую боль. Они тают на теплой молочной коже и взметаются в чернильное небо белыми клубящимся паром из красивых пухлых губ. Алиса дышит размеренно и спокойно. Она идет по мосту. Вот дурная, в такой мороз опять без шапки. Ветер треплет её волосы, снежинки путаются в её русых прядях и щекочут красный кончик носа. Она бледная от холода, но такая спокойная и красивая. Она останавливается. Зачем-то стягивает с шеи большой шарф. Неужели ей жарко? Облокачивается на ограждение и смотрит куда-то вдаль. Вешает шарф на перила и подставляет лицо снегу. Вздыхает, перекидывает одну ногу через ограждение, затем вторую и садится, балансируя на холодном металле. Цепляется голыми красными от ветра руками за перила и выдыхает полной грудью пронизанные болью белые клубы пара. Холодно. Редкие прохожие косятся на странную девушку, которая так опасно расположилась посидеть на ограждении моста, но никто к ней не подходит. Алиса просто сидит и смотрит в щедро осыпающее её снегом небо. Гриша не понимает, что она делает. Почему не прячется от холода? Зачем вообще здесь сидит? Может, она кого-то ждет? В сердце неприятно что-то сжимается. Может, она ждет мужчину? В Алисиных глазах отражается россыпь снежинок. Её глаза всегда такие теплые сейчас словно скованы черным льдом, промерзшие до самых глубин. Они начинают блестеть, светиться в темноте прозрачными искрами от боли. Слёзы замерзают на веках, не успев упасть вниз. Алиса снова выдыхает из себя последнее тепло, что в ней осталось. Убирает с ограждения одну руку и сжимает её в кулак. Еще бы, ограждение металлическое, а на улице зима. Она держится только одной рукой. Алиса смотрит вверх. Она отпускает вторую руку и размеренно наклоняется вперед. Её распущенные волосы мгновенно разлетаются красивыми волнами назад. Вода в реке еще не замерзла насовсем. Она крутится вокруг Алисы калейдоскопом мелких острых льдинок и пузырей воздуха, плавно и бережно опуская еë вниз. В первое мгновение кожу обжигает от холода, во второе все тело сковывает колючей судорогой. Невыносимая, нестерпимая и непреодолимая черная мерзлота. Алиса не пытается её преодолеть, не пытается найти воздух там, где его нет, как не и пытается бороться с болью, которая не снаружи, а внутри, и победить её невозможно. Алиса спокойно опускается все ниже. Её волосы так потрясающе красиво развеваются гладким шлейфом, а кожа светится как тонкий китайский фарфор, прикоснись - и она зазвенит. Алиса открывает глаза только на мгновение. Скоро должно стать легче. Она откидывает голову назад и русые пряди заволакивают её лицо, они струятся причудливыми волнами и завораживают своими плясками. Как же красиво. В затейливом узоре её волнующихся прядей проступают неровные полосы. Это снова потолок - неровный, выкрашенный в белый потолок деревянного дома. Гриша с силой ракеты вскинулся со своего места, и, бешено дыша, затрясся всем телом. Если бы в легких был воздух, он бы давно уже кричал это самое до боли знакомое имя. Все его существо стремилось уцепиться за что-то, поймать её, не дать ей раствориться в черных льдах. Гриша не сразу понял, что видит уже неровно оштукатуренные стены, а не свой самый страшный кошмар. Ему в грудь что-то грубо уперлось и толкнуло назад. - Спокойно. Этого еще не случилось. - Старик попытался его усмирить. - Что за хуйня!? - Гриша подскочил как ошпаренный, забыв все мыслимые приличия и оттолкнув почтенного человека от себя. - Это будущее. - Нет нахуй! Не может быть такого будущего! - Не нравится?...Ты как и все хочешь розовые очки?... Могу тебя успокоить, твое видение может быть метафоричным. Она может и не прыгать с моста. Может, например, застрелиться или попасть в аварию. Сути это не меняет. Чувствовать она себя будет так. Так, как ты видел. - Нееет - Гриша пятился назад, как напуганный пес, и мотал головой. - Алиса не такая. Она кремень. Она никогда так не сделает. Она всех нас переживет. - Не решай за других. Решай за себя. Твою дорогу я тебе показал. А это - её дорога. - Да эти глюки твои! Все хуйня. - Измайлов уже метнулся к своей куртке, чтобы убежать из этого места куда подальше, как одна фраза старикана заставила его замереть с наполовину вдетой в рукав дрожащей рукой. - Она сделала тебя своим смыслом... Когда ей казалось, что у неё не было резона жить, она вложила все свои цели и мотивы в тебя. Какие могут быть цели у пятнадцатилетней девочки, не знающей, что такое любовь? Теперь, когда она знает, что это такое, смысл её жизни еще больше заключен в тебе и только в тебе. Этого старик точно не мог знать. Он даже назвал её возраст. Гриша не мог не остановится и не слушать его. - Думаешь, лишившись этого смысла, она станет искать для себя другие поводы жить? -Но она никогда не сдаётся. Это на неё ни капли не похоже. - Тебе ли не знать, что мы можем иногда перевернуть самих себя? Но только если нам есть, ради кого. Как ты в свое время ради своей сестры... А ей ради кого? Был только ты. Гриша давно не испытывал этого ощущения, когда глаза щиплет, словно кислотой, и слёзы наполняют тебя от самого горла и рвутся наружу. Он оперся рукой на теплую стену, не в силах стоять. Он исподлобья взглянул на хозяина дома: - И все равно не верю. Такого не может быть. - Может, мой милый. - Ты сказал, всегда есть разные варианты. - Это конечный пункт её дороги, есть ли разница, как она к этому придёт? - Я просто ей не дам. Я буду ходить за ней следом. Старик с жалостью и беспокойством смотрел на него: - Садись, переведи дух. - И снова скользнул корявым пальцем по своей трещотке. И снова перед глазами будто белый лист. Он переливается радужным светом, искрится под холодным солнцем. Гриша смотрит на какой-то сугроб рядом с открытой наружу гаражной дверью. Нечего медлить, он же шел поговорить с Алисой, убедить её, что не он цель её жизни. Гриша заглядывает в гараж. Ничего примечательного - голые стены и тусклая желтая лампочка под потолком. - Измайлов?! Ты что тут забыл? - Алиса немало удивлена его визиту. - Я поговорить хотел. - А на работе не судьба? Гриша молчит. Не может же он сказать ей, что боится теперь оставлять её одну. - Ты за мной следил что ли? Как ты меня тут нашел? Я этот гараж третий день снимаю. - Давай в машине поговорим, а то холодно. Алиса ничего не понимает, но лишних вопросов не задает, она молча дает Грише знак, чтобы шел в машину, а сама плотно закрывает двери гаража, чтобы снег не мело внутрь. Становится темнее. - Может, домой поднимемся? Как-то стремно в гараже. - Нет, давай тут.... Алис? - Он не знает, как можно сформулировать это. Гриша поворачивает голову к сидению девушки, и все слова и буквы встают смятым комком в его горле - Алиса почти плачет. Она ведь знает, о чем он пришел говорить. - Слушай, Измайлов, я все знаю, что ты хотешь сказать, - её голос дрожит, но все же она говорит очень решительно, - И я не буду врать тебе, это не поможет, лучше не трави мне душу. - Но я не могу, Алиса! Я не могу жить, просто спать спокойно, есть, что-то делать вообще, когда знаю, что тебе... так плохо. - Но мне не будет лучше, Гриш, - карие глаза полны блестящих слез и неприкрытой правды. - Я не осуждаю тебя... Но... Чего ты от меня хочешь? Чтобы я жила долго и счастливо? Ты же знаешь, что... Без тебя это никак. Это было единственным смыслом моего существования в детском доме, и сейчас ничего не изменилось. Я не смогу просто без тебя. А врать тебе, что у меня все спокойно... У меня нет больше сил, прости. - Алиса. - Я тебя понимаю, конечно. И не виню ни в чем. Но ты хочешь от меня невозможного. Позволь мне хотя бы чувствовать, как есть. - Я тоже... Я так не смогу жить... За что это нам с тобой? - Гриша не ждет ответа на свой дурацкий вопрос. Кто знает, почему она оказалась именно его дочерью? Если бы не один этот факт, все было бы совсем по-другому. Насколько злым должен быть рок, чтобы так с ними поступить? Зачем ему радости жизни без той, с единственной которой он хочет и может их разделить. Если на дно, так вместе. Он тянется к приборной панели и поворачивает ключ зажигания. Алиса всхлипывает, придвигается поближе к пассажирскому сидению и кладет голову Грише на плечо. Они сидят так молча, слушая только дыхание друг друга и приглушенное тарахтение двигателя. Может, так и правда будет проще для всех. Становится жарко. Струится теплый прогорклый газ. Голова кружится. Очень хочется пить и спать. Алиса устраивается на его плече поудобнее, берет за руку и закрывает глаза. Она словно спит. Гриша целует её белый лоб, покрытый болезненной испариной. Когда уже и его очередь? Уснуть, чтоб не проснуться. Алисина ладошка в его руке совсем обмякла и похолодела.Гриша смотрит ей в лицо. Такое красивое. И совсем бледное. Гриша не может управлять своим телом, ноги ослабли настолько, что два шага до двери гаража кажутся неисполнимой задачей. Сознание путается, он не понимает, что делает. Понимает только, что ей нужен свежий воздух. Он колотит рукой в железную дверь, чтобы та распахнулась. С пятой попытки получается, но Гриша уже не стоит на ногах, когда дверь под его напором открывается вперед и лишает его единственной опоры, он просто падает безвольно массой лицом в снег. Белый и свежий. С теми же неровными полосами, как на потолке у старика. - Пей молоко - хозяин протянул ему старенькую кружку. Гриша посмотрел на него дикими глазами и без лишней скромности впился губами в керамический край посуды. От того ужаса, что он сейчас видел, до смерти хочется пить, чтобы почувствовать вкус хоть чего-нибудь кроме горького выхлопного газа. - Может еще так быть... Видишь, теперь ты от неё услышал, что я тебе говорил. Она сделала тебя смыслом жизни. - И что мне делать со всем этим? - Гриша полусидел на полу рядом с порогом. - Я тебе твою дорогу показал, иди по ней. А это уж... Её дорога, не твоя. - Но разве я не сам решаю, куда мне идти? - Сам. Но каждому своё уготовано, ты можешь идти разными путями, можешь заблудиться по дороге, но придешь всегда к одному. - Но... - Смирись. Ваши дороги с самого начала идут в разные стороны. Твоя - к благополучной жизни, к семье. Её - ты сам видел. Ты же видишь, какая она. Это все не для нее. У вас общее только горе. Разве может быть что-то более разобщающее, чем то, кем вы на самом деле друг другу приходитесь? Быть с ней рядом - это просто уму непостижимо... Сам подумай, сколько раз ты мог её встретить, когда навещал тот приют? И ни разу ведь не встречал. Потому что ваши дороги ведут в разные стороны, так надо, так правильно, и нет такого пути, чтоб для вас обоих. Смирись и живи свою жизнь. Гриша просидел с минуту, бессильно пытаясь переварить весь этот бред, что случился с ним сейчас и все никак не заканчивается. С какой стати ему во все это верить? Шаман какой-то накурил тут непонятно чем. Да пошел он со своими страшилками. Но откуда он может знать те факты, о которых ему Измайлов точно не говорил? Гриша промолчал еще довольно долго, прежде чем до него дошла следующая мысль: - Так ведь мы же все равно встретились. Мы работаем вместе. Видимся каждый день. Мы друзья. Это не очень похоже на разные пути. - Это все опять же девушка эта. Не надо было бы вам, конечно, вообще встречаться, да только она дорог не соблюдает. Нашла тебя вопреки всему. И зря. Гриша выдернул из под себя свою куртку. Чем больше спрашиваешь, тем хуже ответы слышишь. - Зачем ты мне это показал? - Ты не был уверен, каков твой путь. Теперь ты точно знаешь, каким хочешь его видеть. - Старичок лукаво улыбнулся и отошел назад, - Вот и иди теперь по нему. Гриша неуверенно встал. Дедок стоял напротив двери и слащаво улыбался, очевидно, ожидая, пока его гость уже, наконец, уйдет. Измайлов вывалился на улицу жадно хватая свежий морозный воздух. С неба медленно спускались большие пушистые хлопья снега. Уже начинало темнеть, надо торопиться. *** Падал теплый снег. Небо светилось оранжевым от света огней и фар, застывшего в густых снежных тучах. Новый год давно прошел, но ощущение сказки в тот момент кружилось в воздухе вместе с тысячами сверкающих снежинок. Гриша шустро вышагивал по скользкому свежему снегу, он очень спешил, он хотел застать её именно сегодня, именно сейчас. Он успел в самый последний момент. Алиса стояла рядом со своей машиной и, судя по всему, только закончила протирать большой мохнатой щеткой лобовое стекло от налипшего за день снега. Это занятие и задержало её возле "Барвиха-Северное" дольше обычного. Она еще не видела приближающегося к ней Измайлова. Алиса залезла в карман куртки и вытащила оттуда пятирублевую монетку. По-прежнему не замечая Гришу, она поставила пятачок на сгиб указательного пальца и ловко запустила его в высоко воздух. Поймала, прихлопнув себя по ладони и, пару секунду посмотрела на свои пальцы, скрывающие заветный пятачок, и не взглянув на монету, спрятала её обратно. - Ты не посмотришь? -О! А я думала, ты уже дома. На что? - Орел или решка? - Ты думаешь, зачем люди бросают монетку? Чтобы она решила за них? Нет. Чтобы в ту долю секунды, пока монета крутится в воздухе, совершенно точно понять, как именно тебе хочется, чтобы она упала. И в тот момент, когда ты видишь, например, орел, есть два варианта: либо ты думаешь "вот и судьба так подсказывает", либо в глубине души ты расстроен, что не решка. Вот исходя из этого ощущения и надо действовать. - Интересная теория. - Это не теория. Так и есть. Мы спрашиваем подсказку, хотя на самом деле сами прекрасно знаем, что нам нужно. - Алиса грустно улыбнулась, смахивая с ресниц запутавшуюся в них снежинку. Она права. Когда Гриша спрашивал старика о своем будущем, он уже знал, что хотел бы услышать от него в ответ. - Алис. Мне ты нужна. И пошел всезнающий дед куда подальше. Мало ли что там кому уготовано? Алиса могла "пройти по бездорожью", когда наперекор судьбе, здравому смыслу и вообще всему миру нашла его. Значит, и он может. С каких это пор они подчиняются чему бы то ни было? С каких пор кого-то слушают? Это вообще в их характере: вопреки чужим ожиданиям, законам жанра, всем препятствиям и злым шуткам жизни, вопреки чему угодно достичь желаемого. А желает он только её. И плевать вообще на все. "Смирись". Да как же?! Сам смирись. Они все равно всех сильней. Особенно вместе. Несколько ажурных снежинок приземлились на Алисин нос и сразу же растаяли от её тепла. Рыбкина просто замерла на месте, она ведь не ожидала услышать такое сейчас. - Я тебя люблю, и мне плевать на всё остальное. - Ааа... - бедняжка смотрела на него огромными глазищами и не верила своим ушам. - Я так решил. И мне так хорошо теперь, - Гриша и сам немного смутился. Так искренне он никогда в любви не признавался. Он притянул все еще не верящую своему счастью и оторопевшую Алису к себе и крепко обнял. Вот теперь в его жизни все правильно. Вот теперь ему по-настоящему хорошо. И такой волшебный вокруг них кружится снег. Такой теплый. И кто только сказал, что он холоден? И где-то далеко в старом доме лукаво улыбался один странный старик.