Часть 1
25 октября 2020 г. в 15:57
Девица с рыжими косами зазывает его плавными движениями, танцуя, одурманивая и притягивая. Мягко двигает бедрами и кружится-кружится-кружится, алый сарафан вздымается, демонстрируя его плотоядному взгляду ее икры. Желтый пояс, на котором висят какие-то травы и зелья, стягивает ее тонкую талию, и на нем видны древние значки, вышитые нитками вен из тел животных.
Танец смерти звучит в их сердцах, бьет свой непреложный ритм в ушах, отплясывает безумную польку босиком и поджигает внутренности. Танец гибели и жертв затуманивает разум и горячит кровь, сжигает изнутри и лепит новое магическое нутро из пепла. Такое нутро сильнее и выносливее, такое нутро одобрено Богами и подкреплено первобытной преданностью.
Танец Самайна оголяет звериные инстинкты и побуждает к поклонению тьме.
Красна девица обнажает острую улыбку, и в руке ее мелькает нож. Тонкие пальцы держат крепко рукоятку, а лезвие, в отражении которого искаженно видны зеленые-зеленые глаза Долохова, уже изляпано в крови.
Он медленно подбирается к ней, словно хищник, затаившийся и готовящийся к прыжку. Улыбается бурлящему внутри адреналину, перелистывает страницу здравости и забывает о волшебной палочке — только внутренняя магия, только смерть, только напитка нутра кровью. Блестящие зрачки и дикая пляска на горящей траве.
Новая страница его жизни пишется чужой погибелью и посыпается песком из горящих тел.
Огонь лижет ступни, подбирается все ближе-ближе-ближе, горькими языками задевая кожу. Два поворота и резкий наклон, свист воздуха в ушах, пока над головой мелькает острый наконечник чьей-то стрелы.
Девица кружится среди трупов и заливисто хохочет в небеса.
Одно убийство ритуальным кинжалом, разорванный сарафан и отрезанные волосы, брошенные голодному огню на съедение. Его задача проста и понятна. Из них двоих завершить священную ночь должен кто-то один.
Рыжие змеи переплетаются послушно под ее пальцами и сплетаются в причудливый узор. Мелькают в пляске со смертью, переливаются ярко-ярко-ярко, пока Самайн забирает девицу у него из-под носа и кружит в новом витке мелодии криков.
Антонин крепче обхватывает свой ритуальный кинжал.
У него на подкорке раз за разом заезженной и фальшивой шарманкой прокручивается потребность разодрать молочную кожу последней противницы и вытащить кости наружу, переломать их и скрошить в пламя, залить ее кровь в обрядовую чашу и первому опуститься в поклоне. Княжеские дети никогда не проигрывают крестьянам, выпущенным, словно овцы, на стаю жестоких волков.
А девчонка заливается румянцем и смотрит на него с моста. Хитро-хитро, в глазах искринки и знание собственной победы. Нет в ее младом теле страха погибели, лишь страсть и звериный азарт победы — гибель просится к ее лицу, но не прилипает, и красавица отбрасывает ее прочь от себя легким движением руки.
Длинные пальцы перепачканы в чужой крови.
— Играешь со мной, княжна? — насмешливо спрашивает он и резко дергается в сторону холма, взбегая по нему.
Девчонка вместо страха заливисто хохочет и близится к середине моста. Прижимается к твердым деревянным перилам спиной и выгибается, закусывая налитую кровью губу. Ей лет шестнадцать, не больше, сарафан давно изорван и покрыт бурыми пятнами. Он может одним резким движением сорвать ткань с ее разгоряченного тела.
Потому что крестьянка не убегает, только вздергивает подбородок и куклой смотрит на него. А откуда-то из лесов за ними следит княгиня и еще несколько крестьян.
Сегодняшняя ночь — игра знатных и сильных, проверка на выносливость и дань поклонения темному духу. Такова ночь Самайна — кровавая, бешеная, сумасшедшая. После такой ночи кончают с собой и спиваются, зализывают гноящиеся раны и кричат во тьму от боли не затягивающихся порезов.
А Смерть выбирает лучших танцоров и по их судьбе готовится отплясывать свой быстрый танец безумства на еще не потухших углях.
Девица красна, девица прекрасна. Девица смела и уже не подвластна самой себе. Изгибается коварной змеей, заманивает его в свои сети долгими и неприкрытыми взглядами. Вызывающе отплясывает и все никак не падает замертво. А на небе уже теплится рассвет. Он алыми пятнами расплывается по темной глуши, хмуро наблюдает за сожженной землей и преданными ей телами.
Боги хохочут и пьют в свою ночь, принимая щедрые дары темных родов.
А Антонин все никак не может вонзить лезвие в тело крестьянки.
Та целует его жарко, проводит разгоряченными руками по щетинистым щекам и крепко прижимается, так сильно, словно хочет влиться в него, стать одним целым. Он держит ее за талию — грубо, жестко вгрызается в ее губы и заставляет наклоняться все ниже и ниже. Одно резкое движение, отталкивающее ее, и девчонка свернет шею, свалившись в бурные воды реки под ними.
Но вместо этого он вырывает из ее цепких пальчиков кинжал и проводит концом его лезвия по щеке, оставляя кровавую отметину. Красавица безумно улыбается и выгибает шею, предлагая ему продолжить болезненную линию и по шее, на которой бьется жилка ее жизни.
Сердца колотятся в унисон, и смерть отплясывает под этот безумный ритм. Реки крови стремятся к ее ногам; Антонин вонзает свой кинжал в трепещущее тело крестьянки. Вглядывается в глаза ее, но не видит страха или боли — лишь адреналин, азарт, уловка хищника. У него в боку зияет дыра.
— Умрешь со мной, князь, — жарко шепчет она. — И жить только со мной будешь.
Самайн задурманивает мозг и вонзается под кожу тысячей иголок, огнем лижет обнаженные ноги и пожирает мертвые тела. В его загребущих лапищах тонут крики боли и отчаяния, в его теле люди становятся новой ветвью силы.
И Долохов хохочет ей в ответ.
Испивают кровь из ритуальной чаши они вместе.