Реддл: История крестражей

Принято считать, что волшебники, совершившие убийство, предпочитают не возвращаться на место преступления в отличие от маглов. В курсе «Сравнительной криминалистики», которую преподают новичкам отдела мракоборцев, это называется эффектом Вингарда: энергия смертельного или повлекшего смерть заклинания попадает в окружающие предметы и остается в них навсегда. Разлетается, как капли крови от удара ножом. Но в отличие от них присутствие осколков заклинания распознает только убийца. Они создают своеобразный резонанс в его душе, вызывая, мягко говоря, неприятные ощущения и заставляя желать лишь одного — покинуть место преступления. Из свидетельств пожелавших сотрудничать заключенных Азкабана известно, что действие эффекта уникально и зависит, очевидно, от примененных чар, мучительности смерти жертвы и личности преступника. Сам Донателло Вингард, в порыве ревности убивший супругу и превративший ее тело в кресло, скончался в течение суток после убийства, на глазах мракоборцев, осматривавших дом. Прочим убийцам везло чуть больше — в основном потому, что не было необходимости торчать на месте преступления дольше пары часов. Одни описывали ломоту в висках и расстройство зрения, другие — слабость и тошноту, третьи — жжение в глотке и желудке, сопровождавшееся появлением привкуса пепла во рту. Были и те, кого преследовал запах разложения, а один человек описывал «сильную боль, как будто нечто пытается разорвать его сердце ледяными пальцами». Подозреваю, что Вингард испытал что-то похожее — он умер от остановки сердца. Одним словом, мне не терпелось посмотреть, как эффект Вингарда проявится в случае Реддла. Я почти не сомневался в том, что именно Том прикончил хозяйку старинного особняка, к которому я подходил. Высотой и вычурностью дом сильно выделялся на фоне приземистых строений, но, очевидно, парочка-другая заклятий защищали его от любопытства соседей. До встречи оставалось полчаса, и я остановился у порога, оглядывая улицу. Прохожие не обращали на меня внимания. Я искал среди них Реддла, я хотел видеть его глаза, когда он взглянет на дом Хэпзибы; видеть, как он приблизится к нему, споткнется, замрет или, передумав, вовсе сбежит. Часть меня предусматривала такую возможность — смерть от отравления не самая приятная вещь, а значит, эффект Вингарда обещал убийце настоящую пытку. Я никогда бы не решился прийти сюда, будь я на месте Тома. Но в глубине души я знал, что Реддл будет здесь сегодня. И больше всего меня интересовали его первые слова, обращенные ко мне, интонация и выражение лица, с которыми он их произнесет. Мне казалось, я учел все варианты. — Добрый вечер, мистер Ингард. Я оцепенел. Сглотнув, медленно обернулся на высокий голос, прозвучавший за моей спиной. Силуэт Реддла возвышался в освещенном прямоугольнике открытой двери. Я не видел его лица. — Трансгрессия? — не удержался я. Послышался смешок. — Разве не мракоборцы накладывают на место преступления запреты на трансгрессию? Я всего лишь пришел пораньше — вы же сами жаловались на объем работы. Уже осмотрел кое-что. Пока я поднимался к двери, Том ждал. То, что Реддл выше меня, я отметил еще в первую встречу. Теперь я столкнулся с этой разницей буквально лицом к лицу. Несчастные два дюйма, но я продолжал чувствовать, буду по-прежнему стою у порога и смотрю на него — возможного убийцу, которого собрался испытать на прочность — снизу вверх. Словно домовой эльф на хозяина. Том направился вглубь гостиной. Я запер дверь, обернулся и остолбенел: Реддл сидел на софе у камина, причем ровно на том месте, где лежало тело хозяйки. Он ждал моей реакции с демонстративной, вызывающей невозмутимостью. Очевидно, об эффекте Вингарда он был осведомлен не хуже меня. Пытаясь скрыть, что ошеломлен, я спросил его о фигурках, заполнивших столик перед софой. — Индийская магия, — пояснил Реддл. — Набор из 108 фигурок изображает известных магов этой страны. Магглы называют их богами и верят, что фигурки могут защитить дом. Это правда, но для этого нужно заклинание, — он осторожно вынул палочку. — Яхна Ракса Ади. Фигурки ожили: принялись разгуливать по столу и беззвучно говорить между собой. Толстяк читал газету. Его сосед потягивался и разминался. Еще один добрался до края столика и, схватив его всеми восемью руками, заглянул вниз. — Они предупреждают владельца дома, если чувствуют угрозу. Каждый отвечает за свое: пожар, ограбление, проклятье... Один из лакированных волшебников вдруг вскинул голову, вскочил на ноги и принялся тормошить соседей. — Вот так, например? — я подошел к столу. Реддл не ответил, не спуская взгляда с паниковавшей фигурки. — За какую опасность он отвечает? — Лжец в доме, — ответил Реддл, чуть помедлив. — Или лжецы. Снова тот же непроницаемый, беспристрастный взгляд, с которым он признал, что уволился после того, как кто-то убил Хэпзибу. Как будто не сомневался, что любое обвинение отскочит от него, как заклятие первокурсника от щита волшебника. — Почему же эта гвардия, — я сел в кресло напротив, — не спасла Хэпзибу? — Она ей не пользовалась, только раз упомянула, что есть такой набор. Я взял коробку, потому что мне было интересно. Ну и заодно проверил, все ли на месте. Но хозяйка ее давно не открывала. Возможно, собиралась продать. — Вам? Смех Тома — легкий, аккуратный, как вся его маска учтивости — рассыпался по комнате. — Мистер Ингард, только не говорите, что специально выпросили самое скучное задание в мире, чтоб допросить меня. На него не действовал эффект Вингарда, и Реддл, очевидно, разгадав ловушку, откровенно наслаждался моим замешательством. Что ж, у меня были и другие козыри. — Если не вам, то кому? — Не знаю, — он почти раздраженно передернул узкими плечами с таким видом, будто его ответ разумелся сам собой. — Да и какая разница? Ее убила старая карга, спутавшая перец с ядом, суд отправил ее в Азкабан, дело закрыто... — То есть вы не стали выяснять, кому мисс Смит может продать редкий артефакт вместо вас? — Поверьте, — у него вырвалось самодовольная усмешка, — в случае с Хэпзибой у меня бы не было конкурентов. — И вы не знаете даже имен ее покупателей? — Нет. — Как странно. Сейчас на черном рынке, говорят, появилась диадема Кандиды Когтевран. Наши трясут торговцев, и каждый из них наперечет знает имена своих коллег... Что? Реддл сидел на краешке софы, одной рукой вцепившись в подлокотник, другой — в сиденье, как будто был готов вскочить на ноги. Он заметил свой промах и вытащил палочку. — Яхна Ракса Анта, — взмахнул он над фигурками, и те замерли. Пока он отвлекся, я материализовал министерские бланки и перья. Когда Том поднял голову, один из свитков уже плыл к нему, а я стоял у ближайшего шкафа. — Это для описи. Просто диктуйте названия перу. И да, — я рассматривал выставленные на полках предметы, — боюсь, каждую из ста восьми фигурок набора вам предстоит указать отдельно. Названия угроз, от которых защищал артефакт, зазвучали за спиной, как проклятия, призываемые Томом на мою голову. Некоторое время мы работали практически молча, открывая рот лишь затем, чтоб сказать перу очередное название. Том прошел три шкафа, я отстал на один, но то, что я нашел в третьем, разом парализовало мою работу. — Борода Мерлина! Реддл удивленно оглянулся. Я вытащил артефакт с полки — хрустальный куб умещался на ладони. Работает ли? Я встряхнул его, и внутри вспыхнул огонек, будто там находился светлячок. Это зрелище разом всколыхнуло детские воспоминания, вызвав щемящее чувство, слитое с горечью утраты. Я заметил, что Том внимательно за мной наблюдает. — Хотите вспомнить детство? — я швырнул куб ему, и Реддл машинально поймал его. — Трансфигуратор Кейна. Изобрази голос животного, и оно появится внутри. Чем точнее звук, тем больше копия зверя будет похожа на оригинал. Анимаг Кейн пытался создать артефакт для трансфигурации реальных зверей, но все, что вышло — детская игрушка, безумно популярная лет двадцать назад, — он словно процитировал учебник, и я знал, почему. Мое сердце сжалось. Том в замешательстве смотрел на меня, словно спрашивая, чего еще я жду от него. — Разве у вас не было такого? — я решил сыграть в легенду, которую он придумал о своей семье. — Неужто родители или другие родственники не дарили вам его? — Ну, разумеется, дарили, — Том улыбнулся, но его голос прозвучал, как шепот, пока он вертел куб в пальцах. — Чаще всего я вызывал змею. — Вот как? А родители? Кто получался у них лучше всего? Улыбка так и застыла на лице Реддла, но эта гримаса не имела ничего общего с улыбкой погруженного в воспоминания, когда губы вздрагивают, будто вступая в диалог с прекрасным прошлым. Он был похож на двоечника, которого отчитывает педагог. Он улыбался, потому что не знал, что еще мог сделать в этой ситуации. — Птицы, — наконец отмер он. — Мама всегда вызывала только их. Она даже сотворила стаю райских птиц на один из моих дней рождения. Я уговорил ее научить меня этой магии. Так что еще до школы я мог наколдовать себе если не сову, то почтовую канарейку точно, — он усмехнулся. — А отцу было не до этого, он работал в «Гринготс». У него почти не было времени на игры со мной, зато он не раз брал меня в банк. Не знаю, как удавалось обходить охрану, но пару раз я даже прокатился с ним в тележке. И знаете — одно дело, когда вы под метр восемьдесят возвышаетесь за спиной гоблина, и совсем другое, когда стоите в полный рост, а края тележки доходят до подбородка, и кажется, что рельсы прямо перед носом, и ты вот-вот полетишь на них. Но позади всегда был отец, он держал руку на моем плече, так что я справлялся со страхом. Мне кажется, я и сейчас чувствую это прикосновение. Его взгляд все еще был затуманен воспоминаниями, которых не существовало. Если б я не знал о его сиротстве, о пребывании в приюте, я бы принял историю о воображенной семье за чистую монету. Он разыграл блестящий спектакль. Но именно спектакль. Не было в его детстве птиц, трансфигуратора, родителей, поездок на тележке и руки на плече. А если так, насколько глубоко похоронил он эту пропасть, чтоб в меру искренне и ровно возвести на ее месте столь правдивую ложь? — Трансфигуратор Кейна, — продиктовал Том перу и, как ни в чем не бывало, принялся за следующие предметы. Лицо его было спокойно, словно он помогал делать уборку в кабинете зельеварения или менял книги в библиотеке. Я представил, как с тем же выражением лица он перебирал вещи Хэпзибы, пока рядом остывало ее тело. Горбин сказал, что Хэпзиба, однажды встретившись с Томом, больше не соглашалась вести переговоры ни с кем, кроме него. Иногда он получал вещи дешевле первоначальной цены. День за окном уже погас, и комнату освещала единственная люстра. Тени стали резче и глубже, и от них лицо Реддла обрело еще большую скульптурную выразительность. Впавшие щеки, высокий лоб, благородная бледность и утонченность черт — он мог очаровать кого-нибудь влиятельней Хэпзибы, но выбрал ее. Лучший выпускник Хогвартса, он мог пойти в Министерство или «Гринготс», но выбрал Лютный переулок. Я находил тому лишь одно объяснение — Реддл жаждал найти некий артефакт. Или несколько. Потому я и вспомнил про диадему. Надеялся, что она заинтересует его, но Том с тех пор не задал ни вопроса. Возможно, он уже нашел все, что искал — ведь он ушел из лавки. Нашел именно здесь. Но зачем понадобилось убивать Хэпзибу? Разве не отдала бы она ему все, что тот не попросил? Должно быть, мне следовало еще раз навестить Похлебу, пока Азкабан и старость не прикончили ее, и спросить, были ли у ее хозяйки особо ценные ей вещи. Может, что-то фамильное... Мысли в моей голове вдруг совершили кувырок. — Мистер Реддл, — я чувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из груди. — Как вы узнали, где искать охранный набор? — Искать? — Том вмиг сориентировался. — Но когда я пришел, коробка уже стояла на столе, и крышка... — Нет! — я чувствовал, что вот-вот поймаю его. — Нет. Вы же сами сказали, она не пользовалась им. С чего бы набору стоять в гостиной? К тому же я был здесь после убийства и позже, когда сделали уборку. Хэпзиба хранила его в спальне, и я допускаю, что вы... вы могли его видеть там. Но затем набор перенесли. И я готов поклясться, что видел эту коробку в другом месте, крайне далеком от гостиной. В комнате, — я будто вбивал каждое слово, — которая освободилась после случившегося. Наследники сделали из нее шкаф. Потому что она сама была размером со шкаф. Том рассмеялся и поднял руки, будто сдавался. — Ладно, поймали, — он помахал ладонями. — Я всего лишь охотник за артефактами. Хотел присмотреть что-нибудь. Пришел раньше и сразу отправился... — ... В коморку Похлебы, расположенную в дальнем углу подвала? — я вытащил палочку. Реддл равнодушно следил за моими действиями. — Вы не могли знать, куда отнесли часть артефактов, если только не посещали дом уже после убийства. — Посещал после убийства? — усмехнулся Реддл. — Разве эффект Вингарда не вынул бы из меня душу? Выходит, я либо убийца, либо вор. Скорее вор, ведь я не корчусь на полу со страшной гримасой, правда?.. Но мистер Ингард. Разве что-нибудь пропало? Или, может, повреждено? Уверяю, даже замок на двери того старого чулана цел, можете проверить... — Но... — Вам не в чем меня обвинить. А сейчас — извините. Я, — он посмотрел на часы, — уделил вам почти три с половиной часа, артефактов осталась полшкафа, уверен, вы справитесь. Не глядя на меня, он подхватил пальто, лежавшее на спинке софы. Я чувствовал раздражение в его торопливости и резкости. Том направился к двери. Я взмахнул палочкой. Дым, похожий на черный шелк, взвился к потолку, стал крупным вороном, дважды облетел люстру и пружинисто сел на пол между Реддлом и дверью. На секунду он склонил голову в бок, а затем начал прохаживаться вдоль порога, и блестящая чернота его крыльев отливала изумрудным. — В благодарность за помощь, — пояснил я. Том не обернулся. — И на случай, если решите связаться с Министерством, — я думал, Реддл в замешательстве. Я ошибся. — Вы странный человек, мистер Ингард, — он посмотрел в сторону, на один из распахнутых шкафов и задал вопрос, который бог знает, как пришел ему на ум, но заставил меня потерять дар речи. — Хотите ли вы остаться волшебником? Реддл открыл дверь. Ворон, словно поняв жест хозяина, перепрыгнул через порог, чуть дальше, и вдруг взлетел, захлопав крыльями, и растворился в тьме. Реддл последовал за ним, предоставив холоду октябрьской ночи вливаться в гостиную дома Хэпзибы через распахнутую настежь дверь.