Когда поднимается ветер

      Сливовая ветвь с хрустом сломалась в пальцах. Шэнь Сань стоял посреди комнаты, одновременно служившей и кухней, и спальней им обоим, потрепанные страницы веером разлетелись по полу, и один их вид заставлял трястись руки, а лицо — пламенеть. Вэй нервно сглотнул и сжал кулаки, чувствуя, как до крови впились в ладонь острые ногти. Эта книга всколыхнула мысли, веками запрятанные так глубоко, что Вэй успел забыть об их существовании. Забыть и похоронить, как похоронил то, что осталось от Куньлуня, в проклятых землях, из которых появился на свет.       Мгновение, за которое Вэй преодолел разделявшее их расстояние, показалось вечностью. Шэнь Сань лишь сдавленно охнул, когда Вэй крепко сжал его в объятиях и зарылся носом в шею, вдыхая родной любимый запах, даже в зимнюю пору кажущийся теплым подобно нагретой на солнце листве. Вэй, с силой проведя языком от его ключицы до подбородка, уловил прерывистый вздох. В ласковых карих глазах Шэнь Саня, в которых вместо тысячелетней мудрости сейчас танцевали золотые искры света, не отразилось и тени сомнения, когда Вэй накрыл его губы своими. Тот улыбнулся прямо в поцелуй — совсем как Куньлунь когда-то, пока внутри все плавилось от жара огня божественной души, вошедшего в тело, — и запустил обе руки ему в волосы, черным водопадом струящиеся по спине и плечам. Куньлунь любил заплетать их в косы, а после наблюдать, как Вэй осторожно ощупывает голову, и заливисто смеяться над его растерянным лицом…         — Сначала вино, теперь книги — яо-сюн, да ты наверняка был уличным воришкой в прошлой жизни!       Довольный своей шуткой Шэнь Сань затрясся от смеха, и Вэй не сдержал извиняющейся глупой улыбки. В такие моменты он снова и снова чувствовал себя несмышленышем, слепым котенком, который неуверенно переставляет лапки вслед за ведущей его рукой. Шэнь Сань был Куньлунем. И в то же время не был, как и те, кем он рождался из жизни в жизнь. Вэй жаждал получить их всех. Потому сейчас раз за разом припадал к губам Шэнь Саня, задыхался, когда тот покрывал беспорядочными поцелуями его лицо и позволял Вэю делать с собой то же самое… но последним камнем, уничтожившим хлипкую плотину, стал миг, когда Шэнь Сань мелко дрожащими от волнения пальцами ухватил Вэя за запястье и положил его ладонь на развязанный пояс одежд. «Единственное, что хоть чего-то стоит, — мое сердце. Хочешь его? Так возьми». Нежные розовые лепестки цветов, опавшие с веток, источали слабый аромат, а за окном завывал ветер.       Вэй не помнил тех нескольких сделанных шагов. Он помнил только то, как опрокинул Шэнь Саня на жалобно скрипнувшую кровать и захлопнул входную дверь одним движением брови. «Куньлунь», — мысленно произносил Вэй, распахивая полы его верхнего ханьфу и до крови вгрызаясь ему в плечо. «Куньлунь», — думал с затаенной горечью и болью, ловя его дурманящий взгляд после того, как жадно слизал темно-красные капли, что от укуса успели выступить на коже. «Куньлунь, Куньлунь, Куньлунь», — повторял про себя, изучая губами и пальцами желанное тело любимой души.         — Куньлунь… Тихий смех и шершавые от мозолей ладони, огладившие щеки.         — Яо-сюн, ты что же, вдруг решил помолиться богам? Вэй вздрогнул. Для маленького главы демонов, выросшего в Карателя душ, существовал лишь один бог. И он сделал бы что угодно, если бы бог захотел. Сейчас же, глядя в горящие глаза Шэнь Саня, Вэй чувствовал, как один за другим с лязгом падают кандалы, в которые он заковал самого себя на долгие, долгие годы.       Когда черная ткань, поддавшись чужим нетерпеливым пальцам, поползла с плеч, Вэй больше не думал ни о Диюе, ни о душах мертвых, рассеченных его мечом, ни о могильном холоде клинка, в подлунном мире ощущаемом всеми, кроме него самого. Выпутавшись из длинных рукавов и стянув с Шэнь Саня тонкие нижние одежды, Вэй вновь прижался к его губам, целуя неумело, но пылко и голодно, понимая, что и этого ему теперь будет мало.       Выпуклый шрам чуть повыше сердца — от насквозь пробившего грудь наконечника стрелы, едва не попавшей в цель. След рваной раны под ребрами — от меча такого же бродяги из Цзянху, вздумавшего покуситься на жизнь, которую Шэнь Саню доверили оберегать. Ожог на предплечье — от кипятка, выплеснутого хозяйкой постоялого двора, не привечающей нищих оборванцев с большой дороги. Тонкий, будто от кошачьей царапины, след поперек живота — от ножа, от которого вовремя удалось отклониться. Вэй видел все его раны. Все драки. Каждый брошенный вслед камень, каждое сказанное слово. И каждый раз узнавал что-то новое о том, как прекрасна может быть его душа — в любом своем воплощении.         — Чего ты хочешь, Сяо Вэй? — шепот на ухо, полный чувственного, жаркого обещания. Не яо-сюн. Вэй.         — Быть с тобой.       Шэнь Сань приподнялся на локтях и склонил голову набок, будто размышляя о самых простых вещах: например, стоит ли прополоть от сорняков грядки или и так сойдет.         — Тогда будь. Ведь и я хочу ровно того же.       Дважды повторять не пришлось. Шэнь Сань, как только Вэй увлек его в очередной поцелуй, зажмурился от удовольствия; Вэй же, напротив, смотрел широко раскрытыми глазами. Хотелось сберечь, сохранить в памяти любую мелочь: мелкие морщинки на любимом лице, тонкую лохматую косичку в растрепанных волосах, солому, выбившуюся из-под покрывала, запах снега и перезвон колокольчиков, подхвативших дикую песню зимнего ветра… Сердце билось гулко и быстро, и что-то дрожало внутри, резонировало эхом от натянутой струны, готовой разорваться на части. Шэнь Сань вдруг поднял руку и коснулся прозрачного шарика из горного хрусталя, внутри которого горел живой огонек — будто вчера под каменным сводом Великой печати маленький Вэй собирал оставшиеся от него яркие жгучие искры.         — Как красиво, — прошептал Шэнь Сань, не отрывая от него завороженного взгляда. Всполохи божественного пламени, когда-то принадлежащего владыке гор и рек, нетерпеливо мерцали: так под легким дуновением отклоняется в сторону огонь горящей свечи. Так три части души, не разбитой, но надломленной, жаждут вновь стать единым целым и обрести покой. Вэй видел ниточку жизни, протянувшуюся между ним и Шэнь Санем; нить, которую способен рассмотреть лишь тот, у кого найдутся силы ее перерезать. Они с Куньлунем воистину одарили друг друга вечным проклятьем, но Вэй не променял бы века мучительно одиноких скитаний на то, чтобы не встречать Куньлуня вовсе — даже если бы Колесо реинкарнации повернулось вспять.       Он мог провести так вечность: ласкать языком сухие обветренные губы, ловить прерывистые вздохи, целовать доверчиво подставленную шею — если вонзить в нее зубы, рот наполнится горячей кровью, если есть мясо — то сырым, теплым, вырванным из еще живого тела… Опомнившись, Вэй едва слышно зашипел, с силой прикусив себе щеку, и уткнулся носом Шэнь Саню в ключицу; оттянул губами тонкую кожу, а услышав в ответ короткий стон, прошелся языком по оставленному яркому следу. Он не смел желать этого. Не смел думать о большем, чем просто оставаться рядом: не безмолвным невидимым наблюдателем, но кем-то, с кем можно прожить жизнь. Человеческую. Короткую. Счастливую? Вэй медленно провел пальцами по его груди, обжигающей на ощупь, скользнул ладонью по боку, огладил бедро. По лицу все же разлился румянец. Шэнь Саню обычно нравилось его смущать и подшучивать над его несомненно глупым видом голосом мелкого пакостника, удачно провернувшего очередную шалость. Но сейчас Шэнь Сань молчал, провожая каждое его движение горящим взглядом, и лишь едва заметно вздрогнул, когда дыхание Вэя коснулось низа живота морозной пылью.       Вэй оставил на нем легкий поцелуй; раньше, когда прямо на этой кровати они устраивали шутливые кулачные бои или забирались под одно одеяло, Шэнь Сань приглашающе раскидывал руки и, утянув Вэя в объятья, искренне старался согреть. Тепло уходило и рассеивалось — как вода, вытекающая из дырявой чаши, без следа впитывается в сухую землю. Огонь души сотни тысяч гор и рек оказался единственным, что могло это тепло удержать.       Масло, еще недавно стоявшее на полке, было прохладным на ощупь. Шэнь Сань пробормотал что-то бессвязное, когда Вэй, упершись локтями в покрывающую постель грубую ткань, толкнулся в него — и не удержался от торжествующей улыбки. Горячая ладонь огладила спину и зарылась в волосы, потянула за них, заставляя запрокинуть голову, а к шее прижались жадные губы. Никому другому Вэй не дал бы возможность коснуться своей шеи: любое существо, будь то бог, человек, зверь или демон, в тот же миг оказалось бы разорванным на кусочки. Кто угодно превратился бы в груду окровавленных ошметков и сломанных костей, но только не он. В горле родилось нечто среднее между урчанием и рыком; Вэй, воскресив в памяти одну из прочитанных страниц, замедлился, проникая внутрь размереннее и глубже, наслаждаясь каждым мгновением — наконец-то Шэнь Сань — Куньлунь — целиком принадлежит ему. Легко и плавно, после — яростно и быстро, в его взгляде — жаркая туманная поволока, золотистое марево перед глазами — как солнечные лучи в паутине рассветной дымки…         — Сяо Вэй, Сяо Вэй, — срывался с губ Шэнь Саня сбивчивый шепот, от которого волна искрящего возбуждения накрывала Вэя с головой. «У тебя глаза как ночное небо. Безлунное небо, что отражается в замерзшей воде». В холодной тьме безлунной ночи искрами света одна за другой зажигались яркие звезды. Неужели… неужели и правда он может желать Куньлуня лишь для себя одного? Стоило об этом подумать, как в тот же миг Шэнь Сань выгнулся под ним с протяжным стоном и излился себе на живот, пока тело сотрясала сладкая дрожь. Девять быстрых размашистых толчков, один глубокий и долгий, и Вэй последовал за ним, прижимая к кровати его запястья.       За окном мягко шелестел снег и, звеня, покачивались невесомые колокольчики на притихшем зимнем ветру.