<,.,>
Дома его ждала новая пизда. Точнее говоря, две пизды. И один хуй. Так, давайте не считать членов семейства по писькам, хорошо? Так вот, как только Антоша переступил порог квартиры, на него тут же был направлен грозный взгляд бабушки. — Где так долго был? Уже обедать пора давно, — со вздохом проговорила она, снимая с внука рюкзак и куртку. — Баб, — зовет он её тихо, — А помнишь, ты мне про родственную душу рассказывала? Про татуировки. — Конечно помню, как забыть-то. А что такое, Тош? — Ты только не ругайся, ба, ладно? — Что случилось-то? — взволнованно спросила бабушка. — Ну, в общем, — он кашлянул, — У меня она появилась. Татуировка. — Ой, Батюшки! А чего-ж ругаться, это же хорошо! Шастун уже сидел за обеденным столом, а женщина наливала в тарелку суп. — Там слово, ну, нехорошее. — Нехорошее? Эт какое такое нехорошее? — ставя обед перед внуком, расспрашивает она. — Сама посмотри, — говорит мальчик и протягивает татуированную руку. Бабушка отвлекается от нарезания хлеба и смотрит на разноцветную надпись. — Ох, Батюшки... — тянет она, падая на соседний стул, — В чем же мы так перед Боженькой-то так провинились, Антош? За что такое наказание? — Ну че ты баб, ну хватит, — принялся успокаивать её внук, — Она же не на лбу у меня появилась. На руке спрячу. Когда вечером домой приходят родители, Антон уже не так волнуется, ему даже кажется, что проявившаяся на руке татуировка забавная. И отец с ним согласен, потому что хохочет на всю квартиру, после того, как взглянул на руку сына. А вот мама, видимо, не совсем счастлива. — Твой соулмейт — изверг, — выносит вердикт она, качая головой. — Смешно же! — восклицает мужчина, но сразу же натыкается на грозный взгляд жены и откашливается, — Ну, вообще, да. Ситуация так себе. Антон лишь утыкается взглядом в пол, не желая смотреть на родителей. Ему вдруг становится стыдно. — Ладно, не расстраивайся, — неожиданно голос мамы смягчается, — Зато мы знаем, что она старше тебя чуть больше, чем на пять лет, и что у неё день рождения двадцатого марта.<,,,>
— С чего ты взял, что это она? — спросил на следующий день Дима, — Это может кто угодно. — Моя мама хочет внуков, — морщась, произнес Антон, — И поэтому верит, что у меня будет жена. — Однополым семьям давно уже можно взять ребёнка из детского дома. — Ты мне это объясняешь? — вздохнув, спросил Шастун, — Я и сам знаю. И вообще, не хочу о детях думать. Мне тринадцать. — Двенадцать. — Скоро будет тринадцать. Да и это не важно. В любом случае, кому тут придется подождать, так это моему соулмейту. Интересно, что он набил такого, что парное стало «пизда»?.. — Ты что, материшься? — поинтересовалась мимо проходящая одноклассница Ира. — Не подслушивай, — шикнул Шастун. Кузнецова фыркнула, и со словами «Больно надо» продолжила свой путь.<,,,>
В десятом классе, когда Антону было уже почти семнадцать, он начал встречаться с Ирой, наплевав на соулмейта. За четыре года, что он успел прожить с этой дурацкой татуировкой, он уже много выслушал от разных людей, пару раз даже от учителей. И каждый раз ему приходилось либо безбожно краснеть, переводя взгляд в пол, либо глупо хихикать, почесывая затылок. И это было ужасно. Он был на грани ненависти к этому гребанному человеку. О радужной надписи знало ограниченное количество людей, потому что так ему было проще. Когда многие ходили и хвастались своими классными узорами, рисунками и надписями, Антон всячески прятал её, заклеивал пластырями, прикрывал одеждой. И Ира не входила в это самое число. Она не знала, что у него есть соулмейт. Да, он поступал как мудак, и он знал это, но ему было одиноко! Он хотел счастья, и Кузнецова сполна давала ему. И счастье, и просто давала. — А что ты набьешь, а, Тош? — спросила она однажды у своего парня, когда они лежали у него дома и смотрели на ноутбуке фильм. — Я, хм... — они никогда не говорили на тему соулмейтов, поэтому свое молчание не считал чем-то вроде вранья, — Не думал пока. — М... — промычала в ответ она и поудобнее устроилась на плече у Шастуна. Ира нравилась Антону. Она была доброй, умной, красивой и с ней было удобно. — Антош, — снова подала голос она, — Почему ты мне не сказал, что у тебя есть татуировка? Шастун сглотнул вязкий ком в горле и прокашлялся. — В каком... в каком смысле? Ира быстро нажала на пробел, ставя фильм на паузу, села прямо напротив парня, смотря ему в глаза, и вскинула брови. — В прямом, Антош. Твоя «пизда», — она не смогла сдержать смешок, — Ты не сказал, что у тебя есть соулмейт. — Ир, мне все равно на родственную душу. Мне с тобой хорошо, — она мягко улыбается, — Ты давно знаешь? — Месяц как, — отвечает она. Антон вздыхает. — Ир, прости меня, ладно? Мне нужно было тебе рассказать раньше. — Да ничего, — улыбается она, нажимает на «плэй» и снова устраивается на плече у парня.<,,,>
Двадцать — проклятое число, решает Шастун. Двадцатого августа в семь лет он сломал руку, потом в двенадцать лет двадцатого марта появилась эта дебильная татуировка, в пятнадцать лет двадцатого октября его команда проиграла важный матч, и вот, сегодня двадцатое февраля, ему почти восемнадцать, и его девушка его бросает. — Антон, привет, можешь говорить? — спрашивает Ира, и её голос слышится в тысячу раз тише, чем обычно. — Да, конечно, милая. В чём дело, что-то случилось? — он был занят пробником по обществознанию, но, воспользовавшись моментом, бросает ручку на стол, встает и выходит на балкон. — Да, случилось. Помнишь, я говорила, что у Дарины сегодня день рождения? Дарина. Быстро вспомнив, кто это, он промычал что-то вроде: «мхм». — Так вот… — Кузнецова вздохнула, — Антош, знай, что ты был очень хорошим парнем, ладно? Шастун замирает и, похлопав по карманам, жалеет, что забыл сигареты в рюкзаке. — Ир, что ты такое говоришь? — Я понимаю, что ты по-другому ко всему этому относишься, но я нет. — Я всё ещё не понимаю, — честно говорит Антон. — Дарина, она… ну, она мой соулмейт. Мы родственные души, Антон. Я не знаю, почему я раньше этого не поняла, но… теперь все прояснилось. Я посчитала, что ты обязан знать первым. Я надеюсь, ты не очень злишься? В эту секунду Антон думает, что забыть сигареты было его главной ошибкой в жизни. Парень возвращается за ними в комнату, все ещё молчит, но и трубке по ту сторону тихо. — Да, конечно, — говорит наконец он, затягиваясь, — Будь счастлива. — Спасибо. Надеюсь, ты тоже будешь счастлив. Никаких «давай останемся друзьями» и прочей ерунды не следует, слышатся только три долгих гудка.<,,,>
Антону двадцать, и он решает, что ненавидит культуру соулмейтов. Почти все его друзья уже обзавелись парой на всю жизнь, а он обычный студент, который хочет выспаться наконец-то и, может быть, напиться. Антону чёртов двадцатый год отроду, а последний секс у него был, блять, с его первой и единственной девушкой в десятом классе. Ему снова кажется его тату забавной. Он уже не прячет её так сильно, показывает, если кто-то просит и даже иногда самостоятельно упоминает её в разговоре. Всем смешно. Всем кажется, что лучше и забавнее надписи быть не может. Антон согласен со всем этим, в глубине души желая, чтобы никаких парных тату не существовало вообще. После выпуска из школы Шастун неожиданно попадает во взрослое общество, где всем, оказывается, нужна уверенность в будущем, и никого не интересует отношения на одну ночь. Его единственный свободный друг – Дима Позов – и то, влюблен в сокурсницу. Антона бесит любовь, бесят соулмейты и счастливые лица. Ему будто снова четырнадцать, он хочет поиграть в «Last of us» или во что-нибудь ещё, но всем не до него. Он мешается под ногами своим одиночеством. Ему страшно смотреться в зеркало по утрам.<,,,>
Шастуну двадцать один, когда он по пьяни звонит ей. — Алло? — сонный голос почти сразу же отзывается в трубке, — Антон? Сейчас два часа ночи, почему ты звонишь? — Ира, — выдыхает он. Ему хочется плакать. — Ира, прости, ч-что разбудил. Мне срочно необходимо с кем-то поговорить. — Шастун, ты что, пьяный? — Если только нем-много, — соглашается он. — Ты так давно не писал мне, — немного грустно шепчет девушка, — Почему решил сейчас? — Потому что мне нужен совет или типа того. Потому что мне очень одиноко, — признание слетает с его губ так просто, будто он не пытался это скрыть с самого первого курса. — Оу… — многозначительно отвечает она. Наступает удушающая тишина. — Ты ведь в Москве, Антон? — спрашивает она, на что он утвердительно мычит, — Я скину тебе адрес. Можешь приехать, если хочешь. Шастун не понимает, зачем ему куда-то ехать, что Ира от него хочет и, вообще, зачем он находится в этом чёртовом мегаполисе. Шастун открывает приложение такси и вызывает машину на присланный ранее адрес.<,,,>
Когда Арсению исполняется восемнадцать, над выбором татуировки он не задумывается. — Арс, прикинь, набить «да», тогда у соула будет «пизда», — Попов недоуменно смотрит на друга, после чего смеется. — Тогда на «нет» будет «пидора ответ», что ли? Мне кажется, не бывает матерных парных татуировок. — Проверим? — Сергей протягивает ему свою ладонь, — Бьешь «да», а я бью «нет». Арсений скептически оглядывает протянутую руку. — Не в наших ли интересах набить что-то такое, чтобы соулмейта было найти легче легкого? Тем более, что наши соулмейты, видимо, младше нас. — Надеюсь, у меня будет какая-нибудь аппетитная девчонка, — мечтательно бормочет Матвиенко, на что Арс кривится. — Ладно, набьем эти твои татуировки, если ты больше никогда не будешь говорить о своих извращенных мечтах. Он жмёт его руку. — Договорились, — с ухмылкой говорит парень.<,,,>
Арсений поступает в Питер, когда ему все так же восемнадцать. «Айда в Москву, Арс», говорил ему Матвиенко, на что Попов только качал головой. «Отучусь тут, а потом, может, и в Москву», обещает он ему. Желание изучать филологию взялось у него внезапно в начале одиннадцатого класса, так что сейчас он первокурсник филологического факультета, полный амбиций и желаний. И, как все нормальные люди, он, конечно же, мечтает встретить свою родственную душу. Попов не отчаивается, когда узнает, что все его сокурсники уже заняты. Его улыбка не гаснет даже тогда, когда вдруг осознает, что его привлекают парни. «Арс, это же наоборот круто! Больше шансов найти соула. Не кисни в своем Питере)», пишет ему Серёжа. Арсений думает, что друга лучше он никогда не встретит.<,,,>
Арсений не киснет, но он в некотором недоумении, когда его коллеги тоже имеют родственную душу. Ему двадцать шесть, он преподает социолингвистику в московском ВУЗе, живет по соседству с Серёжей и, казалось бы, всё у него есть, но чего-то не хватает. Или кого-то. — Арс! — кричит ему однажды Матвиенко, как только тот открывает перед ним дверь. — Ты не поверишь! Парень залетает в прихожую, снимая куртку и одновременно разуваясь. — Что? — устало спрашивает он. На часах было девять вечера, а он только недавно пришёл домой, и впереди его ждёт ещё кучу дел по работе. — Шёл я с работы значит, — начинает рассказывать он, — смотрю в телефон, иду уже к подъезду. Случайно сталкиваемся с девушкой, у неё падают папки, ну а я, как джентльмен, конечно же, кинулся ей помогать. Опа, смотрю, у неё пальто задралось на рукаве, а там… Он таинственно замолкает. — В общем, ты был не прав. — Что? — хлопает глазами Арсений, — Ничего не понял. — Ничего не понял? — Нет. — «Шлюхи аргумент»! Арсений закатывает глаза и вздыхает. — Серёж, тебе тринадцать? Ты можешь мне нормально объяснить, у меня нет времени на твои детские игры. — Арсений! — трясет его Матвиенко, — Тату! Её тату — «шлюхи аргумент», понимаешь? Да. Да, теперь он, кажется, понимает.<,,,>
Антону всё ещё двадцать один, и он сидит в небольшой квартирке Иры и Дарины. — Дарина спит, — с порога говорит Ира, пропуская Шастуна вперёд, — Так что несильно шуми. Пьянь. Они садятся на диванчик, сохраняя тишину, и только когда Ира кладет свою руку ему на плечо, он начинает говорить. Слова потоком льются из него, и он не может остановиться. Парень говорит и говорит о том, как ему одиноко, какой он слабый, ведь ему всего лишь двадцать один полгода назад исполнилось, а он ноет, кучу людей живут так же, как и он, но не его друзья. Он живёт ими, а они же живут своей личной жизнью. А своей у Шастуна нет. Он говорит с ней до утра, Ира внимательно слушает его, подбадривает, и в конце крепко его обнимает. — Все будет хорошо, — тихо приговаривает она, — ты ещё молод, я уверена, что ты ещё тысячу раз найдешь своего соулмейта. Антону хочется рассмеяться, ведь соулмейт один на всю жизнь, но он только хмыкает и шепчет тихое: «спасибо». Когда Шастун уже собирается уходить, из спальни выходит заспанная Дарина в мятой пижаме и, увидев около двери обувавшего парня, мягко улыбнулась и помахала ему. Он помахал ей в ответ. Ему немного завидно, но он очень счастлив за Иру.<,,,>
Антону двадцать один, Арсению двадцать семь. Неожиданно, судьба все-таки дает им шанс на встречу… — Здравствуйте, я буду преподавать у вас социолингвистику в этом году. Меня зовут Арсений Сергеевич Попов. …или даже не одну. Шастун не знает, что это значит. Он не знает, зачем пришёл на пары сегодня. Но теперь, когда он видит эти яркие голубые глаза их нового преподавателя за стеклами очков и не может от них оторваться, он не жалеет, что сидит сейчас в аудитории. — А не слишком ли вы молоды для преподавателя? — спрашивает какой-то парень, сидящий за Шастуном, на что Арсений Сергеевич ухмыляется. — Как видите. Но я рад, что вы отметили это. Надеюсь на продуктивную работу с вами. Да, Антон тоже очень надеется на продуктивную работу. Арсений оглядывает кабинет, и его взгляд всего на секунду останавливается на третьем ряду, — светло-русом высоком парне — но сразу же продолжает осматривать студентов дальше. В груди что-то странно бухает, но мужчина не обращает на это внимание. — Тогда, начнем нашу лекцию…<,,,>
Оба почти сразу же забывают о странном ощущении и продолжают жить дальше. Правда, мир неожиданно заиграл новыми красками; будто раньше он был чёрно-белым, но сейчас всё вокруг стало красочнее и приятнее. Задумываться об этом глупо; раз всё хорошо, то зачем искать причину? «Причина может быть только у плохого рода событий», решают они в своей голове, и преспокойно существуют. Парочки стали бесить значительно реже, что не может не радовать. Антон спокойно общается со своими одногруппниками и одногруппницами, Арсения совершенно не беспокоит соулмейт Матвиенко. Он за них даже рад. Что говорить о татуировках, так говорить не о чем. В Москве осень прохладная, если не холодная – никто не ходит в футболках, не закатывает рукава толстовок и рубашек. Никто не видит надписей на запястье. Татуировки странно пощипывают, но боль такая незаметная, что её проще игнорировать. Дыхание рядом друг с другом всё ещё прерывистое, сдавленное. «Наверное, стоит проверить легкие», думает Арсений. Антон старается меньше курить.<,,,>
В один день Арсений невзначай рассказывает о недуге Сереже. — И как бы сдавливает чуток, понимаешь, о чем я? Дышу вроде спокойно, а все равно странно. Матвиенко выглядит сосредоточенно заинтересованным. Он кивает, приложив большой палец к губе. — И только в универе такое бывало. Я думаю, может к врачу сходить, да они такие доро- — Может, у тебя там соулмейт рядом гуляет? — перебивает его вдруг мужчина. Попов ошарашенно смотрит на друга пару секунд и моргает. — Да. Может. Сережа хмыкает и жмет плечами. — Что делать будешь? — Смотреть.<,,,>
Он и правда начинает смотреть. Пялится на руки проходящих, но три дня попыток не приносит никакого успеха. У всех либо уже есть пара, либо на руке изображен какой-то узор, что совершенно ему не подходит. Он ищет «пизду», свою «пизду», и ему даже не стыдно в этом признаваться. После такого большого провала, он хлопает себя по лбу – почему он ищет человека, рядом с которым у него то спёртое дыхание. На следующий день он всего раз это чувствует, но в этот момент он находится в большом потоке людей перед второй парой в коридоре. Попов быстро тормозит, и позади в него врезается студента три, шипя и матерясь. Мужчина бормочет извинения и мотает головой в поисках виновника сего происшествия. Но вокруг слишком много людей, через пару мгновений ощущение пропадает, и Арсению хочется топнуть ногой от несправедливости, но, конечно же, не делает этого. Он просто продолжает свой путь, находясь уже позади тех учеников, кому не посчастливилось врезаться в него несколько секунд назад.<,,,>
В следующий раз это случается аж через неделю. Арсений уже начал опускать руки, честно говоря, потому что ни разу за неделю он больше не почувствовал проблем с дыханием. Что это значит? Его соулмейт заболел? Отчислился? Вариантов было масса. Он заходит в аудиторию с опущенной на документы головой, но тут же поднимает её, когда чувствует это. Слава всему, с его соулмейтом всё в порядке. Аудитория уже полна студентов, какие-то скучковались в одной части кабинета, другие же сидели на своих местах. Он понял, что вариантов уж слишком много, но затем снова замирает, когда взгляд фиксируется на Антоне. — Где был на прошлой неделе, Шастун? Парень поднимает голову от телефона, смотря преподавателю в глаза. — Болел, Арсений Сергеевич, — с небольшой усмешкой отвечает он Арсений хмыкает. Он не знает, о чем говорить, но его предположения вдруг сузились до одного человека. — Странно, что вы вообще заметили мое отсутствие, — сам продолжает Антон. — Почему же? — подхватывает Попов. Антон пожимает плечами. — Никогда за вами такого не наблюдалось. «Голубки», произносит какой-то парень из угла аудитории, посмеиваясь в кулак. У Антона в груди всё трепещет. Парень не знает, с чего у его организма такая престранная реакция на внимание преподавателя. Он вздыхает. В кабинете будто стало немного жарче, поэтому тот неосознанно подтягивает рукава своей водолазки, открывая взору свою надпись на запястье. Взгляд Арсения сразу же цепляет его движение, и ему хватает всего секунды, чтобы прочесть татуировку. Пизда нашлась. Лицо Арсения сразу же принимает серьезное выражение и тот отворачивается в сторону доски, чтобы скрыть свой проступивший румянец и, возможно, писк, сдержать который получилось, лишь закусив губу. Арсению двадцать семь, когда он, возможно, находит своего соулмейта в 21-летнем Антоне.<,,,>
Пара заканчивается, но Арсений говорит Антону задержаться на пару минут. Шастун хмурится, не совсем понимая причину, но кивает и подходит к столу Попова. Когда за последним студентом закрывается дверь, Арсений прокашливается и смотрит на Антона. Он готовил в голове какую-то там речь, заготовки фраз, но в одно мгновение всё вылетает из головы, и тот выпаливает: — Ты мой соулмейт. Сначала глаза Шастуна расширяются, брови несутся вверх, но после тот сводит их к переносице, о чём-то задумавшись, и тут же начинает заливисто смеяться. — Что же вы такое набили, Арсений Сергеевич? — сквозь смех произносит парень, и Арсений облегченно выдыхает. — «Да». — Что, да? Пизда, — тот тут же захлопывает рот, — За мат извините. Тут уже пришла очередь Попова смеяться. — Я набил «да», — говорит он, показывая ему надпись. — О, — издает Антон всего один звук, смотря на тату. Пару секунд в комнате царствует совершенная тишина, но после чего они уже оба заливаются истерическим смехом. — Вы! Испортили мне молодость! — говорит Шастун на повышенных тонах, задыхаясь, — Я в школу нормально ходить не мог! У Попова уже текут слезы от смеха. — Прости меня! — отвечает он. — Прощу, если сводите меня на свидание, — парень в один момент становится серьезным. Арсений тоже тут же перестает смеяться, смахивая последние капли слёз. — Договорились. Шастун ухмыляется. — Тогда напишите, Арсений Сергеевич. Найдете меня в общей беседе в ВК. До встречи, — салютует парень и покидает аудиторию. Арсению внутри очень хорошо. И дышится легко.