Черное пламя

Алые знамена развевались над Белым городом, грозно отблескивая темным серебром Древ под яростными вспышками молний. Теперь алые, словно застывающая в жилах кровь врагов Гондора. Алые, подобно терпкому вину в изящном кубке из черного хрусталя, что ледяной прохладой обжигал горячую кожу ладони короля. Алые, как пылающий рассвет, однажды озаривший Минас Тирит с возвращением истинного наследника трона, чье горящее неугасимым пламенем сердце зажглось ярче прежнего и даровало Гондору новую, прежде неведомую надежду. «Все они ошибались», — осознавал Боромир Дэнеторион, обращая взор к распростершемуся на сотни ярдов вниз городу с высоты белого мраморного балкона королевских покоев, — «Тьма неподвластна лишь тем, кто слаб духом. Тем, за чьими складными речами о невозможности подчинения мощного оружия собственной воле кроется страх. Страх и неумение пользоваться этим оружием», — сделав размеренный глоток вина и ощутив на губах пряный, терпкий вкус благородного, как он сам, напитка, король довольно ухмыльнулся, — «И где же все они теперь? Эльфийский пес, что желал видеть меня преклонившим колено перед чужаком из династии завистливых ублюдков, не сумевших удержать собственные земли и обрекших себя на вечные скитания вместо того, чтобы предпринять попытки восстановления Северного королевства? Сбежал к своему венценосному папаше, как последний трус. Старик-маг, что обвинял меня в малодушии и вылизывал задницу наследника Исилдура, забывая о том, на чьих плечах держалась оборона Гондора все то время, пока его любимец блуждал по лесам и торговал собой перед эльфийскими девами? Уплыл за море, возвратившись к своим хозяевам ни с чем. А эти заносчивые остроухие ублюдки, что в один голос вопили об уничтожении Кольца и возвращении короля, и златовласая стерва, что истязала меня взглядом, словно это приносило ей немыслимое наслаждение? Их время ушло, и здесь от них остались лишь увядающие воспоминания, тогда как моя страна обрела могущество, сравнимое с мощью и славой Гондора времен короля Хьярмендакила. И что же, мудрейшие? Кто из нас оказался воистину глупым и малодушным?» Вдоволь насладившись созерцанием величественного города, белые стены которого разрезали повисший под затянутым черными тучами небом мрак яркими отблесками, король неспешными шагами возвратился в свои роскошные покои. Отставив почти опустевший кубок на мраморный стол, Боромир невольно остановился у зеркала, краем глаза поймав собственное отражение. Некогда его одежды искрили белым серебром, оттененным глубокой синевой дорогих тканей. Теперь же не осталось в его облике места для белоснежных бликов — лишь кроваво-алый шелк, окаймленный черными, подобно драконьей чешуе, строгими вышивками, и металлические пластины в виде нуменорских крыльев, грозно переливающиеся темным серебром в свете подрагивающих языков пламени свечей. Алое золото и стальной блеск короны, что венчала голову короля. Золотисто-медовые пряди, ниспадающие до плеч и мерцающие огненными всполохами. Простой, не украшенный ни единым драгоценным камнем неизменный золотой ободок кольца на его пальце, на первый взгляд кажущийся незаметным, незначительным, но хранящий в себе немыслимую мощь. Мощь, которую Боромиру Дэнеториону удалось подчинить своей воле, несмотря ни на что. Пронзительный, острый взор Боромира, теперь налившийся темным, угрожающим пламенем, что безвозвратно завладело его пылающим сердцем и даровало ему новую силу. Ясные очи короля, некогда переливавшиеся зеленью и синевой в сиянии солнечных лучей, ныне обрели огненно-алый оттенок. «Прежний Боромир мертв. Его больше нет», — думал Дэнеторион, — «Он пал еще тогда, на Амон Хене, сломанный предательствами и слепотой всех вокруг к его заслугам и бедам его страны, раздавленный непосильной ношей, что была возложена на его плечи, и полным отсутствием поддержки, понимания и помощи, в которых он безмерно нуждался. Теперь же он переродился в совершенно иного Боромира, восстав из черного пламени и наполнившись им до краев. Переродился королем». Намереваясь скоротать время в ожидании военного совета, где ему вместе с союзниками и лордами предстояло принятие решения о финальном ходе в затянувшейся войне против ослабевающего с каждым днем Мордора, Боромир направился к выходу из покоев. Яркие огненные языки факелов, мрачными тенями отражающиеся на гладких мраморных стенах коридоров. Облаченные в доспехи стражи, почтительно склоняющие голову при виде короля, за которым поклялись последовать в самое пекло Роковой горы. Тонкие губы Дэнеториона, расплывающиеся в довольной улыбке после каждого произнесенного им сдержанного приветствия. «Я знаю каждого из этих воинов так, как знаю рукоять собственного меча. Они избрали меня, и за них я вырежу всех орков Мордора до последнего ублюдка. Во имя своего народа я уничтожу всех наших врагов под корень и сотру их королевства с лица земли, чего бы мне это ни стоило», — внезапно пробежавшая мысль вызвала у него ехидную усмешку, — «А готов ли был распрекрасный, благороднейший наследник Исилдура на подобное? Как жаль, что нам уже не суждено этого узнать». Миновав коридоры и величественный тронный зал, вскоре король наконец выбрался из дворца и оказался на Площади Фонтана. На месте иссохшего Белого Древа теперь виднелся лишь юный росток, родившийся из семени погибшего символа прежней королевской династии. «Черно-серебристый стебель, что вырос из последнего цвета Белого Древа», — вспоминал Боромир, — «Цвета, некогда имевшего белоснежные лепестки, что окрасились в алый и покрылись черными каплями, подобно знамени, запятнанному высохшими кровавыми брызгами. Новое, молодое Черное Древо, пришедшее на смену тому, чье время миновало, и набирающее силу. Как новый род королей, занявший свое законное место и не позволивший старому навлечь на Гондор увядание, неотступно следующее за ними по пятам вместе с изжившими себя традициями», — кивнув охраняющим юный росток гвардейцам, которые тут же склонили головы в ответ, король продолжил свой путь и, оказавшись у широкого белокаменного парапета, обратил взгляд к высокой стене седьмого яруса, остановив взор на вратах и усмехнувшись, — «Конец же старого рода, пожалуй, воистину печален. Все, верно, могло сложиться и иначе, однако кто заставлял последнего щенка из этого помета раскатывать губу на то, что ему не принадлежит и никогда не принадлежало?» Широкие, величественные врата из белого камня, украшенные алыми знаменами, между которыми король приказал водрузить свой главный трофей. «Он желал, чтобы корона венчала его голову. Что ж, я исполнил его желание почти в точности, только венцом стала его собственная голова. Венцом для пики», — созерцая символ собственного триумфа, Боромир не сдержал довольной ухмылки, — «Неужто ты воистину полагал, будто мой народ падет пред тобой на колени за то, что ты спустя тридцать лет соизволил явиться и сделать одолжение в виде единичного случая помощи? Действительно ли ты верил в то, что я подчинюсь чужаку из рода, который превратился в ничто еще задолго до падения Артэдайна и который не был уничтожен под корень лишь благодаря вмешательству королей из Дома Анариона? И за каждое дерзкое слово, что ты адресовал мне в попытке заставить меня преклонить колено, ты получил сполна. Верно, не слишком приятными были эти месяцы заключения. Даже мучительными. Уж я об этом позаботился. А затем заставил тебя молить о смерти, вырезая на твоем благородном теле алое древо. Понравилось ли тебе истекать кровью, чувствуя, как твою кожу сдирают слой за слоем и острое лезвие клинка обнажает совершенно обыкновенное человеческое мясо? Понравилось ощущать немыслимую боль, с каждой секундой разящую тебя все более мощным ударом, не слыша твоих криков о помощи, и раз за разом убивающую тебя? Именно это испытывал я, когда вся ваша ублюдская свора бросала на меня косые взгляды и обвиняла во всем на свете, носясь вокруг тебя и восхваляя «будущего короля», тогда как я лишь нуждался в поддержке и понимании, находясь на грани отчаяния. Именно это я чувствовал, когда мои заслуги перед Гондором, казалось, не имели никакого значения для окружающих, а ты лишь продолжал говорить о том, как тяжело тебе нести бремя избранного и как необходим Гондору твой треклятый меч, не зная и десятой части забот моей страны, которые лежали на моих плечах. Тебе стоит быть мне благодарным, наследник Исилдура, ибо голова, верно, тоже была тяжелым бременем для тебя. Я избавил тебя от нее твоим же клинком… Не беспокойся, это искрящееся звездным серебром лезвие алые капли твоей крови лишь украсили, стекая по стали пламенным водопадом. Поистине завораживающее зрелище. Жаль, ты этого не увидел». Размышления короля прервали раздавшиеся сзади звуки приближающихся шагов и знакомый звонкий голос, окликнувший его по имени. Не сдержав теплой улыбки, Боромир обернулся, приготовившись приветствовать свою могущественнейшую союзницу и давнюю подругу, в чью руку он некогда лично вложил меч. Тот самый меч, что привел ее к истинной славе и величию. Прекрасная, словно внезапно прорезавший зловещие тучи солнечный луч, засверкавший яркими искрами в золоте ее волос, и грозная, подобно все еще вспыхивающим над Пеленнором ослепляющим молниям. Темная зелень и золото роскошных одеяний королевы Рохана, так резко контрастирующих со строгим черным нарядом ее мужа, с поникшим взглядом шествующего под руку с возлюбленной. Изящная черная корона с изумрудами, увенчавшая высокий лоб Эовин, дочери Эомунда, взявшей то, что принадлежало ей по праву. Тонкий золотой ободок кольца, обвивающий ее палец с того самого дня, когда она уничтожила прежнего владельца и подчинила кроющуюся в этой маленькой драгоценности мощь своей воле, подобно Боромиру. — Рад видеть вас вновь, — с улыбкой произнес король, — Надеюсь, причина этой встречи состоит не в том, что я опаздываю на совет? — Есть еще время, друг мой, — отмахнулась Эовин, тут же заключив старшего Дэнеториона в объятия, — Мы же выбрались из дворца из-за ужасной духоты, что царит внутри. — Здравствуй, брат, — казалось, Фарамир едва ли не силой выдавил из себя приветствие и заставил себя приподнять уголки губ. Поприветствовав брата в ответ и мягко приобняв его, Боромир медленно отстранился и задержал взгляд на его глазах. По-прежнему светлые, серебристые, подобно блеску росы в звездных лучах в предрассветный час, и так ярко сиявшие прежде, но теперь омраченные печальным, полным горечи и сожаления взором. «Ему тяжело. Безмерно тяжело», — осознавал Боромир, — «Безмерно тяжело свыкнуться с тем, что его брат и любимая женщина теперь изменились и более не станут прежними», — аккуратно прикоснувшись к плечу Фарамира и тем самым заставив того вновь установить зрительный контакт, король ободряюще приподнял уголки губ, — «Однако это временно. Рано или поздно он привыкнет, и я не стану давить на него, но лишь буду рядом, что бы ни случилось. Вновь и вновь я буду вставать на его защиту и оберегать его, уничтожая любую угрозу его жизни, сколь высокой бы ни была цена, как уже сделал, обагрив свой клинок кровью собственного отца», — невольное напоминание о вынужденной мере вызвало у Боромира неприятное, словно режущее сотнями острых лезвий саму его душу ощущение, а потому король поспешил отбросить мрачные мысли, — «Так было нужно. Я любил отца, и все же брата я люблю сильнее. А потому не о чем жалеть», — возвратив себе прежнюю невозмутимость, что вновь словно разлилась по его телу пламенной волной, старший Дэнеторион отпустил плечо младшего и, растянув губы в лучезарной улыбке, обратил взгляд к подруге. — Все любуешься? — тут же с игривой ноткой вопросила Эовин, указав взглядом за спину собеседника в направлении врат. Боромир усмехнулся, после чего вновь обернулся к захватывающему виду и невольно остановил взор на излюбленном кровавом трофее, уверенно оперевшись ладонями на высокий парапет. Златовласая королева тоже подошла ближе, оказавшись по правое плечо друга, и мягко подтянула мужа за руку вслед за собой. — Есть у меня, пожалуй, некоторые слабости, — чуть шутливо проговорил король, — По крайней мере, до тех пор, пока голову не уберут отсюда. Запах гнили моему городу и — тем более — седьмому ярусу отнюдь не к лицу, сама понимаешь. — Вот уж воистину печальный конец Арагорна, сына Араторна, — усмехнулась Эовин, тут же хлопнув Боромира по плечу, — Не могу винить тебя. До недавнего времени и врата Эдораса были увенчаны тем, что безмерно услаждало мой взор. — Гнилоуст, — довольно протянул Боромир, — Голову этого лично я давно скормил бы псам. Однако ты в справедливости своего правосудия превзошла всех. — Этого бы не случилось без твоей помощи, — с улыбкой заметила королева, — Ты подоспел в Хельмову Падь с подкреплением вовремя, и именно твои воины впоследствии не позволили Гнилоусту сбежать из Изенгарда. — Мои воины под нашим совместным предводительством, солнечная искра, — напомнил Боромир, задорно подмигнув подруге, — Так или иначе, право мести единолично принадлежало тебе. И ты свершила ее с изяществом и беспощадностью истинной королевы. К слову, твоя идея долгого и мучительного заключения вдохновила и меня. Эовин благодарно улыбнулась, однако пару мгновений спустя переменилась в лице. — Так жаль, что мне не удалось лицезреть твою месть северному ублюдку, — с едва заметной досадой произнесла она, — Пришлось усмирять брата, все порывавшегося отправиться на выручку этого предателя и даже предпринявшего попытку свергнуть меня, когда сам отдал мне власть добровольно, — с ее губ слетела жесткая усмешка, — Я знала, что Эомер всегда был склонен к подобным порывам, во время которых словно терял разум, и именно поэтому не годился в правители. Однако в этот раз мне даже пришлось бросить его в темницу ненадолго, ибо этот приступ отчаянного благородства… Впрочем, я уже рассказывала вам, как только прибыла сюда. Боромир тяжело вздохнул. — Ему, верно, поистине нравился Арагорн, — с легкой злостью протянул он, — Я всегда уважал твоего брата. И оттого столь яростное желание защитить наследника Исилдура с его стороны пару раз даже наталкивало меня на мысль, что я поступил чрезмерно жестоко. — Нет, — категорично отрезала Эовин, — Он заслужил это, — раздраженно выдохнув и сделав паузу, она с горечью в голосе продолжила, — Он был милостив и нежен ко мне все то время лишь затем, чтобы безжалостно предать. Даровал мне надежду, чтобы после разбить мое сердце на тысячи осколков. Заставил меня, опьяненную влечением души, закрыть глаза на каждую из его выходок, когда на роханской земле из его уст звучали надменные речи о его превосходстве над королем Рохана. Над моим любимым дядей, что принял его и доверил ему вести наших воинов. Из-за него я едва не предала тебя, что обучил меня всему и некогда вместе с мечом вложил в мою руку силу, без которой я никогда бы не стала той, кто я есть теперь. Едва не предала нашу многолетнюю дружбу в угоду желанию добиться его любви. Хорошо, что я все же прозрела, — в ее тоне прозвучала грозная, яростная искра, подобная раскату грома, — Прозрела благодаря тебе, друг мой, и вот этому, — обернувшись к Эовин, Боромир увидел, как она приподняла правую кисть, демонстрируя безымянный палец, увенчанный Кольцом Власти. Безупречная, гордая осанка королевы, непоколебимой, подобно стальному клинку, и всем своим обликом излучающей величие, словно объятая алым рассветным маревом горная вершина. Пронзительный взгляд очей повелительницы рохиррим, темная зелень которых теперь обагрилась пламенными брызгами. Совсем как огненный топаз кольца, обвитый зловещими черно-золотыми ветвями. — Он не стоил ни единой капли твоих слез, Эовин, — решительно проговорил Боромир, слегка сжав плечо подруги, — Ни единой горестной мысли. Он никогда не был и не мог стать достойным тебя, ибо могущественной, обладающей немыслимой мощью королеве полагается истинный король, — бросив многозначительный взгляд на отрешенно рассматривающего вид на город брата, он заставил того наконец повернуться к остальным и приподнять уголки губ, — И, поверь мне, солнечная искра: в наших с Фарамиром жилах течет одна кровь, одно пламя. Только пламя Фарамира горит во имя того, чтобы согревать, а не сжигать дотла, — напоследок он весело подмигнул младшему Дэнеториону. Последний, казалось, слегка приободрился, что выдал едва заметный блеск в его глазах. — Теперь, когда я обрела истинную любовь, наследник Исилдура мне и даром не был бы нужен, останься он в живых, — с теплотой произнесла Эовин, обернувшись к мужу и мягко переплетя их пальцы, — И дело отнюдь не в том, что Арагорн меня предал. Пусть незримая рана, нанесенная моему сердцу, еще не затянулась до конца, теперь черный след тянется лишь за низким поступком, но не за тем, кто совершил его. Когда же мне довелось узнать тебя поближе, я и думать забыла об этом высокомерном ублюдке, ибо ты, Фарамир — истинный завоеватель, совсем как твой брат, — в ее взоре сверкнула игривая искра, — Завоеватель сердец. Уголки губ младшего Дэнеториона потянулись выше, а взгляд окончательно наполнился теплом, что беспощадно растопило ледяную пелену. — Я не имею права носить этот титул, Эовин, — с улыбкой ответил он, — Ибо первой, кто неумолимо и безвозвратно завоевала мое сердце, стала ты. И я поступил отнюдь не так, как подобает истинному завоевателю, ибо в собственных мыслях я беспрекословно подчинился тебе в тот самый миг, когда увидел тебя. Обменявшись нежными словами, супруги заключили друг друга в мягкие объятия, чуть соприкоснувшись носами. Глядя на счастье брата и ближайшей подруги, Боромир не смог сдержать растроганной улыбки, ощущая, как неподдельная радость и согревающее каждый дюйм его души тепло наполняет его изнутри. «Вот, во имя чего я сражаюсь», — осознавал король, — «И это поистине стоит того, чтобы вырезать каждого из наших врагов, уничтожив их народы под корень, и сжечь дотла их земли. И я не оставлю в живых ни одного поганого ублюдка, представляющего угрозу для них и для всех людей Запада». — И кто, балрог побери, такие Берен и Лютиэн? — с шутливой ноткой, но полным теплоты тоном вопросил Боромир, — Говорят, будто их любовь была величайшей и прекраснейшей в истории этого мира, однако именно такая любовь предстает перед моим взором в это самое мгновение. И каким же тогда станет верный ответ на мой вопрос, раз имена тех, в чьих сердцах пылает огонь поистине величайшей любви в истории — Эовин и Фарамир? Мягко отстранившись от мужа и обернувшись к другу, королева выпустила легкий смешок. — Тебе бы в пору не философствовать о нас, а наконец подыскать возлюбленную и себе, Боромир, — весело произнесла она, после чего многозначительно подмигнула, — Или, быть может, мне стоило сказать не «подыскать», а «перейти к решительным действиям и направить свою мощь завоевателя не на одни лишь битвы»? Я давно начала замечать, как ты смотришь на свою рыжеволосую военачальницу. — Верно, — с улыбкой вступил в разговор Фарамир, обратив лукавый взгляд к брату, — Вы станете поистине прекрасной парой… если, конечно, не поубиваете друг друга в первый же день после свадьбы, учитывая ваши пылкие нравы. Король уже приоткрыл рот, намереваясь ответить, однако Эовин беспощадно опередила его. — Совершенно согласна, — с энтузиазмом поддержала королева, — Ты знаешь, военные советы зачастую сближают куда сильнее, нежели простые беседы, — загадочно начала она, — А уже весьма скоро мы окажемся именно на таком совете, где, по счастливой случайности, будет присутствовать и она. Так давай же, действуй, друг мой! А я могла бы вновь с радостью исполнить свой долг союзницы и помочь тебе в этом нелегком завоевании, — на ее лице появилась заговорщическая ухмылка. Боромир усмехнулся. — Ну уж нет, — весело протянул он, — При всей моей безмерной любви к тебе, солнечная искра, я не позволю тебе увести у меня женщину. А в случае твоего открытого вмешательства, боюсь, исход будет именно таким. Эовин и Фарамир синхронно прыснули. — Тогда я не стану вмешиваться открыто, однако не сомневайся: дельным советом тебе непременно помогу, — пообещала королева, — И, поверь, исполнить его тоже обязательно заставлю, — окончив фразу, она гордо приподняла подбородок. — Охотно верю, — с улыбкой ответил Боромир, — И все же это подождет. Сперва положим конец еще одному ублюдку, отравляющему наши жизни, — сделав паузу, он тут же озвучил пробежавшую в его голове мысль, — К слову, о совете. Не пора ли нам выдвигаться? Выразив согласие с королем, Эовин и Фарамир выпрямились, окончательно разомкнув объятия. Горделивая осанка, мгновенно возвратившаяся в облик всех троих, и благородное хладнокровие во взглядах венценосных эдайн, в один миг сменившее теплые улыбки и искрящиеся весельем взоры. Чинно и неспешно шествуя подле друг друга и каждым движением излучая истинно королевское величие, повелительница рохиррим и Дэнеторионы уверенно направились к вратам дворца, подобно вспыхивающим ослепительно-яркими молниями грозовым облакам, что снова неумолимо надвигались на Минас Тирит, словно угрожая поразить гибельным ударом любого, кто посмеет встать на их пути. «Покончим же с этим», — решил король, — «Мордорский выродок сгинет в вихре черного пламени, что сам же и породил».