Хайтам слегка вздрагивает, щурится и подаётся назад, упираясь лопатками в мягкую спинку дивана. Кавех только что сделал что-то странное. Он, похоже, запнулся на сложном пассаже. Остановился. Попробовал снова. Пальцы не слушались. Ещё одна попытка тщетна... Тогда он резко, со шлепком ударил себя по левой кисти правой. Сжал их в кулаки. Медленно повернул голову к аль-Хайтаму. Руки обмякли на коленях. – Прости, – Кавех почесал затылок, глупо улыбаясь, – я забыл, что ты тут. Привычка...

И ни слова не падает с его губ. Ни протяжно-усталого «привет», ни воодушевлённого «представляешь, я сегодня за тако-ой проект взялся, это будет шедевр!». Обычно, зная, что его не слышат, Кавех всë равно пробубнит что-нибудь нечленораздельное для своего же спокойствия. Или пойдёт на кухню и загремит посудой, чтобы приготовить кофе или что-нибудь поесть. Но ничего не слышно, дом снова погрузился в вакуум. И тишина вновь надавила на виски.

Ещё одна дождливая ночь, ещё одна ссора, много-много чувств и красный зонтик.

– Эй, Окуясу! – Джоске потрепал друга за плечо. – Представляешь, я поеду учиться в Токио! – Чего-о? В Токио? Серьёзно?! А чем твоей маме наш Морио не пригляделся-то? – Да не в этом дело. У неё там появились связи с каким-то мангакой. «Знать его не знаю, а он уже заваливает нас обещаниями насчёт «престижного учебного заведения»... – Токио... Взгляд Ниджимуры растворился где-то в синеве формы Джоске. Они молча уставились друг на друга, осознавая, чем вся эта история может обернуться.

Когда-то он любил. Чувствовал. Сопереживал. Сейчас из него выжали всë. Всю жизненную энергию, всë то, чем он мог быть полезен обществу. Но разве можно всегда быть в ресурсе? Если твоя батарея разряжена, и нет времени даже на её частичную подзарядку, о какой энергии может идти речь? Когда-нибудь он просто не выдержит. Когда-нибудь они поймут, насколько он устал. AU, где Итер, не щадящий себя, вдруг понимает, что сломлен окончательно во и во всех смыслах, а Альбедо очень, очень хочет помочь.