Не когда не знаешь что преподнесет тебе Судьба Проказница.
Особенно когда приводишь домой нового четвероного друга)
В этом сборнике мы будем писать рассказы о девушках и их необычных любимцах.
Поднимая потерянный вгляд, Шуберт надевает очки, приглядываясь, и в удивлении застывая. Не может быть. Поправляет очки, снимает, и надевает снова. Он не может ошибиться, но разве такое возможно? Никак нет…
Сальери отходил медленно, словно всё ещё надеясь услышать последние слова, и он готов поспорить, что тот стоял неподвижно, ошарашенно хлопал ресницами и что его взбудораженный разум захватил целый вихрь вопросов, среди которых притаилось тихое главное: «Я не ослышался?». И Сальери мысленно повторил на немецком свою реплику так чётко, как не повторил бы ни один артист на сцене.
Столько пережитых дней и бессонных ночей. Время будто замерло, прокручивает пластинку назад, и всё играет по новой. Всё те же фразы, камнем давящие репризы. Те же счастливые приветствия, плавно моделирующие в минорную тональность, как только исчезают взгляды. Всё те же куплеты, перепевающиеся из-за дня в день. Неизменно.
«Когда в доме стало темно с включенным светом, когда стало холодно у пылающего жаром камина… — Франц стоял у зеркала, облокотившись о белую раковину, царапины по которой расползались черными тоненькими паутинками, где копилась со временем пыль. — Мир сошёл с ума.
Капля за каплей из крана хлюпает вода. Давит на мозг. В зеркале Франц не видит ничего. Оно пустое, слегка запотевшее, запылённое, непротёртое. В нём отражается тусклые лампочки, горящие отвратным блевотно-желтым светом. В нём отражается покрытая грязным налётом голубая плитка — полная безвкусица, а также замусоленная уже давно не белая ванная. Франц не видит в нём лишь себя. Обычная ванная комната.
Если кто-то спросит Франца, куда бы он отправился, то его ответ будет незамедлительным: поле. Всего четыре буквы, значение которых хранит в себе бескрайние просторы, где полоска горизонта кажется лишь условной, чем-то таким, что просто должно быть.
Франц дёрнулся: очки съехали, а сам чуть не упал. Он метнул в сторону Людвига более осмысленный взгляд, всё ещё не понимающий, но оторванный от задумчивости. Казалось, что даже Бетховен был для него чуть прозрачным, словно стеклянным. Он глядел на него также пусто.
— Когда же ты перестанешь меня так называть? — всё ещё с непривычной и несвойственной ему улыбкой на лице Людвиг вновь подвигается. Большие руки снова скользят на спину Францу. Осторожно разминая, он медленно и незаметно притягивает к себе...
Перчатки. Ткань, точно белого снега, плотно облегает ладони, витиеватые швы сплетаются между собой, образуя после себя четкие исиння-черные тени, которые тонкой гранью тянутся от складок, играют при свете и переползают от одной фаланги пальца до другой при сгибе. Нити прилегают тесно друг к другу и легко серебрятся от солнечных зайчиков. Перчатки покорно повторяют каждое мимолётное движение руки, цепляют чем-то. Они — белая тень.
Слышно, как мощно громыхнуло где-то далеко позади. Разряженный воздух душил, густо растянулся среди деревьев, не пропуская сквозь свои тягучие нити порыв ветра, листья не шелохнулись, птицы замолкли — всё в преддверии тяжёлого летнего ливня.
— С-семпай?! — лицо вытянулось от удивления, скривилось от нервно дрожащих бровей и играющих на скулах желваков. Красные искры в глазах заблистали, готовы выплеснуться и забегать вприпрыжку. Что-то сжалось внутри, не давая голосить в полную силу. Его зов вышел хрипящим и, конечно, неуслышанным.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.
