Perfection of Taste

Про третьего обладателя золотого билета мы снова узнали из новостей. По привычке усевшись перед телевизором, все мы, Бакеты и я, смотрели на экран. Виолетта Борегард, девочку звали так, была блондинкой с каре и одетая в спортивный, розовый костюм. Если бы она не чавкала, тогда сложился бы образ здоровой девочки, но нет, челюсти сие леди постоянно двигались верх-вниз, и слышлось противное «чавк-чавк». За её спиной сверкали множевства наград и медалей, золотых. Возле Виолетты стояла её мать в точно таком же костюме. Тоже коротковолосая и блондинка, но её каре были пообъемней, и одна часть волос, завитая, спадала ей на лоб. На лице у миссис Борегард было достаточно косметики, которая выделяла большие глаза. Признаться, она правда была красивой, как и её дочь. — Это лишь некоторые из двухсот шестидесяти трёх кубков и медалей, завоёванных Виолеттой, — гордо рассказывала миссис Борегард. Я внимательно присмотрелась к девчонке: сколько-сколько, простите, медалей и кубков?! Ух ты! Какая целеустремлённая девочка всё же! — Я жую резинку. Всегда. Но узнав об этих золотых билетах, я бросила жвачку и перешла на шоколад, — дерзким голосом сказала Виолетта. — Она целеустремлённая девочка. Не знаю, откуда в ней это, — «сладко» улыбнулась миссис Борегард, подхватывая. — Я чемпион мира по жеванию резинки, — продолжает Виолетта, всё также надменно. — Жвачку, которая у меня сейчас во рту, я жую три месяца подряд. Это рекорд! Я закатила глаза. Голос у девочки был надменный, взгляд у её матери — гордый. Пахнет тщеславностью. — Ну, разумеется, у меня тоже есть разные награды, — миссис Борегард указывает на награду, что почётно висела на стене. — За вращение жезла. Я снова разрывалась на две части. Маленький ангел на моём плече всё замечал и замечал это пропитанное тщеславие, чрезмерную гордость у матери и дерзость у Виолетты, пока демонёнок сладко нашептывал: «Ей только с виду двенадцать и у неё больше наград чем у тебя, а тебе уже за тридцать! И какое здесь тщеславие и гордость? Ты бы была точно такой же!» Я проганяю обоих и оборачиваюсь к Бакетам. Чарли выглядел ещё расстроено, но в его взгляде проблёскивали искорки решительности и веры. Я улыбнулась. — Вы знаете, что один ребёнок должен получить особый приз. Намного лучше, чем другие. Мне наплевать, кто остальные пятеро. Лучше всех всё равно буду я! — непочтительно говорит Виолетта. Блеск золотого билета отлично дополняет блеск золотых кубков. Только были ли они поводом гордиться? Или за этим стоит что-то глубже? — Скажи почему, Виолетта? — обращается к ней миссис Борегард. — Потому, что я — чемпион! — незамедлительно отвечает она, смотря прямо в камеру. Мистер Бакет выключил телевизор. Мы переглянулись. — Какая противная девочка! — отозвалась бабушка Джозефина. — Возмутительно! — стукнула кулаком по одеялу бабушка Джорджина, но её муж нагнулся к ней, спрашивая: — Ты не знаешь, о чём мы говорим. Я с улыбкой, смотрела как Джорджина медленно смотрит на него, лениво обернувшись. — О стрекозах? — невпопад отвечает Джорджина. Но наше внимание привлекла следующая фраза диктора: «Постойте, у нас есть новая информация. Четвёртый золотой билет нашёл мальчик по имени Майк Тиви». В тот же миг на экране появился этот мальчик. Простой, худой мальчик, родившийся в обеспеченной, среднестатической семье, только вот его глаза были сосредоточены на экране телевизора, с меркающими картинками. — Что тут сложного, отследить даты изготовления, учесть погоду и производную индекса Никкей? Это даже дураку ясно. — не отрываясь от игры, заговорил мальчик голосом, словно говорил он об очевидных вещах. Что? Что такое индекса Никкей? При чем погода? — Порой я не понимаю, о чём он говорит, — выдыхнул мистер Тиви. — Дети сейчас, в наш век технологий… — Сдохни, сдохни, сдохни! — закричал Майкл, перебивая отца. — Остаются детьми совсем не долго, — с таким же выдыхом заканчивает мистер Тиви. — Так что я купил только одну шоколадку, — расслаблено говорит Майк, оторвавшись от игры. — Это было вкусно? — спросил один из журналистов. — Не знаю. Я ненавижу шоколад. — если бы к фразе Майка добавился б и зверный оскал, это прозучало бы уже пострашнее, но, впрочем, и эта безобидная с виду фраза заставила дедушку Джорджа «взорваться». — Вот и хорошо, что ты отправишься на Шоколадную фабрику, неблагодарный ты… Я отвернулась, не слушая дальше, а мистер Бакет быстро накрыл уши Чарли своими руками, не давая мальчику слушать поток ругани дедушки Джо. Я всё прокручивала в голове четверых обладателей золотых билетов. Конечно, за почти тридцать лет своей жизни, я убедилась в фразе, что первое мнение обманчиво, и поэтому меня грызла одна мысль: а что если это всего лишь тоже первое мнение о них, и я, на самом деле, многого не знаю? Не знаю причины того, почему Виолетта «добывает» свои кубки и медали, не знаю, почему миссис Глуп лишь поощряет, как кажется со стороны, то, что Август слишком много ест, не знаю, почему Верука такая избалованная и капризная, почему Майк зависим от телевизора и почему так непочтительно относится к своему отцу — ведь у всего есть обратная сторона медали, а в этом случае — они же ещё дети. У них вся жизнь впереди, я не могу утверждать, что они такими и останутся. Вырастут, поумнеют, изменятся. Ругань дедушки Джо закончилась, и мистер Бакет, усевшись за стол, взял газету, раскрывая её. Немного понаблюдав за своим папой, Чарли, нарушив тишину, в которой каждый что-то обдумывал, спросил его: — Пап? — Да, Чарли? — озвался он. — А почему ты не на работе? Я закусила губу, переводя взгляд на мистера Бакета. Мой «взрослый» разум тут же понял: мистера Бакета уволили. Быстро перевожу взгляд на миссис Бакет, которая сочувственно смотрит на мужа, пока тот неловко смотрит на Чарли. И посылаю им обоим поддерживающий взгляд; моих вишнёвых, не очень пухлых губ, тронула улыбка. — Видишь ли, на фабрике зубной пасты мне решили дать отдохнуть, — осторожно начинает мистер Бакет. Я выгинаю правую бровь, понимая, что это, имоверно, ложь. — У тебя отпуск? — мгновенно обрадовался Чарли. Ох, Чарли… — Да, что-то в этом роде, — «хватается» за эту отмазку мистер Бакет. Вечером этого дня Чарли наблюдал за своими родителями через дырку в крыше, наблюдал, как его мать успокаивает его отца и вновь всё понимал. Внезапно он видит мисс Харпер — та бесшумно, словно лиса, но с явно добрыми намериниями, проскальзывает в двор и начинает разговаривать с его родителями. По её лицу, на которые спадали пряди её рыжеватых волнистых волос, видно, что она смущается, но точно такими же выглядят и их родители. После она достаёт небольшой конверт, и до любопытного Чарли долетают обрывки фраз: — …вот, это на первое время, купить Чарли… вещей …и нужные вещи по дому… — …Что вы… не нужно… так много сделали для нас! — отнекивается его мама. Папа лишь приобнимает её и под взглядом Харпер в котором слились и желание помочь, и доброта и забота, они всё же берут конверт. Женщины улыбаются друг другу, обнимаясь. — Чарли? — послышался тихий голос снизу. Он вырвал Чарли из его мыслей, и мальчик быстро спустился вниз. Дедушка Джо не спал. А в руках его — кожанный, потрёпанный кошелёк. — Это мой секретный клад, — шепчет загадочно старик. Он вытаскивает оттуда одну единственную серебрянную монетку. — Мы с тобой сделаем ещё одну попытку найти золотой билет. — Ты уверен, что хочешь потратить деньги на это? — неверяще шепчет в ответ Чарли. — Конечно, я уверен. А теперь беги в ближайший магазин и купи первую попавшуюся шоколадку мистера Вонки. Неси ее сразу сюда, и мы вместе ее развернём. Когда Чарли стремглав бежит из дома за покупкой, дедушка Джо, бормоча: «какой хороший мальчик», успевает засыпать. Но настойчивый голос внука заставляет его проснуться. — Дедушка Джо, дедушка Джо… Ты уснул. — Купил? — мгновенно оживился Джо. В его морщинистые руки Чарли вложил плитку шоколада. — С какой стороны будет распечатывать? — спрашивает дедушка Джо. — Давай быстрее. Как лейкопластырь. Обёртка, фольга… В этой плитке не было ни единого намёка на золотой билет.