Four Seasons

Раньше Лу не очень любила осень. Не сказать, что она ненавидела это время года, но оно определённо вгоняло её в лёгкое уныние, особенно с октября-месяца, когда заканчивалась ароматная золотая осень и наступал период дождей, чавкающей мякоти листвы под ногами, хандры и попыток согреться, пока не дали отопления в Термитнике (а давали его ближе к концу октября). Она любила аромат уличной сырости, сыплющееся с деревьев ржавое золото и сезон доштормового Хэллоуина, но тяжело переносила похолодания, сокращающийся день и вечную сырость, пробирающую её до костей. В общем, осень Лу не ненавидела, но приходила в этот сезон в какое-то сонливо-отупевшее, скучающее состояние, и ей казалось, что это никогда не изменится — нужно просто дождаться, когда придёт зимнее время, и над городом огоньками вспыхнут декабрьские праздники. Но теперь Лу любит осень, потому что Кей смог показать ей другую сторону этого времени года, ту, которой она никогда не знала до него — уютную, свежую, пропитанную ароматом корицы, теплом и атмосферой родного дома. Он везде ищет плюсы и неизменно находит, и в осеннем сезоне их, оказывается, полно — от хрустящих золотисто-зелёно-рыжих гербариев, пропахших землёй и хвойными иглами, до шума дождя за окном, когда хорошо завернуться вдвоём одно одеяло, включить «Гарри Поттера» и наслаждаться тем, как стучат капли по стеклу, чуть приглушая диалоги на экране. Осень, которую Лу показал Кей — это уют, своя особенная, ни на что не похожая атмосфера, новое время года, прекрасное в своём увядании и совсем не унылое, если взглянуть на него с нужной стороны. Они много гуляют. Находят уединённое место в Центральном парке, в самом его углу, за деревьями, где стоит старая и пустая беседка, увитая винно-красным девичьим виноградом; здесь никогда никого нет, и она называют это место своим. Берут горячий кофе, тёплые куртки и книги, садятся на жестковатые скамьи; Кей читает Лу стихи, она слушает, наблюдая за тем, как дождевые капли скатываются в цветистое влажное месиво из листвы и земли. У Кея приятный, мягкий, лишённый визгливости или рычания голос, он бархатист и льётся рекой, плавно, лаская слух. Лу слушает его, прихлёбывая сладковато-пряный от сиропа кофе, смотрит на дождь и чувствует приятную сонливость, но вовсе не от скуки — наоборот, она погружается, прислушивается к словам Кея, сплетающимся в поэзию, и её воображение рисует картины, которые она видела разве что во сне. Лу обнаруживает в себе любовь не только к осени, но и к поэзии. И всё благодаря Кею. Лу доставляет удовольствие выходить туманным утром, гулять, хрустеть свежими жёлтыми листьями под ногами и собирать гербарии, вдыхая прелый воздух, горьковато-сырой и жидкий. Когда-то в детстве они с отцом делали букеты, но это было так давно, что кажется почти нереальным. Теперь, нагибаясь и подбирая резные листья, Лу рассматривает каждый из них: они то красные, как кровь, то зелёно-рыжие, то солнечно-жёлтые, в прожилках и без, свежие и старые, резные и простые — великое множество. Кей помогает ей подобрать их таким образом, чтобы они хорошо сочетались, и получаются живописные гербарии, украшающие подоконник их квартиры. Красиво. Кей учит её готовить осенние блюда — тыквенный крем-суп, нежный, горячий, нерезкий, с натуральным сыром, булки с корицей, пышные и сладкие, пряные, похрустывающие подобно сухим листьям и мягкие изнутри, там, где сладкая пропитка прямо капает от собственного изобилия. Под осеннюю музыку, поглядывая в туманное окно, Лу с удовольствием помогает ему резать хрустящую тыкву, которую приятно есть даже сырой, сворачивать ароматные рулеты с корицей, мажет его нос мукой. Доштормовые песни на английском языке — спокойные, почти до сонливости, уютные, тёплые, золотистые, отдающие пряностью прелой листвы. Она составляет отдельный плей-лист специально для таких вечеров, чтобы было веселее готовить. Их с Кеем кулинарных способностей на двоих хватает если не на гастрономический шедевр, то как минимум на вполне вкусное блюдо, и они едят с удовольствием. Приятно есть приготовленную собой же еду без боязни отравиться или заработать аллергию. Лу даже берёт на заметку рецепт тыквенного пирога и думает, что неплохо было бы поразить им маму или социальную группу… Лу с Кеем любят лежать под одеялом и смотреть доштормовые фильмы — «Гарри Поттер», «Звёздные войны», ужастики, комедии, любые другие жанры… Рядом с Кеем хорошо лежать. Он тёплый, родной, привычный, а руки у него сильные, но нежные, и иногда Лу засыпает — не от скуки, а от ощущения приятной сонливости и уюта, которого раньше она никогда не ощущала. Атмосфера располагает к лёгкой дрёме, и она ничего не может с собой поделать. А иногда из невинных объятий получается занятие любовью под одеялом, неторопливое и томное, жаркое, исполненное телесного голода. Тогда Лу наслаждается ощущением прикосновения разгорячённых тел друг к другу, истомленной лаской, душноватым теплом воздуха вокруг; Кей держит её крепко: обнимает, ласкает сильными, нежными руками, прижимает к себе всем телом, и в оранжеватом блеске огня они предаются страсти. Им так хорошо, жарко, светло, пока за окном стелется мутный холодный мрак, размокают листья и воет визгливо ледяной ветер, они переплетают скользкие пальцы, задыхаются от нежности. Прикосновения Кея похожи на листопад — они легки, почти невесомы, гладят, нерезки… Лу запрокидывает голову, жмурит глаза, переполняется ощущением блаженства, водит губами по влажной чистой мужской шее, прикусывает, целует, ласкает языком ключицы; прикосновения Кея становятся ощутимее, он сжимает её талию, помогает двигаться, гладит по голой спине, обводя каждый выступающий позвонок. Дождь мажет по оконному стеклу, сминает слякотно-грязные листья, прибивая их к подоконнику, но они не слышат, не видят, не обращают внимания. Им хорошо до дрожи, до жара, до сбившегося дыхания и обрывистых движений, томных и расслабленных. Им некуда торопиться. Всё вокруг замирает. Ночи спокойные, сон крепкий — погода располагает спать долго и глубоко. Поэтому, правда, вставать на работу куда тяжелее, утром Лу бьёт озноб, слипаются глаза, и она полчаса стоит под горячим душем и делает себе тот самый кофе с сиропом, потому что обычный слишком горький. Кей тоже сонливо морщится, ходит по дому вразвалку и собирается с трудом. — Хорошо, что мы живём вместе, — говорит Лу, застёгивая пуговицы на рубашке Кея. — Иначе встать утром я бы просто не смогла. Кей улыбается, наклоняется и легко целует её нос. — В самом деле. Не представляю, как раньше вставал осенью и зимой, живя один. — Мучаясь и страдая. Они смеются. Однажды, ближе к ноябрю, они попадают под осенний ливень — хлёсткий, ледяной и проливной, как душ. Не таким Лу себе представляла вечер пятницы; они с Кеем собирались мирно вернуться домой, разогреть остатки запечённой тыквы и сесть за отчёты, и промокнуть до нитки, пытаясь добежать от парковки до подъезда как можно быстрее, в их планы, само собой, не входит. Однако они всё же попадают под дождь, совершенно безжалостный, за жалкие пару минут мокнут до нитки и начинают замерзать; хлюпанье воды в обуви, отяжелевшей от влаги, мешает бежать. Кей пытается укрыть их обоих шарфом, Лу ругает дождь на чём свет стоит, но тому абсолютно всё равно — он льёт и льёт, и к моменту, когда они наконец заходят в подъезд, с них текут ручьи. Лу дрожит от холода, прямо в коридоре стягивает с себя липкую мокрую одежду и с досадой смотрит на комья ткани, которые нужно теперь отжимать и стирать, так как вдобавок ко всему полы пальто и брюки испачкались в грязи. Кей стягивает мокрую рубашку, оголяя красивое подтянутое тело, и смеётся: — Ну и погодка. Я вымок до белья. — И я, — бурчит Лу, стягивая штаны. Она действительно мокрая до белья, и дело не в том, что рядом напарник сверкает голым торсом, хотя зрелище, само собой, привлекательное до боли. — Ох, сейчас бы под горячий душ… Кей смотрит на неё с хитрой улыбкой. Она прекрасно знает, что означает этот взгляд. — Вместе? — Если хочешь, — скромно отвечает эмпатик. — Я тебе спинку потру. — От такого грех отказываться, — слегка веселеет Лу. Девушка всё ещё раздражена произошедшим, но уже не в такой степени — они дома, рядом почти голый Кей, их ждёт горячий душ. Горячий во всех смыслах. Лу забывает и о куче мокрой одежды у входа, и о дожде, и о том, что замёрзла, когда они с Кеем оказываются под горячим душем, и постепенно невинное потирание спины превращается в сбивчивые ласки, крепкие объятия и нехватку дыхания от жаркой влаги; поцелуи на мягкой, отошедшей от холода кожи ощущаются остро, пикантно. Девушка жадно хватает воздух губами и вскрикивает, когда мужчина прижимает её к стене и целует. Горячие губы ласкают её, потом опускаются на шею; он отворачивает лейку душа в другую сторону, чтобы вода лилась, создавая горячий пар, но не мешала им, и спускается чуть ниже, опускаясь перед ней на колени. Лу охает, хватается за полку и растерянно, жалобно хнычет, когда язык Кея касается её между ног, вырисовывая на нежной коже затейливые узоры. Он поддерживает её, чтобы она не упала, а у неё безжалостно дрожат колени, и она едва держится, ощущая, как лишённая стыда ласка проникает под кожу, расслабляет и возбуждает одновременно. В тесной душевой катастрофически не хватает воздуха, влажные волосы липнут к лицу, Лу вскрикивает, мечется, изнемогает от желания, пока Кей с искренним удовольствием дразнит её языком. Она горит изнутри. Он пробует её на вкус, жадно, голодно, без стеснения, ласкает её упорно и настойчиво, не давая передышки, но не забегая вперёд, почти монотонно, а потом вдруг сильно, сильно, до визга, до мурашек по всему телу… Его движения неторопливы, он наслаждается процессом не меньше неё самой, и Лу, с трудом держась на ногах, млея и забывая, где находится, мельком думает: пожалуй, в осени полно плюсов. Даже промокнуть под осенним ливнем не так страшно, если далее последует то, что с ней сейчас делает её «правильный» напарник… Они заканчивают прямо в душевой, прижавшись к стене, и Лу чувствует себя размякшей и уставшей, но довольной и согретой. Она целует Кея в губы, и он улыбается в поцелуй, шутя: — Теперь мы точно прогрелись, и простуда нам не грозит. К сожалению, они оба всё равно умудрились простудиться — поздний осенний дождь коварен, и уже на следующий день Кей и Лу болеют вместе, укутавшись в свитера и одеяла, пьют горячий чай с лимоном и мёдом и закидывают в себя тонну лекарств, так как они нужны на работе и болеть долго им нельзя. Но с Кеем приятно даже болеть: они смотрят фильмы, спят в обнимку, смотрят из окна, как дожди заливают размокшие серо-рыжие улицы, кажущиеся потусторонними и уютными из-под тёплого одеяла. Лу смотрит на Кея в вязаном свитере, на ароматный хрустящий гербарий в углу и улыбается, сонливая и довольная. Они даже отмечают Хэллоуин — осенний доштормовой праздник. Переодеваются в костюм вампира и ведьмы, бродят по Нью-Пари, разукрашенные, в тёмных одеждах, заходят в клуб, пробуют коктейли в вырезанных из тыквы бокалах и взвизгивают, когда к ним со спины подбегают дети и просят конфеты. Последний раз Лу отмечала Хэллоуин в интернате, да и то как-то вяло, по-школьному, а здесь — совсем другое дело: они с Кеем всю ночь лазают по знакомым ей крышам, цепляясь то тканью чёрного плаща с высоким воротником, то юбкой тёмно-фиолетового платья с рваным подолом, покупают мармелад с перцем, смотрят за разноцветным шумящим городом и пьют пряный фруктовый ликёр, практически выжигающий грудь изнутри. Совершенно случайно сталкиваются с социальной группой Лу, размалёванной и пьяной, накидываются все вместе и бродят по улицам, крича неразборчиво какие-то песни и спотыкаясь. Девушка заливисто смеётся: знает, что завтра её ждёт чугунная голова и тошнота, но сейчас так всё равно — праздник, атмосфера, осень! И весёлый пьяный праздник, который отмечали в доштормовой Европе с огромным энтузиазмом и, видимо, не зря… И даже когда в ноябре выпадает первый снег, Лу это нравится. Они с Кеем выходят на территорию их жилья, трогают на газоне первый снег. Он хрупкий, прозрачный, похож на битое стекло, припорошил серый Нью-Пари, и сразу стало будто бы светлее. Жжёт руки. Лу сжимает белёсый тающий иней в ладони и обводит глазами посеревший пейзаж. И ей всё равно нравится. Осень — не только серость, слякоть и холод. Осень — это гербарии, Хэллоуин и первый снег. У всего есть свои достоинства. Достоинства этого времени года ей показал Кей. Лу безмерно благодарна ему за это. Она хрустит снегом под подошвой ботинок и радуется: первый снег — первое лёгкое дыхание зимы, готовой прийти осени на смену. И, она точно знает это, зима с Кеем тоже будет особенной. — Ты знаешь, что ты самый лучший? — спрашивает Лу с улыбкой, когда они идут обратно, сплетая холодные от первого снега пальцы. Кей скромно улыбается, опускает ресницы: — Должен соответствовать. Лу посмеивается, ласково кусает его за ухо и хочет поцеловать в щёку, но эмпатик успевает повернуть голову и поймать её губы своими. Это игра, быстрая, ласковая и кокетливая; стоит им прервать поцелуй, как Кей говорит: — Я люблю тебя с каждым днём всё больше. Оказывается, это возможно. И ощущения невероятные. Псионичка улыбается, гладит его по гладкому мускулистому плечу кончиками пальцев. — И я люблю тебя с каждым днём всё больше. И, мне кажется, этому никогда не будет предела. Под их ногами одобрительно хрустит первый снег.