Four Seasons

В зимнем времени есть своё очарование, которое особенно ощущается в предновогодний период. Кей привык к тому, что во взрослом возрасте он праздновал Новый год — с коллегами ли по работе, с остатками ли его некогда большой, но разрозненной семьи, один ли… Этот праздник, так и не ставший официальным после Шторма, тем не менее остался широко распространён и приносил в слегка унылый декабрь атмосферу радостного возбуждения, ожидания, перелива неоновых гирлянд и запаха хвои, мандаринов, корицы и снега. Для Кея Новый год стал своего рода ритуалом, обязательным праздником, остановкой на длинном, холодном зимнем пути, которую он никогда не пропускает уже много лет. В самом деле, предновогоднее время — это когда зима ещё не успевает надоесть, она свежая, хрустальная, хрустящая, пахнет морозом и кружится в воздухе паром, валящим изо рта при дыхании. Ощущение приближающегося праздника будоражит. А теперь Кей в этой предпразничной суете не один: с ним Лу, и так ещё приятнее, думать о том, что эту зиму они проведут вместе. Лу раньше если и праздновала Новый год, то подходила к этому без особого энтузиазма, но в этот раз они с Кеем готовятся тщательно. Покупают настоящую ёлку — не искусственно-жёсткую, а настоящую, с ароматом леса, с раскидистыми бархатными ветвями и мягкими иголками, большую и пышную. Она занимает весь свободный угол комнаты, увешанная новенькими голографическими игрушками, купленными на ярмарке в Центре. На этой же самой ярмарке они регулярно покупают белый горячий шоколад или пряный глинтвейн, горячее имбирное печенье прямо из печи в тонкой промасленной бумаге, присыпанное сахарной пудрой и корицей, бананы в карамели, вафли с острым сыром, тянущимся изнутри… А ещё гирлянды — вот уж на что они, кажется, спустили всю зарплату. Вереницы разноцветных огоньков украшают ёлку, спальню, гостиную, кухню… Впрочем, никто не может им этого запретить. Маленькие радости — залог большого счастья, говорила в детстве Кею бабушка, и он запомнил эту фразу на всю жизнь. И следовал ей. На работу вставать, правда, тяжело, из-за того, что темно, и к Приору Кей и Лу приходят заспанными и сонными. Мартен и сам клюёт носом, и чаще всего они да ещё Гектор с Даниэль сидят в тишине, занимаясь каждый своими делами и поглядывая на праздничную голограмму «С Новым Годом!», переливающуюся белым, красным, зелёным и золотым. Мартен покачивает головой: — Надо будет дать всем отгул на Новый год. Невозможно работать всё время, когда за окном такой праздник… Кей и Лу ухмыляются и переглядываются. Даниэль довольно улыбается. Не возражает даже Гектор, которому и самому смертельно надоело коротать дни в ожидании праздника. Всем хочется волшебства. Даже усатому извергу, как его называет за глаза псионичка. Прогулки под крупным вечерним снегопадом они совершают почти каждый вечер. Маршрут почти всегда один: роща — центральная площадь — обход вокруг дома. Кей любит гулять с Лу. Иногда они болтают, вспоминают прошлое, когда ещё не были знакомы друг с другом, иногда просто молчат, прислушиваясь к хрусту снега под ногами. Лу сама похожа на зиму — матовая фарфоровая кожа, шелковистые бледно-золотистые волосы, блеск которых напоминает белёсое зимнее солнце, льдисто-серые глаза. С розовыми от холода щеками она так красива и свежа, и каждый раз Кей не может удержаться от того, чтобы согреть её кожу поцелуями. Лу смеётся, но от его губ не уворачивается и шутит: — Ты лучше шарфа и грелки. — Ещё бы, — хмыкает Кей, мелко и часто целуя жестковатую от мороза кожу. Он знает, что как только они придут, он затащит Лу в горячую ванну с пеной, и её тело снова станет нежным и бархатистым. Но всё равно согревает её как может. Потому что привык. И хочет. Зимние вечера особенно чудесны. От снега светло, как днём, небо тёмно-синее, с лиловыми разводами облаков, под ногами хрустит ледяная корка, тихо, обледенелые ветки деревьев переливаются и гнутся к земле, шелестит морозный ветер; иногда он сопровождается снегопадом, кружащим под высокими фонарями, а иногда совсем спокойно, небо чернильное, чистое, и на нём слабо горят звёзды. Лу показывает Кею созвездия — ковш Большой или Малой Медведицы. Она смотрит на небо, а Кей смотрит на неё и поражается тому, как она красива. Ничего не может с собой поделать, тянется, обхватывает пальцами подбородок и целует в холодные губы, отвлекает. Лу смеётся в поцелуй, отстраняется и беззлобно язвит: — Вот так ты меня слушаешь, да? — Мне показалось, ты замёрзла, — отшучивается эмпатик, и, хотя девушка притворно сердится, он считывает её и видит, что недовольство совершенно наиграно и служит маской, из-под которой рвётся довольный, счастливый смех, от которого у него в груди посреди зимы распускаются золотые цветы. Горячая ванная — отдельное удовольствие, которое не ощущается так волшебно ни в какое другое время года. Особенно, когда это горячая ванна с Лу. Когда они лежат, обнявшись, тёплые, размокшие, умиротворённые, окутанные пеной и паром, после прогулки по трескучему ночному морозу, голова Лу покоится на его плече, Кей ощущает себя спокойным, исполненным внутренней гармонии. Тело расслаблено, мысли лежат, не снуя и не жужжа в его голове, эмоции спокойной дымкой веют изнутри, не доставляя дискомфорта… Лу поглаживает его по мокрой груди, её руки нежны и осторожны, выписывает пальчиком узоры на коже. Кей прикрывает глаза, отдаваясь ощущению близости, блаженной тишины. Ему хорошо. Лу тоже хорошо — он ненавязчиво считывает её, и она ни о чём не думает, не беспокоится, просто наслаждается моментом. Её волосы, которые он сам и мыл, с наслаждением пробегая сквозь них пальцами, пахнут макадамией; специально для неё купил шампунь, для её хороших, не повреждённых краской, шёлковых волос. Она бормочет: — На тебе удобно лежать. Ты как кресло. Он улыбается. — Значит, ты воспринимаешь меня как мебель? — О, ну конечно, — она со смехом закатывает глаза и тут же, приподнимаясь, поворачивает голову и серьёзно смотрит на него: — Ты же понимаешь, что это не так? Вместо ответа Кей целует Лу. Она обнимает его за шею, и воздух между ними становится густым, зеркала запотевают, её влажное тело оказывается прижатым к его, и он скользит рукой вниз, туда, где горячо, влажно и туго… Заканчивают они на полу в той же ванной, как дикари, и хихикают друг над другом, однако чувствуют себя довольными и совершенно не ощущают стыда. Даже камеры отключать не пришлось. Новый год Кей и Лу отмечают с её социальной группой. Кей сначала чувствует себя несколько чужим в этой давно сблизившейся до предела, цельной компании, но они принимают его легко и быстро, и он получает искреннее удовольствие, слушая забавные истории из интерната от Догана и Йонаса, помогая Ирме порезать огурцы на салат и отвечая на вопросы Тины об их с Лу отношениях. Лу в это время стоит неподалёку и с довольно улыбкой слушает. Они все вместе готовят, слушают ABBA, переключают каналы в поисках праздничных фильмов… Шампанское, курица из духовки, домашний торт, закуски, игра в «Мафию», речь Викария Единого по телевизору и мандарин, прилетевший в голову Йонасу после очередной полупьяной шутки — всё это так весело и атмосферно, что Кей жалеет о том, что увиливал от знакомства с социальной группой своей любимой девушки раньше. Поцелуи и признания в любви под бой курантов идеально завершают ночь и начинают следующий год, который, Кей уверен, будет ещё лучше предыдущего. Январь приходит на редкость солнечный, ясный, хоть и холодный до невозможности и даже немного опасный: резко упавшую температуру сопровождают гололёд, хищно сверкающие метровые сосульки, периодически падающие с крыш домов, неподвижный воздух и до боли обмёрзшие щёки. Перед каждым выходом на улицу Лу упорно пытается доказать, что ей совсем не холодно, а Кей с не меньшим упорством заматывает её в свой шарф по самый нос. Лу ворчит: — Мы почти не бываем на улице. Только от здания Корпуса до машины дойти, — и тут же предательски чихает. Эмпатик самодовольно улыбается. — Надевай шарф. — Ну тебя, — ворчит она, но шарф надевает. Это его шарф — кашемировый, приятного коричневого цвета, мягкий, пропахший сладковатыми кедровыми духами. Лу мелко и беззлобно мстит ему — швыряется снежками. Кое-как лепит их из сухого снега (и как только удаётся?), сжимает и кидает Кею прямо в спину. Он оборачивается, загребает снег и падает, потому что следующий снежок неудобно летит ему прямо в плечо; Лу валится на него сверху, смеётся, как подросток, шутливо топит в снегу, но осторожно, чтобы не завалилось за шиворот. Снег колет лицо, она придавливает его весом своего тела и неожиданно кусает мочку уха. Кей смеётся — не знай он Лу так хорошо, испугался бы. На контрасте с гремучими морозами за окном у них дома особенно хорошо и уютно. Особенно в спальне. Особенно в горячих простынях, при свете соляной лампы, когда становится нечем дышать и тени пляшут на стенах в бесноватом первобытном танце, отражая их силуэты. За окном тихо, падает снег, темно и холодно, а в комнате тепло и светло. Кей перебирает в пальцах волосы Лу, светлые, длинные, гладкие, чуть тянет их, не болезненно, касается губами угла челюсти, мягко прикусывает и тянет кожу; она в ответ обхватывает его обеими руками, пытается ускользнуть, подразнить. Она настроена игриво, рисует на его коже какие-то надписи, обводит клеймо пси, не даёт наброситься на себя, только немного распробовать и… отстраняется, чуть отталкивает его и беззаботно смеётся. У Кея тянет и почти болит низ живота от возбуждения, он хочет её до невозможности, но Лу не позволяет, балансируя на грани его вседозволенности и собственной недосягаемости. Кей скользит ладонями по её телу, смыкает губы вокруг соска и наслаждается стоном. Она наконец поддаётся, льнёт ближе, отдаётся ему и раскрывает объятия, в которые он падает, словно в бездну… Стенку кровати, погнутую телекинезом, придётся заменить. Зато будет что вспомнить. Из-за коротких световых дней они много спят, обнявшись и развалившись на кровати; несколько вяло пишут отчёты и почти с удовольствием выбираются на расследования, поскольку там можно взбодриться и не думать о том, как бы не уснуть. Пьют много горячего чая, по совету Ребекки Стоун смешивая с молоком и кидая туда палочку корицы. Кей покупает два пледа, себе и Лу, чтобы уютнее было работать над отчётами (если уж заниматься будничной работой, то хотя бы сглаживать по максимуму неприятные углы), и даже учится вязать свитера. Видела бы бабушка, сколько пряжи было безвозвратно испорчено — убила бы его! Но при поддержке Лу, которая растерянно держала комки пряжи, пока он продевал их, образуя петли, Кей надеется, что к следующей зиме у него получится. А если нет… Ну, что уж тут поделать. Один раз они вместе с Приором и несколькими инквизиторами даже выезжают покататься на лыжах. Называть их поползновения по склону «катанием», конечно, очень смело — хорошо управляют лыжами Иво, Гектор и Даниэль, а Лу и Кей в компании Марка Жонсьера и ещё нескольких инквизиторов корячатся на склоне и поочерёдно случайно съезжают вниз, чуть не ломая себе кости при попытке остановиться. Лу и Кей въезжают друг в друга, падают, путаясь в лыжах, снег лезет в рот, под бафф и горнолыжную маску, а мимо с истеричным визгом несётся Марк, не в силах остановиться, и его снимает на камеру Иво и неприлично громко ржёт. Даниэль и Гектор пытаются казаться спокойными, но и их раздирает смех, когда Марк сбивает какого-то сноубордиста и валится в сугроб с такими криками, что уши сворачиваются в трубочку. Потрясающе неловко и в то же время весело. А вот в феврале зима уже начинает надоедать, и Кей живёт ожиданием весны. Сыро, тало, тепло, под ногами хлюпает вода, снег подтаивает, образуя прогалины, сквозь которые видно мокрую зелёную траву; небо серое, с мутными проблесками солнца. Природа понемногу, потихоньку просыпается, его внутренняя эмпатия считывает это, как считывает обычно человеческие эмоции — пробуждение от долгого зимнего сна. Идя с Лу за руку по аллее, слушая хлюпанье слякоти под ногами, Кей радуется, что зима заканчивается и одновременно невольно грустит об этом. Всё же славное это время — зима! Атмосферное, праздничное, уютное. Но теперь он ждёт обновления в природе и провожает глазами птиц — они наконец-то возвращаются с юга на свои места. Останавливаются на набережной. В руках горячий чай. Жемчужно-серое облачное небо испещрено прожилками солнечного света, ветер гонит обломки льда по реке. Лу кладёт голову Кею на плечо и говорит: — Птицы снова поют. Странно, но я скучала по этому звуку. — И я, — соглашается он. — Последние дни зимы, представляешь? Пролетела как один день. — Как фанера над Парижем, — шутит девушка, и мужчина смеётся. — Точно. Теперь нам остаётся только дождаться весны. Лу поднимает голову, поворачивает его лицо к себе, и они целуются — долго, вдумчиво, с наслаждением. Отстранившись, Кей говорит: — Спасибо тебе за то, что ты есть. Я тебя люблю. — И тебе спасибо, — она трётся щекой о его плечо. — Я тоже тебя люблю. Они смотрят на небо, любящие, любимые и счастливые. Последние отголоски зимы витают в воздухе, несутся вместе с ветром по реке, с тучами — по небу, и на горизонте маячит весна. Кей ждёт её с нетерпением, провожая зиму лёгким взмахом руки и невесомым воздушным поцелуем. На эту весну и на Лу у него грандиозные планы.