«Зверьё».
…Что Ло Бинхэ назвал бы его учителем, а не почтенным мастером Сюя и главой пика Цинцзин? Надеялся, что сломит волю и заставит пустить по ветру честь, когда клятва была дана другому? А может, верил в то, что Бинхэ сам сбежал бы с Цинцзин, опозорившись, но зато избавив небожителя от проблемного зверья? Шэнь Цинцю придумывал унизительные клички. Он был строг со всеми учениками, выделяя разве что Мин Фаня с его прихвостнями да наивную Нин Инъин, а зверьём, зверёнышем или псиной не звал никого. Ло Бинхэ привык ко многому за свою недолгую жизнь, но… Было обидно. Непонимание чужих поступков смешивалось со странным привкусом горечи на языке, что не был похож ни на что. Бинхэ смотрел на человека точь-в-точь как учитель и не видел в нём Шэнь Юаня. Как будто уродливая подделка, бумажный человечек, наполненный тёмной энергией. Однако учитель любил своего брата, верно? Бинхэ видел это в тёплой улыбке учителя почти год назад, когда спускался после пиршества с Инъин по лестнице и под конец в награду получил колкий взгляд Шэнь Цинцю. Видел и слышал, с какой нежностью учитель говорил с братом, прижимался к плечу плечом (то, что глава пика ненавидел прикосновения, Ло Бинхэ узнал позже, оттого сильно озадачился) и каким счастливым он был. …Только «перевоспитывали» так, похоже, одного Ло Бинхэ. С трудом не показывая своего разочарования, Бинхэ сильно расстроился из-за отъезда учителя. Этот мужчина за столь короткий срок сделал для него больше, чем кто-либо с момента смерти матушки, — вложил в руки веру в себя, когда пришлось копать ямки, дал замечательное лекарство. И хотя Нин Инъин с восхищением рассказывала о Лорде пика Цинцзин и об его младшем брате, мысли занимал последний. Ло Бинхэ не умел заводить дружбу с ровесниками и не старался, замечая, что его невзлюбили сразу. Бинхэ не в новинку — помогая матушке с работой, не мог из-за нехватки времени и сил играть с ровесниками, а отпрыски господина, которому служила старая прачка, не желали водиться с бедняком. Единственным исключением на пике стала Нин Инъин, но иногда девочка больше мешала, требуя внимания и не замечая, что Бинхэ был занят. Дни тянулись невероятно медленно, складывались в неделю, и первый проступок остался в памяти горячим чаем на макушке и десятью ударами плетью. Ло Бинхэ по-настоящему недоумевал, отчего он должен был лгать и ставить под сомнение собственную клятву, называя Шэнь Цинцю учителем? Да, напрасно в беседе с мальчиками постарше — во время тренировки — смущённо бросил, что скучал по своему учителю, когда у него что-то спросили. Однако ни капли не лжи не таилось в этой фразе, а верные товарищи Мин Фаня нашли к чему прицепиться. Ло Бинхэ был почтителен к Лорду Шэнь Цинцю — выразил радость, что его приняли на Цинцзин и пообещал быть достойным своего учителя. И что? Как проклятая гадюка смеет носить лицо Шэнь Юаня? Как прикасается к нему, одаривая нежной зелёной волной? Почему с прикрытой листьями лаской фыркает, когда достопочтенный учитель что-то говорит, что явно противоречит гадюке? Больше всего Ло Бинхэ не понимает, как Небеса создали столь похожих и одновременно разных людей? Матушка рассказывала сказки и предания на ночь, едва находя в себе силы, чтобы сидеть рядышком и, поглаживая по волосам, убаюкивать. Однажды — он помнил хорошо — главными героями выступали близнецы: «Одна душа была разделена пополам и заключена в два тела, что развивались в чреве матери — неразлучные в утробе, связанные судьбой так же, как возлюбленных связывает красная нить». Разве мог учитель быть связан с ним? Бинхэ оставался почтительным, душил внутри ненависть к Шэнь Цинцю за всю несправедливость, как душат змей, когда предоставляется возможность. Светало. Ло Бинхэ вертит в руках бутылёк с мазью, изготовленной, возможно, самим Му Цинфаном и хранящейся у учителя на случай непредвиденных обстоятельств, но не решается открыть, дабы обработать раны. Правда или нет, что Шэнь Цинцю зрил в корень — на Бинхэ и впрямь заживало как на бездомной собаке. А потому разумно ли, что учитель тратится на того, кто… Почему на лице учителя отражался ужас? Почему он смотрел так, словно увидел монстра? Обезображенного демона иль тварь, что вызывает отвращение? Почему вдруг спросил про возраст, а когда услышал ответ, упал без чувств? Ло Бинхэ вышвырнули из бамбуковой хижины за шкирку подобно щенку. И если в сердцах мечтах заметить страх не в тех зелёных глазах, испугался не меньше Мин Фаня, мигом рванувшего на пик целителей, пуще гадюки. Шэнь Цинцю вливал свою ци в тело брата, медленно уложил его голову на свои колени и заклинанием захлопнул двери. Оставил лежащего на траве пока ещё обучающего здесь Бинхэ разрываться от невозможности что-либо сделать, помочь. Чтобы оправдаться перед учителем, искоренить пустые наветы и обновить клятву. Всё-таки минул почти год… Всё-таки учитель услышал много чего плохого, порочащего светлые намерения Ло Бинхэ. Единственный человек на пике, у которого не зазорно интересоваться прошлым обоих мастеров Шэнь, — Нин Инъин и сама знала немного, зато охотно делилась всем. Иногда Бинхэ даже ощущал лёгкое разочарование сквозь радость об отсутствии расспросов по поводу причин, но ненадолго. Важнее всего были крохи, частички прошлого того, кто добр и не делил учеников на «богатые» и «бедные». Шэнь Цинцю сильнее младшего брата, невероятно хорош в поэзии и игре на музыкальных инструментах. Именно он был тем, кто привёл их в школу Цанцюн; кто показал и в последующем демонстрировал лучшие результаты. Пусть, что разрыв между близнецами был невелик, никто не сомневался в правильности назначения старшего Шэня на должность Лорда. (Ло Бинхэ был благодарен гадюке хотя бы за то, что он доставил учителя сюда.) О семье учителя и Шэнь Цинцю не было известно ничего. В основном, Инъин говорила о том, что слышала из первых уст. Для посторонних глаз мужчины казались человеческим воплощением двоицы образов: «Не может быть чёрного без белого, и наоборот — противоположности взаимодополняют друг друга». Если Шэнь Цинцю — чёрное, тёмная сторона, то учитель — свет. (Ло Бинхэ был благодарен гадюке, ибо тот не кусал Шэнь Юаня, шипел на окружающих, кольцом обвиваясь вокруг близнеца да показывая клыки, наполненные ядом, и высовывал раздвоенный язык.) От бутылька с мазью веет едва уловимым знакомым ароматом. Учитель распивал с братом красный чай, рядышком стояла тарелка с угощением — значило ли это, что учитель предпочитал сладкое? — и сгорала палочка благовоний с оттенком жасмина. Ло Бинхэ сам не замечал, с каких пор начал обращать внимание на запахи, но ни один не приближался к особенному аромату учителя — нотка чего-то сахарного, молодые стебли бамбука и запах травы после дождя. Бинхэ робко принюхивается к сосуду, прикрывает веки, воссоздавая в воображении образ полуночного посетителя. Скрип двери, практически бесшумные шаги и прикосновение к волосам. Неспящий Ло Бинхэ задержал дыхание и крепко зажмурился, чтобы не спугнуть, не сморгнуть нечаянно хрупкое наваждение. Сердце бешено стучало в груди, словно готовилось выпрыгнуть и скатиться с ногам светлого учителя, низ живота скрутило от томительного ожидания. «Что учитель оставил? Почему замер? Неужели догадался об обмане?», — от возникающих в голове предположений Бинхэ бросило в жар. Сжал незаметно пальцы, терзался желанием сделать вдох и колебался: правильно или неправильно притворяться, ведь лгать учителю непозволительно? Потом решился, разомкнул губы, но не успел ни шевельнуться, ни издать звука, ибо возле макушки опустилось что-то ещё. Два предмета? Страх пронзает стрелой — Бинхэ стыдливо, но резко прячет бутылёк под подушку из собственных вещей. Что, если сегодня учитель освободит от клятвы? Если гадюка сожмёт в кольцо посильнее и убедит, что отослать зверьё куда подальше — правильное решение? Вдруг лечебная мазь была дана напоследок, чтобы сошёл вниз не избитым, и у обычных людей не сложилось мнение, что в школе заклинателей избивали учеников? Голос Нин Инъин снаружи окончательно обрубает всё. Лицо горит как после ожога горячим чаем, по спине стекает капля пота, будто застигнутый врасплох вор Ло Бинхэ вылетает из «комнаты» и натягивает фальшивую маску «А-Ло». Того, кто послушно выполняет указания Шэнь Цинцю и, сцепив зубы, терпит издевательства. Поддельная нефритовая подвеска убрана во внутренний карман одеяний. Для Ло Бинхэ подарок прачки значил многое. Отныне — больше.***
«Затишье порой хуже бури», — бросил слепой старец, сидящий на ступеньках перед храмом в родном городе, — там, где Ло Бинхэ жил с матушкой. И потребовалось много времени, чтобы понять смысл этого выражения. Тогда маленький Бинхэ лишь с удивлением воззрился на старца, остановился, а после побежал стирать бельё вместо больной матери. Нынешняя тишина пугает. Для Ло Бинхэ не меняется ничего, кроме отсутствия побоев. Разумеется, его до сих пор нагружают работой, ребята постарше могут пройти мимо и грубо пихнуть плечом, но то мелочи. Потому что притаилась гадюка, однако ж постоянно находилась где-то поблизости, следила по-змеиному зелёными глазами да выжидала удобный момент. Ло Бинхэ надеялся поговорить с учителем, отдать ему дань уважения — не вышло. Гадюка постоянно была рядом, рядом были и другие люди, а глава Юэ Цинъюань дважды за четыре дня посещал бамбуковую хижину. Один раз в отсутствие Шэнь Цинцю — как верно подгадал! — и незадолго до того, как старший близнец вернулся. Ло Бинхэ вновь не успел прийти, навязаться никудышным учеником, коего отчего-то не прогнали, и… — А-Ло! — Нин Инъин трясёт за плечо, вырывая из цепких лап собственного разума. — А-Ло, ну почему ты часто витаешь в облаках? — Полагаю, этот ученик попросту не желает, чтобы его тревожили. Бинхэ давится воздухом. Вскидывает подбородок, как слепой щенок поворачивается туда, откуда доносится знакомый голос (голоса Шэнь Цинцю и учителя были одинаковыми, однако яд и более мягкая интонация — разные) и уголки губ тянутся вверх сами по себе. Может, конечно, в реальности Ло Бинхэ не улыбается, однако сердце радуется при виде небожителя в светлых одеждах. Шэнь Юань обмахивается веером, пряча нижнюю половину лица, в его глазах пляшут смешинки. Бинхэ опускает плечи и почтительно кланяется своему замечательному учителю. Кожа на скулах жжётся от смущения. Гадюки нет поблизости или то обман? Ло Бинхэ готов рискнуть, даже если потом придётся вытравливать яд из организма да заживлять следы от укуса. Лёгким бегом вместе с Нин Инъин оказывается в двух шагах и смущённо опускает ресницы, когда соученица обхватывает под руку и весело щебечет на ухо: — А-Ло, Старейшина Шэнь возьмёт нас на важное задание, представляешь? — Этот ученик сочтёт за честь, если учитель позволит ему сопровождать учителя. Момент истины. Нин Инъин ненадолго замирает, памятуя, как крепко достаётся Бинхэ за подобные высказывания. Как доставалось в те месяцы, когда Шэнь Юань отсутствовал в школе. Так или иначе, на своего учителя — гадюку — она не держала зла, словно не замечала явного расслоения, а ежели и дулась от несправедливости, то на Мин Фаня и недолго. Ло Бинхэ опять не дышит. Старейшина захлопывает веер, со шлепком опуская его на раскрытую ладонь и смотрит сверху вниз очень пристально. Бинхэ с натяжкой достанет ему до уровня губ, а привычка сутулиться как в ожидании удара лишь вредит. Вечная зелень обволакивает, посылает табун мурашек по коже и не позволяет прерывать зрительный контакт, будто от него зависит жизнь. — Отчего же, — пауза — вечность, — этот ученик ещё не принёс свои работы? Отправляться на задание, когда не завершил задания, крайне безответственно. Правда?.. До сих пор ученик?.. Ло Бинхэ выполнял всё, но не решался подходить к бамбуковой хижине. В последний раз учитель потерял сознание, отчего сам глава школы и Лорды пиков Цаньцяо и Байчжань посетили его. И хотя причина, как важно рассказывал товарищам Мин Фань, заключалась в опасных демонических тварях, с коими доблестно расправился учитель, Бинхэ помнил: был виновен он. — Если Ло Бинхэ не предоставит до заката свитки, завтра с рассветом никуда не поедет, — вроде бы обращается он к Нин Инъин, но правду не скрыть. Учитель уходит медленно, сложив руки за спиной, и горизонте показывается гадюка. С таким же изяществом идёт навстречу, смотрит на них, как на сухие листья под подошвой обуви, и лицо его смягчается только от вида брата. На секунду — на жалкое мгновение — чудится, что учителя два. Бинхэ отворачивается и жалеет, что обладает хорошим слухом. Что учитель приветствует близнеца и становится свидетелем странного, необъяснимо трогательного «я ждал тебя на чай, А-Юань». Избегающий прикосновений, шипящий на всех и вся, включая главу Юэ Цинъюаня, он не отшатывается, стоит учителю невольно привалиться к нему плечом. До наступления полудня Бинхэ топчется на пороге бамбуковой хижины, дверь куда распахнута, дабы впускать свежий воздух с ароматом молодого бамбука, и старается не думать об адептах с Байчжань. Точнее — не думать о том, что на колене наверняка расцветет синяк, зато в душе теплится удовлетворительное: «Я не единственный, кого поколотили после спора». Подчинённые непобедимого Бога войны любили хвалиться своими достижениями и порой наведывались на Цинцзин, дабы найти противников для тренировочных боёв; нашли. Ло Бинхэ сожалел, что когда-то собирался вступить на Байчжань. В таком случае, скорее всего, ему тоже пришлось бы презрительно высказываться о физической силе заклинателей с иных пиков, невольно (или скрытно) оскорбляя учителей. Не имело значения, что никто и никогда не мог открыто высказать что-либо Шэнь Цинцю, ибо, невзирая на явную уступку Лю Цингэ, он был силён и весьма образован. Горячо любимому близнецу гадюки с более приятным нравом — подавно. К счастью или сожалению, визит Бога войны решает многое. Нахмурившийся, напряжённый и широкими шагами направляющийся к хижине, он смеряет замершего Бинхэ тяжёлым взглядом и останавливается перед первой ступенькой. Осматривает с ног до головы (на наличие повреждений ли?), а затем молча забирает свитки и в два громких удара по косяку предупреждает о своём визите. Для Бинхэ — шанс ретироваться, пока гадюка не выползла из норы, чем и пользуется, низко кланяясь в благодарности. Восхищение этим заклинателем, невзирая на его суровый вид и извечную хмурость, методы обучения, в каком-то смысле схожие с «воспитанием» Шэнь Цинцю, не иссякло за годы. Лю Цингэ был первым, кто прибыл на помощь к учителю, невзирая на напряжённые отношения между двумя пиками и, соответственно, их главами. Такое не забывается. Утром Ло Бинхэ чувствует себя взволнованным и очень счастливым. Нефритовая подвеска матушки — у сердца, впереди — путешествие с Шэнь Юанем в качестве ученика. И не столь важно, сколько синяков было получено, сколько крови и пота пролито. — Если зверьё случайно останется там, злиться не буду, — бормочет Шэнь Цинцю и краешком сложенного веера убирает прядь волос с плеча брата — за спину. — Пусть потеряется, мы найдём тебе нового ученика. Человека, а не псину. — Твой юмор неизменен, брат. — Помяни моё слово: зверёныш из той породы, кто прячет нож внутри улыбки. — Он ребёнок, который получает тумаки от байчжановцев и от своих, — без укора произносит парирует младший Шэнь. — Самый слабый, зато старательный. Ну что с него взять, гэгэ? Мне и учить его будет не в тягость. Цинцю хмыкает. — Время покажет. Однако чутьё меня ни разу не подводило. «Верно, А-Цзю, совершенно верно, — думает про себя с тревогой, — этот ребёнок вырастет демоном и станет Императором трёх миров, подчинит Синьмо и выберется из Бесконечной бездны. Белоглазый волк, чьи речи слаще меда, но за спиной у кого прячется кинжал. Твоя любимая ученица охотно предаст родной пик и даже красивейшая дева Лю Минъянь станет одной из сотен его жён». Конечно, Бинхэ не ведает, что говорят про него — ученики закрывают обзор, заглушают голоса Старейшины и учителя, стоящих возле лестницы. Заранее подготовленная карета — прихоть Шэнь Цинцю, да и младший брат предпочитал передвигаться отнюдь не верхом Как и не знает Бинхэ, каких усилий Шэнь Юаню стоит сдержать кислое выражение лица. Разрываться между заботой о главном герое, чтобы тот не превратил уже обоих в жалкое подобие людей, и верностью брату, который был рядом и спасал не раз и не два, будучи не ограниченным сюжетной линией и прихотями Системы, казалось невыносимым. Сидеть на двух стульях — опасно, когда рискуешь не угодить никому. Чуть помедлив, Шэнь Цинцю с деланным равнодушием добавляет: — Ты можешь не заменять меня, ведь я обещал заняться этим. Ты слаб. — Но ты не можешь отправиться сам, потому что нужен здесь и собрался уйти в медитацию, — возражает Юань. Колебания ци в теле близнеца были нестабильны. Самый щадящий способ для тела и духовного ядра — медитация, помогающая наладить баланс и увеличить силу. Шэнь Цинцю ненавидел жалость, потому как считал её проявлением слабости. И каким бы высокомерным, гордым и довольным своей нынешней жизнью он ни был, дыру в груди и шрамы на коже не залатать ничем. Прошлое человека преследует его до гробовой доски, тело помнит нанесённую боль и не забудет её. Шэнь Цинцю до сих пор плохо засыпал, часто пробуждался среди ночи и начинал бродить по хижине, зажигал свечи и рисовал, сочинял что-то, что к рассвету превращалось в пепел или сотни маленьких кусочков. Иногда Шэнь Юань задавался вопросом: могло ли всё перемениться, а антагонистом должен был стать он вместо близнеца? — Медитация не помешала бы и тебе. — Обещаю, что не пренебрегу советами и обязательно последую им, когда вернусь, А-Цзю. Шэнь Цинцю кривит губами и не противится. Вероятно, потому что придётся портить настроение посещением Лю-шиди. Наказывать своих учеников он мог и охотно занимался этим, а вот позволять узколобым воякам колотить их — нет. Вчерашний разговор не задался; закончился перепалкой между учителями.***
— …Учитель, разве справедливо? Шэнь Юань не успевает зациклиться на том, как быстро ученики брата переключаются на «учитель» по отношению к нему и прослеживает за направлением тонкого указательного пальчика девушки, с разочарованием заключая: опять. Опять соученики Ло Бинхэ делают всё, чтобы в будущем эта овечка разорвала их на куски, не позволяя душам переродиться. Белый лотос тащил на себе все необходимые вещи, что не были загружены в повозку, и отмахивался от пыли из-под копыт лошадей. Мелкие песчинки попадали в рот и глаза главному герою, делая дорогу невыносимой, и не факт что с подачи Шэнь Цинцю, ведь в оригинальном романе такое являлось обыденностью. Приказав остановить повозку, Шэнь Юань громко показывает Ло Бинхэ подойти ближе. Испытывающий взгляд единственной ученицы близнеца и ошибочно радостный шёпот учеников, полагающих, что вот теперь зверьё получит от самого Старейшины.[Внимание! Система напоминает, что действия Шэнь Юаня считаются нелогичным. Объяснитесь.]
«Действия Шэнь Юаня, — передразнивает он адскую машину, — самые что ни на есть логичные. Для всех я помогу Ло Бинхэ ради Нин Инъин, к которой тепло относится антагонист. Потому не смей вычитать очки! Ни одного не отдам!»[…]
Что же, подобные перепалки с Системой впору назвать прогрессом. Шэнь Юаня радует лишь то, что обходить правила удаётся весьма недурно. — Учитель?.. Шэнь Юань тянется к вееру, дабы унять волнение и спрятаться от Бинхэ. Большие глаза Гордого Бессмертного Демона похожи на воронку, что засасывает без остатка — словно искрящиеся подлинной преданностью, и оттого Шэнь Юань не находит ничего лучше, чем просто кивнуть и закрыть ширму на окошке. Ученик сам залезает в повозку, принимает смиренную позу. Ло Бинхэ вырос — как-никак пятнадцатилетие не за горами. Да только количество ушибов и синяков на нём такое, чтобы впору выставлять в качестве олицетворения груши для битья. Настойки и мази Му Цинфана были выше всяких похвал, и в данном случае возникал закономерный вопрос. Где результат? «Система, солнышко, разве лекарства Му-шиди не было достаточно для того, чтобы использовать не один раз, а несколько? Ученики с пика Байчжань дружно поколотили наших детишек вчера, поэтому у Ло Бинхэ было время нанести на раны мазь. Он потерял лекарство или отняли?»[Стоимость ответа: пятьсот очков. Желаете воспользоваться услугой «Подсказка»?]
«Ах ты ж, мстительная дрянь!»[❗️❗️❗️]
Шэнь Юань активно обмахивается веером и старается не проматериться вслух. Уверен: согласись он списать очки, хитрая Система даст неясный ответ «да/нет», который запутает куда больше, а по итогу и вовсе выдаст запрет на информацию. Суть в том, что персонаж Шэнь Юаня изначально зависим от главного героя, полученные очки от других — плюшки. Интересоваться оставленным тогда снадобьем опрометчиво. У Шэнь Юаня оставалась совесть, да и незачем Ло Бинхэ было знать, что учитель захаживал к нему ночью — мало ли что. Значит, придётся идти окольными путями. — Возьми, — нарочито небрежно кидает новое лекарство к коленям мальчика, — не то подумают, что в школе Цанцюн избивают учеников. Выражение лица Бинхэ трудночитаемое, и Шэнь Юань бросает затею под названием «Угадай, что на уме твоего будущего палача».