[Система готова служить. Чем могу быть полезна?]
Младший Шэнь вздыхает, не забывая про веер в правой руке. Жутко порой «вспоминать», чем история рискует завершиться согласно оригиналу. Заполнить сюжетные дыры, раскрыть второстепенных и третьестепенных персонажей — терпимо. Зато налаживать настоящие отношения между живыми, дышащими людьми, что неотвратимо отличались от сухих персонажей на страницах писанины Сян Тянь Да Фэйцзи, трудно и становится труднее с каждым прожитым годом. «Могу попросить тебя не озвучивать количество баллов и достижения после беседы с Бинхэ, каким бы ни был результат? Не предлагай мне Малый двигатель сюжета и не давай подсказок, ладно? Я хочу… говорить от своего имени.»[Будет исполнено!]
Потому что у Шэнь Цинцю не было близнеца. Потому что изредка необходимо действовать, не отталкиваясь от чужой истории, основы в виде проклятого гаремника, и не терять тонкую нить с миром, из которого прибыл и где вырос; где научился выражать мысли и делиться чувствами. Путь до сарая удивительно долог и быстр. Шэнь Юань замирает перед дверью и с неудовольствием заключает: «Отвратительно». Так не должно быть. Да, пусть невинная овечка рискует обратиться белоглазым волком, ныне Ло Бинхэ умница. От мыслей о нём в груди разливалось приятное тепло, которое, увы, мгновенно остужалось оригинальным главным героем — его поступками. Покуда можно многое исправить, можно и сделать хуже. Юань тихо толкает дверь и ныряет в темноту, куда из единственного окошка попадает мягкий лунный свет. Пожалуй, луна особенно хороша. Благодаря ей удаётся не только разглядеть фигуру юноши, но и схватить этот шальной блеск в глазах. «Его придётся однажды скинуть в Бездну? Знаешь, Система, твой создатель по существу жестокий палач. После такого предательства не раскромсать обидевшего тебя на куски… Это нечестно.» — Учитель? — Не вставай, — Шэнь Юань делает жест рукой, мол, нет нужды подниматься, но неугомонный ученик вскакивает с импровизированной кровати как ошпаренный. Тушуется, часто-часто моргает, словно увидел призрака или попал под действие демонического морока, и вдобавок с губ срывается что-то нечленораздельное. Немного растрёпанный, в ночных одеждах и почему-то с лёгким румянцем на щеках он очарователен. Шэнь Юань попытался бы с лёгкой руки назвать это по-стариковски отеческой любовью или учительским расположением, кое стало бы вполне объяснимым — единственный ведь ученик, — но ничего подобного. Ло Бинхэ — это Ло Бинхэ без лишнего. В будущем кровавый и мстительный тиран. В настоящем — невинная белая овечка, лучший ученик и невероятной красоты юноша. Хотя, что и в худшем развитии событий — нет ему равных в обольщении красавиц. — Учитель, что-то случилось? — Я распоряжусь, чтобы тебе предоставили место для ночлега. Что это такое?.. — вслух ворчит Шэнь Юань и присаживается на краешек; принявший сидячее положение Бинхэ заметно напрягается, но не спешит сдвигаться в противоположную сторону ни на цунь. — Ты же не зверь какой-нибудь, чтобы спать в сарае, когда остальные нежатся на постели.Зверь.
Чёрт. Отвратительно слово — кличка, данная антагонистом. Цинцю не вкладывал в неё тот смысл, что вложил бы Гордый Бессмертный Демон перед местью; что использовали ученики, обожающие издеваться над сиротой, за коего некому было заступиться. Шэнь Юань не умел общаться с детьми, но подле него не ребёнок. Бой со Старейшиной доказал всем без исключения: Ло Бинхэ не слабак, а способный защитить честь школы заклинатель, чья духовная сила гораздо выше, чем казалось. Шэнь Юань помнил полукруг чистой энергии, отдающей серебристо-голубым и дошедшей до первых рядов наблюдателей, отчего кончики волос шелохнулись. — Учитель, — с благоговением выдыхает Бинхэ, вырывая из раздумий. Впервые за то долгое и мучительное время недомолвок уголки губ дрогают. — Не смотри на меня так. Разве не моя прямая обязанность заботиться о тебе? — Этот ученик хотел бы тоже заботиться об учителе. — Тогда отчего ученик бегает от учителя, как демоническое отродье от Лю Цингэ? Повторный укол. Ло Бинхэ ещё не знает, что по сути и является демоническим отродьем. Шэнь Юань устало хлопает себя по лбу и упирается локтем чуть выше коленной чашечки, сокрушаясь из-за произнесённого. Оригинальный Бинхэ великолепно помнил худшее в свой адрес, порой цитируя побеждённых перед неминуемой казнью, и не скупался на ответ в стократном размере — пытки, моральные унижения и кошмарные сны. Робкое прикосновение к запястью, когда прохладные пальцы Бинхэ обхватывают его практически полностью, вынуждает поднять голову. Нельзя показывать слабость и сворачивать тему, пусть Ло Бинхэ лопочет что-то крайне неправдоподобное в духе «ученик не посмел бы прятаться от учителя», «ученик готов принять любое наказание и находиться рядом с учителем денно и нощно» и «прошу, учитель, не гневайтесь». Сомнительное смягчение. — То, свидетелем чего ты стал на пике Аньдин… На самом деле, Бинхэ, я хотел бы пролить свет на этот инцидент, дабы в дальнейшем между нами не возникали недоразумения, — Шэнь Юань сглатывает ком. — Договорились? Юноша внезапно мрачнеет, но старается не подавать виду. Шэнь Юань с неудовольствием подмечает, как играют желваки на точёном лице полукровки и сжимаются кулаки. Ло Бинхэ производит впечатление истинного благородства, а не незаурядного ученика среди множества других его возраста. Руку Ло Бинхэ отпускает, однако легко ощутить и через слои одежд, как близко находятся говорящие. — Правда в том, что твой учитель и Лорд пика Аньдин повздорили. Ничего бесстыдного не было, — внезапный прилип смущения и раздражения на Самолёта из-за обязанности обсуждать такое оседает спазмом внизу живота. Мало того, что Ло Бинхэ вдруг становится горячим как печь, ещё и стемнело окончательно. «Зато, — хмыкает Юань, — луна благосклонна к главному герою. Вы поглядите-ка, как хорошо свет ложится на правую половину его лица! А какие густые ресницы у главного творения бездарного автора! Ни один рисунок к роману не сравнится с тёплым, настоящим Ло Бинхэ». — Я понял, — тихо произносит ученик и отворачивается. Нынче его очередь не смотреть на собеседника. — Нет, Бинхэ, не понял. Твоему старому учителю стыдно признаваться, однако… Мы подрались. — Что? Шэнь Цинцю бы рассмеялся в голос, а потом отлупил бы веером брата, чтобы позднее заставить бедолагу-ученика умолкнуть навек. Например, приказать провисеть часов пять и получить несколько десятков ударов кнутом по обнажённой спине, как в романе без вмешательства нежданных гостей. Насилу выдавливая подробности, Шэнь Юань клянётся при следующей беседе с Шан Цинхуа запереться на все засовы. Ибо вот к чему приводят спонтанные поступки и праведный, но поспешный всплеск гнева. — Учитель, вы поранились? Мне следует отправиться к Му-шишу? — Юань не осознаёт, в какой момент обе его ладони оказываются в плену ладоней взволнованного ученика. — Учитель, почему?.. — Ну тихо, тихо… Твой учитель, конечно, одержал победу, — самодовольно произносит младший Шэнь, но вовремя одёргивает себя. Не хватало проблем из-за чересчур уж возбуждённого данной новостью полудемона. — Недоразумение разрешилось, а нам не стоило уподобляться байчжановцам и устраивать незрелую бойню. Бинхэ кивает на этот раз с искренней полуулыбкой, проследив взглядом за положением рук, спешно отстраняется и скороговоркой лопочет извинения. Невозможно не сдержать смешок — что ж, ему повезло с учителем. В плане, что дотронься Бинхэ до Шэнь Цинцю, получил бы наказание, а последний высказывал бы недовольство близнецу как минимум сутки. — Вы не старый. — М? — искренне удивляется Шэнь Юань. — Вы не старый, учитель. Старейшина лукаво улыбается. В старом мире он действительно умер молодым, да и здесь благодаря сильному ядру и самосовершенствованию поддерживал бессмертие. Минуло много лет с тех пор, как близнецы выросли и «задержались» в обликах мужчин немногим старше двадцати пяти лет. И Юань мог с уверенностью утверждать, что внешностью Цинцю обладать был рад, с какой-то ностальгией в зеркале угадывая прежние черты (или хотелось думать о любом сходстве, ведь истинный облик был незауряден?). — Ты не знаешь, Бинхэ, сколько лет твоему учителю, — продолжает совсем чуточку издеваться Шэнь Юань, расслабляясь. — В любом случае, — мужчина встаёт и поправляет несуществующие складки на одеждах, — я рад, что мы всё обсудили. — Вы уходите? — Тебе следует отдохнуть, а мне… Очень жарко. Он не говорит ничего, когда замечает, что ученик спешно ныряет в обувь и явно собирается выскользнуть следом. Юань по-прежнему молчит, когда по тропинке к студёному озеру слышит едва уловимые шаги взволнованного и совершенно не желавшего спать Ло Бинхэ. «Даже лучше, — размышляет Юань, — если будущий Император трёх миров не держит на меня зла и не преисполнен ненавистью, я могу дышать спокойно. Непросто жить со знанием, что однажды из тебя сотворят человека-палку». — Учитель, — робко окликает Ло Бинхэ и равняется с заклинателем, поэтому получается идти в ногу. — Вы обещали, что позволите сделать вам подарок. Ох, верно. — Пожалуйста. — Прошу, примите! — то, как быстро останавливается Ло Бинхэ, поражает. Как и безупречный низкий поклон. «Система, проснись и пой! Главный герой часом не фокусник? Откуда он ловко вытащил купленное на базаре? Неужто всегда носил это с собой, или я такой невнимательный в последние дни?»[…]
Шэнь Юань рассуждает, какое количество выданных ему денег потратил ученик. По вискам долбит навязчивая мысль «все», но это враньё. Разве стал бы протагонист заниматься накопительством ради дара будущему злейшему врагу? На пути оригинального Ло Бинхэ вставали многие сильные заклинатели и демоны, но он считал ядром своих страданий Шэнь Цинцю. Неспроста же держал бывшего учителя десять лет в сырой темнице и не позволял умереть, когда прочие враги его были давно повержены. Заколка в форме листа — нежно-зелёная, а по бокам будто отделанная серебром. Это может быть и не настоящим серебром, но какая разница? Не имеет значения, потому что гораздо значимее посыл: вряд ли подобную красоту Бинхэ покупал, исходя из корыстных побуждений. — Спасибо, Бинхэ, — ладонь сама ложится на макушку юноши. — Но тебе не стоило тратиться, ибо учитель не нуждается ни в чём, зато ты — да. — Учитель, ради вас я… И вдруг сжимает губы в тонкую полоску. Краснота не спадает с его обычно безупречно светлой нефритовой кожи, поэтому недобрые предположения всерьёз заполняют сознание. Не хватало заставить Бинхэ заболеть из-за этих прогулок. Плевать, что простуда — ничто для носителя крови заклинательницы и священного демона, отпрыск Тяньлан Цзюня не должен страдать. Долой страдания. Шэнь Юань убирает заколку в рукав цянькунь и раскрывает веер. К слову, необходимо в новом городе посетить торговца веерами. Юань не обнаружил один по возвращению в бамбуковую хижину после длительной медитации, а на адресованные брату вопросы в ответ получал ворчание вкупе с хитрым прищуром: «Возьми любой из моих и перестать расстраиваться из-за мелочей. Я уверен, что твой веер где-то в хижине завалялся или… Не желаешь вытряхнуть пожитки наших учеников, м? Что, ежели зверёныш промышляет кражами?». Боги, он взаправду не исключал вероятность воровства. Абсурдное предположение близнеца Шэнь Юань топил миролюбивой улыбкой и согласием по поводу собственной рассеянности. — Ну всё, отправляйся в постель. У меня есть подозрения, что назавтра ты рискуешь разболеться. Твои раны зажили? — Шэнь Юань в последний момент останавливает себя от тактильного контакта. Подумать только — с до сих пор незажившей переломанной рукой и прочими ранами Бинхэ умудрялся вскочить с постели, использовать обе конечности и активничать. — Этот ученик в порядке, учитель. «Маленький лгун». — …И поэтому тебе стоит вернуться. Ну-ка, — насилу разворачивает юношу за плечи и подталкивает в спину, — отправляйся спать! — Разрешите этому недостойному спросить кое-что, перед тем как он исполнит волю учителя? Хлопок по затылку корешком веера — обязательно. Шэнь Юань, верно, превращается в ворчливого старика, потому как занимается одним и тем же, талдычит снова и снова: «Перестань называться недостойным, глупый ты мальчишка. Нравится, когда твой старый учитель заходится возмущением и начинает хвалить тебя в отместку?». Ло Бинхэ замирает. Идеальная осанка, напряжённые мышцы и — все Святые, угораздило заметить! — слабо сжатые кулаки. — Вы считаете, что отношения между мужчинами противны, учитель? — А? — Вы пришли, чтобы рассказать этому ученику правду. Но, — Бинхэ оборачивается и опускает свои невозможные ресницы, где путается лунный свет, однако, невзирая ни на что, произносит увереннее, — прежде вы пребывали в гневе? Когда полагали, что этот ученик мог подумать о вас… так? «Так» — как об обрезанном рукаве? Система, почему славный ребёнок стремительно превратился в сообразительного юношу? Ло Бинхэ из-под пера Самолёта был догадливым, расчётливым и подмечал всякие порой незначительные детали, используя во благо себе. Началось полноценное становление героя, что ли?!»[Сформулируйте запрос корректно. Система спешит отметить: ранее хост отключил подсказки и попросил Систему не вмешиваться в «Откровения под луной».]
«Чего?! Тебя закоротило? Что за дурацкие названия для обычных объяснений? Система, прекращай немедленно!»[…]
Что сказать? У Шэнь Юаня не возникало и мысленных дискуссий о правильности или неправильности однополой любви. Он придерживался непоколебимо рабочей схемы, где фундаментом выступала фраза: «Пока меня не трогают, я не трогаю никого». Как ни крути, судить о человеке по его сексуальной ориентации не то что неразумно, а крайне глупо. Да, по голове не погладят, но… — Если бы человек, к которому ты хорошо относишься, вдруг полюбил кого-то своего же пола, — начинает мужчина, глядя куда-то перед собой, — проникся бы ты неприязнью к нему? Лицо юноши полыхает — неловко обсуждать это или болезнь-таки? — Нет, никогда, — заявляет Бинхэ. — Перед любовью склоняются рано или поздно все без исключения. Если она не калечит души, никому не чинит зла, не стоит называть её неправильной, — долгожданный прохладный ветер колышет волосы Шэнь Юаня, — мужчина ли сходится с мужчиной, женщина ли пылает от любви к женщине… Кому решать, что правильно, а что неправильно, если мы говорим о любви? Глядя на то, как расширяются зрачки Бинхэ и губы размыкаются в восхищении, Шэнь Юань испытывает гордость. Свою улыбку он прячет за изображением стеблей бамбука и журавля, парящего в небе.***
Шэнь Цинцю борется с желанием закатить глаза, поэтому просто раскрывает веер и прячет скривившиеся в недовольстве губы. Речи главы школы не имеют смысла, в них нет весомых доказательств к тому, почему обоим мастерам с пика Цинцзин нельзя отправляться в путешествие. Причём не какое-нибудь, а ради выполнения важного задания: мужчины пропадают не просто так. Демонические происки? Разве не идеально — обратиться красавицей, что продаёт своё тело, и убивать мужчин, поглощая их жизненную энергию? Твари из нижнего мира не одинаковы — у всех разные предпочтения в еде, в подпитке. Поддержание связи с девушками из весенних домов никогда не тяготило или отвращало Шэнь Цинцю. Напротив, благодаря этому удавалось не только засыпать, но и узнавать важные новости. Например, что в последние пару лет в демоническом мире происходит нечто странное: междоусобицы, после чего появляются новые главы, вырастают их чистокровные отпрыски и занимают свои места, надеясь сходу показать власть (такие, как Ша Хуалин). Однако Цинцю мало волновали подобные перемены. Куда охотнее он бы разобрался в причине, почему зверёныш Юаня достиг столь ошеломительных успехов за короткий срок? Сперва старший Шэнь полагал, что близнец переоценивал силы псины, кою не видел почти два года, пребывая в пещерах Линси. Задушил внутри отрицание после озвученного Юанем выбора: «Твой ученик сдохнет бездомной псиной под шипами или молотом Старейшины Тяньчуй». Однако смолчал. Зверёныш бы проиграл. Превратился бы в кусок искалеченного мяса, но вмиг переменился, стоило услышать проникновенную речь А-Юаня. Воспрял. Цинцю видел эти не собачьи, а волчьи глаза — собственнические, преданные и готовые разорвать каждого демона или заклинателя, кто откроет рот и извергнет хоть кроху оскорблений в сторону Шэнь Юаня. Цинцю сделал бы то же самое, бесспорно. Защищать брата ему было отчасти в радость, пусть меж рёбрами сердце порой готовилось замереть от страха — потеря сознания из-за яда лягушек, простуда иль опрометчивая защита зверья собственным телом… Они были разными, но одинаковыми до дрожи. И ни одна душа во всех Трёх мирах не дорожила Девятым — бывшим рабом, грязным мальчишкой с десятками шрамов от кнута и отвратительным, закаленным на опасных улицах, характером — так, как А-Юань. Ни одна душа не умела коснуться струн души теперь уже уважаемого заклинателя Шэнь Цинцю, улыбнуться ласково и заставить почувствовать себя не пиковым Лордом, а кем-то особенным. «Я бы делился с тобой духовной энергией вечность…» «Я бы забрал Неисцелимый на себя, чтобы тебе не пришлось обращаться за помощью к кому-либо, потому что ты никогда не любил казаться слабым…» «Я люблю и дорожу тобой сильнее, чем кем-либо, но не потому что мы одинаковые, а потому что ты — часть меня, а я — часть тебя.» Ло Бинхэ — зверьё, но всё равно спрятанное за маской кого-то другого. Цинцю убедил бы себя в том, что за думами его стояла зависть к врождённым способностям юноши, однако не получалось игнорировать позывы внутреннего голоса обратить внимание, приглядеться пристальнее к зверью. — Цинцю?.. — Что? — шипит мужчина и громко захлопывает веер, не скрывая своего настроения. Очередная бесполезная беседа, что не приведёт ни к чему. Юэ Цинъюань настаивает в ненадобности присутствия Шэней в городе и почти прямо говорит, что какой-нибудь другой Лорд или парочка одарённых учеников справятся с напастью. Шэнь Цинцю на это фыркает, зная: применение силы будет преждевременным — непревзойдённый Бог войны разнесёт логово демонов (если те причастны, а слухи правдивы), не разбираясь. Вот же дикарь! Тот тяжёлый случай, когда красотой мужчина не пользуется нисколько, предпочитая решать проблемы иначе. — Тебе и А-Юаню следует отдохнуть, — ласково, словно общается с ребёнком, повторяет Юэ, чем пуще раздражает. Шэнь Цинцю не выдерживает и, вздохнув, от усталости озвучивает практически безумное. Что точно заставит главу школы занервничать: «А не грозит ли Шэнь Цинцю искажение ци?». — Не даёшь обоим уйти, пошли Лю Цингэ в качестве сопровождающего.