Луна, став полной, пойдёт на убыль

— Я чувствую несправедливость, Цинцю. Не одному А-Юаню браться за задания и путешествовать (отлынивать от учительских обязанностей), и не ничего страшного произойти не должно. По крайней мере, на пике близнец будет в безопасности, учитывая наличие главы школы. Однако смутная тревога не отступает. Ло Бинхэ. Эта поганая тварь. Псина вечно вьётся где-то поблизости, умело ускользая из-под взгляда Шэнь Цинцю или стойко держась на расстоянии, и при этом не забывает махать волчьим хвостом, как хорошо прикормленная жирная дворняга на сырых улицах. В будку такую не затащить, потому остаётся от жалости кидать объедки со стола или кости, мня себя великодушием во плоти. Впрочем, Зверь позволил бы А-Юаню нацепить ошейник и прибить на цепь, но не к будке — к ноге. И с рук дорогого младшего брата хитрая, расчётливая тварь, обернувшаяся то ли псиной, то ли всё-таки жалкой овцой, непременно бы позволила почесать за ухом. Мерзкое, двуличное животное чуть ли не облизывается после новости о том, что Лорд пика Цинцзин отлучится на пару-тройку дней или недели на две. Кто знает, насколько серьёзная ситуация с пропажей мужчин. Цинцю заваривает жасминовый чай и заботливо пододвигает сладости поближе к брату. В последнее время ему пришлось много работать, и хотя любого другого заклинателя Цинцю бы не пожалел, собственное отражение желал порадовать такой мелочью, как Борода дракона. — Ты уверен, что готов отправиться туда? — Ничего особенного. К тому же, меня будет сопровождать дикарь. — Шиди не выражал недовольство? — с улыбкой вопрошает А-Юань и от наслаждения прикрывает веки. Вот почему они братья. Пусть Шэнь Юань казался окружающим значительно приятнее по характеру, не переставал быть кровным родственником циновой гадюки. Старший из близнецов знал, как его кличут за глаза и как относятся к брату: некоторые лучше, признавая приятный характер, некоторые хуже — потому что младший якобы значительно слабее. — У шиди имелся выбор? — парирует Цинцю. Ситуация с нашествием демонов не отпускала, вынуждала в моменты нервной бессонницы раздумывать над произошедшим. Да и Зверьё, вынюхавшее, что учитель защищал, а вовсе не пытался от него избавиться, стал ходить гордо, прямо. Того гляди прильнет к А-Юаню и не отступится, покуда не получит незаслуженную похвалу. Грязный мальчик в обносках, худой и припалённый жарой, смотрел этими огромными щенячьими глазами так, что изначально объясняло снисхождение брата к выходкам тупой псины. А-Юань всегда был жалостливым к бездомным щенкам, и наличие у оборвыша заклинательских способность добавляло причин для грядущего беспокойства. Как жаль, что ожидания оправдались в худшем смысле. Зверьё растёт. Зверьё постепенно совершенствуется, если отдать ему неправильный учебник, всеми правдами и неправдами пытаясь остановить этот бесконтрольный процесс. Внутренний голос подсказывает, шипит ядовитой (но безопасной) змеёй возле уха: «Посмотри, каков он сейчас. Представь, каким Ло Бинхэ станет через пару лет. Он сумел победить Старейшину демонов, стоило А-Юаню произнести ту речь. Тварь эта — голодная, наполовину дикая, — дышит в затылок и тянет лапы к тому, кого жаждет забрать в качестве трофея». — Несправедливость есть везде. Это неотъемлемая часть жизни. — …С которой надо бороться, — заканчивает А-Юань и наслаждается вкусностями. Он поворачивается к окну, когда на подоконник садится трёхцветная птичка с длинным острым клювом. Остаться? Нет, иначе удушливая забота Юэ Цинъюаня расправит крылья и задушит, попытается пробраться под кожу и насилу накормит с руки всем тем ненужным, отвратительным. — Ты обижен, что отправляюсь я, а не ты? — Нисколько, — глоток чая и взмах ресниц, меж коими путается солнце. Братья практически для всех одно лицо, для самих себя — один человек, разделённый на равные части с неравными чертами характера, умениями. — Неужели? — Я найду, чем заняться. Мне следует вновь навестить Шан-шиди. Шан Цинхуа. Вороватый видок испуганной вусмерть мыши, странная реакция на любого по отдельности из близнецов и двоих разом, — будто не давали ему покоя. — Это ленивое ничтожество?.. — Справедливости ради, ленивым его называть недопустимо, — замечает брат без тени осуждения. Робко-почтительный стук. Шэнь Цинцю хищником оборачивается на шум и впивается, вгрызается в эту звериную падаль с сияющим от удовольствия ликом. Когда Ло Бинхэ отвешивает идеальное для ученика приветствие — старший из близнецов знает, — обращено оно не к Лорду родного пика. Когда Ло Бинхэ начинает мяться перед драгоценным А-Юанем, как девица на выданье, не замечает ничего вокруг и старается усерднее: виляет хвостиком, натягивает чужую шкуру и создаёт вихрь пыли, что помешает узреть его истинный облик. Животное наглое, прожорливое и охочее до ласки Шэнь Юаня. Животное необходимо вытравить, покуда оно окончательно не превратилось в стену или ров с кольями.

***

— …Хотелось бы выяснить, почему пропадают мужчины. Шэнь Цинцю бросает короткий взгляд на нахмуренного Бога войны и мысленно усмехается — возможно, уголок его губ всё-таки дрогает, но это только возможно, — чтобы перевести внимание на демоницу. Ко внешности женщины лет двадцати пяти-двадцати шести никак не придраться, да и без того ощущается эта неуёмная, горячая энергия, что сводит мужчин с ума. Простых смертных точно. А-Юаню бы понравился тот цветок на подоконнике — оладающий дурманящим эффектом, к счастью, на заклинателей с сильным ядром он не подействует. Однако когда это останавливало или подначивало близнеца? С детства и по сей день — Шэнь Юань между ленным отдыхом за дрёмой выберет изучение растений, редких тварей или чтение. В последнем близнецы имели донельзя схожие предпочтения. Цинцю терпеть не мог безвкусицу. Брат критиковал менее остро, зато по существу, заставляя Лорда пика Цинцзин гордо поднимать подбородок, подпирая тот кончиком веера. Осиная талия, полные бёдра… В изумрудном наряде, что идеально подчёркивает фигуру, чем демоница спешит воспользоваться, то особенно заметно. Плавно покачиваясь, как ива на ветру, Мэйинь подходит к столику и опирается на него таким образом, чтобы покрасоваться в лучах догорающего солнца, проникающих через окно. — Ох, неужели пропадают? — притворное удивление удаётся ей сыграть на редкость хорошо. — Странно, мастер Шэнь, что мы не слышали ничего подобного. Раздаётся грохот, и стены содрогаются, отчего «цветочки», подглядывающие за сценой в проходе, вдруг вскрикивают и не скрывают возмущения. Несомненно, Лю Цингэ сложно сдерживать нарастающий гнев, когда ситуация предельно ясна и отпираться бессмысленно. При желании он сумел бы за пару минут разнести тут всё в пух и прах, но пока держался. Кажется, Чэнлуань в его руке вот-вот затрясётся. Подчинённые (которых Мэйинь нарекла «девочки») громким шёпотом называют байчжановца дикарём, невеждой, однако с каким-то невнятным придыханием, словно в том есть положительное. В своих похотливых умах они окрестили Лю Цингэ страстным любовником? Страсти в нём — отбавляй. В желании выпустить пар через кулаки и меч ему нет равных. Сросшихся костей у адептов с пика Байчжань не счесть, не говоря уже о синяках и ссадинах. — Уверяю, — ядовитая ухмылка прячется за плавным покачиванием веера Шэнь Цинцю, — мой спутник не имел ничего дурного. А что касается пропажи… Боюсь, ошибки быть не может: не глухие и не слепые мы, в самом-то деле. — Зачем с ними церемониться? — заявляет брат первой красавицы пика Сяньшу. — Чем скорее разберёмся, тем скорее будем свободны. Внутри Шэнь Цинцю преисполняется ядовитым ликованием. Времена года сменяют друг друга, реки мельчают и становятся глубже и шире. А Бог войны решает вопросы силой и не терпит излишнего промедления. — Полагаю, шиди, сперва нам следует побеседовать. Верно, госпожа? Ожидание, что Лю Цингэ отказался бы или вовсе сбежал бы на охоту, избавив себя от бремени надзирателя над ненавистным пиковым Лордом, не оправдалось. Без всяких сомнений, Юэ постарался на славу, а его приказы недопустимо было не исполнять. И всё же, для невольного непревзойдённый красавец с Байчжань держался весьма уверенно и…сносно. Их общение прежде сводилось к минимуму, в особенности со стороны нелюдимого и вспыльчивого Лю Цингэ, и не винить в изменениях случившееся в пещерах Линси стало бы высшим проявлением наивности. Помощь А-Юаню закономерна. Его любили больше, что не могло не отзываться удовлетворённым ощущением справедливости. Старший из близнецов не планировал покидать мир или лишаться должности, случись то за ложный донос или что-нибудь кроме, однако искренне радовался. Никому и никогда не говорил, но радовался: без него нашлись бы заклинатели, что пришли бы на помощь Юаню. Демоница-обольстительница не теряет хватку. Визит двух заклинателей не заставил её напрячься, но Шэнь Цинцю подозревал: бахвальство равнодушием — напускное. Мэйинь довольно кивает: — Может, сперва мастер Шэнь и его мужественный спутник согласятся провести немного времени с этой покорной слугой? «Покорной слугой называться для тебя ничего не стоит, дабы соблазнить красавца», — думает Шэнь Цинцю и прячет хищную улыбку за веером, чтобы вмиг сложить его с громким стуком. Немудрено, что спектакль организован в попытке потянуть время и заодно, судя по то и дело брошенным взглядам на замершего в воинственной позе Лю Цингэ, ради удовольствия. Бог войны славился хорошеньким личиком и, признаться, складным телосложением, не пестрящим грудами мускулов, но выдающим в заклинателе не посредственность, едва умеющую обращаться с оружием. Мэйинь удалось бы затащить в постель любого мужа, кто не обременён повышенной моралью, зато предпочитающего красивых женщин. За себя Шэнь Цинцю не волновался ни на цунь — его расположение заканчивалось сочувствием, наслаждению от мелодичных песен и бесхитростных рассказов сквозь ласкающий слух смех. Цинцю никогда не улыбался, но дев из весенних домов ценил по-своему. Шэнь Цинцю без стеснения бросает демонице: — Почему бы и нет? В судьбу он верит фрагментами, переливами. Шэнь не считал себя слабым и тем, кто нуждался в жалости и ласке, ибо добился желаемого потом и кровью. Однако недоумевал, отчего ему — безродному рабу — посчастливилось отыскать самое большое сокровище и удержать рядом, получить его любовь за всё и в то же время ни за что? А-Юань не заслуживал испытывать страдания и возиться с никчёмными тварями вроде той наглой, истекающей слюной псины. Мэйинь, обольстительно улыбнувшись и стрельнув глазами на мрачного Лю Цингэ, с изяществом села напротив. Жестом подозвала одну из служанок, что-то шепнула той на ухо и налила гостям по чарке вина. Отказываются оба. Пламенные взгляды на неприступного Лю Цингэ остаются без ответа, и Шэнь Цинцю сгорает от практически детского, праведного любопытства. Кем же нужно быть, чтобы заполучить сердце столь талантливого заклинателя? Бог войны и Лю Минъянь происходили из достойной семьи и природными данными обделены не были, как и умом. Хоть Шэнь Цинцю без зазрения совести называл байчжановца неучем и дикарем, глупцом его совершенно не считал. Никто не знал о демонических животных и иной дичи столько, сколько ведал бы он. Шэнь Цинцю, быть может, славился дурным характером, в отличие от праведного младшего брата, но умел помнить добро. Переливание духовной энергии А-Юаню, ему — от подобного не отвернуться и не забыть. — Бессмертный мастер имеет спутницу на тропе совершенствования? — спрашивает Мэйинь, обратившись к Лю Цингэ, на что получает презрительное фырканье. Невероятно! Шэнь Цинцю душит смешок так, как умеет, — за веером. За блеском в тускло-зелёных глазах, по которым прочесть настроение сумеет даже Лю Цингэ. Но не проникнуться состраданием (оно ли это?) невозможно по ряду причин: — Правду ли говорят, якобы госпожа обладает даром? — Мэйинь как по щелчку пальцев обращает внимание на старшего из знаменитых близнецов. — Разумеется, эта служанка готова рассказать мастеру Шэнь Цинцю об его судьбе. Судьба. Судьба. Судьба. Боги свидетели, — вероятно, судьба позволила братним узам не порваться, притянула ближе и великодушно обвязала обоих, дабы впредь не терялись. Однако с трудом верится, что есть на целом белом свете кто-нибудь, кто… полюбит Шэнь Цзю. Без оговорок и искренне, как А-Юань; кто не полезет в душу — лишь бережно протиснется меж рёбер, не принося боли. — Шиди, тебе точно не интересно? — «любезно» предложил Шэнь Цинцю, ибо не мог он окончательно противоречить своей природе. — Мне не к спеху. С радостью проведу сотню лет в ожидании. — Воздержусь. Взмахнув волосами и немного выпрямляясь, Шэнь Цинцю послушно дышит на нежный цветочный бутон не без внутренней опаски. Но он не был бы старшим — предусмотрительным братом и пиковым Лордом, — если бы не имел запасной план. Демоническое логово — опасность, а перед опасностью тщательно подготавливаются. Тем более, что про предсказания демоницы ходили легенды. Если не изменяла память, А-Юань упоминал, что женщина никогда не ошибалась. Лепестки начинают распускаться, стоит отстраниться и проверить собственную ци — незаметно, прислушиваясь к ощущениям. Энергия свободно циркулирует по меридианам, тело не обмякает и не наполняется истомой. Подняв цветок за стебелёк, демоница смотрит на сердцевину и озадаченно вытягивает лицо. Что ж, ничего поразительного. Шэнь Цинцю привык к тому, что на его жизненном пути есть неизменная, близкая отрада — младший брат-близнец. И не менее странно, как близко оказался Лю Цингэ и слегка наклонился над столом, словно жаждал первым услышать предсказание. Мстительно (и слабо) ткнув Бога войны веером, Шэнь Цинцю мстительно замечает: — Шиди нынче заинтересовался? Лю Цингэ не успевает возразить, когда голос демоницы уничтожает великолепный — короткий, вильнувший хвостом редкого диковинного зверя, — момент чужой растерянности. Пожалуй, последний раз удалось понаблюдать за таким Лю Цингэ во время передачи духовной энергии. Шэнь Цинцю нарочито вежливо спросил после долгого молчания (заметив, что чай давно кончился): «Шиди желает задержаться на ночь?». — Бессмертный мастер, скромных способностей вашей покорной служанки не хватает, чтобы узреть, куда уходит ваша первая — давнешне обрезанная под корень — красная нить… — Первая? — безучастно спрашивает Цинцю и щёлкает веером — бамбук и птицы. — Верно, — утвердительный кивок слишком уверенный, чтобы заподозрить неладное. И гнетущая обстановка не проскользнула бы, если бы не то же самое странное выражение лица. — Гм… что касается второй и более крепкой, не побоюсь этого слова, мастер Шэнь, судьбоносной… — Да? Шэнь Цинцю с довольным видом подталкивает Мэйинь к откровению, представляя расплывчатый образ человека, предназначенного чем-то там. — Ваша пара невероятно… сильный заклинатель. Младше вас. — Хорошо, — «что заклинатель» — невысказанное. Страшно думать о будущем. Что если бы не бессмертие, век их — Цзю и Юаня — был бы короток; что однажды пришлось бы кому-то доживать в глухом одиночестве. И Цинцю, ненавидящий боль и страдания, здесь взял бы это бремя на себя, вопреки желанию для брата долгих и счастливых лет. Дабы А-Юань не грустил, не существовал с дырами в груди, откуда ранее тянулись братние узы. Человеческая жизнь хрупка. — Первая ваша встреча была нерадостной — возможно, она привела к череде недопониманий и практически к ненависти. Однако всё переменилось — этому также способствовали нежданные события, — Мэйинь облизывает пересохшие губы. — Ваш… Предназначенный вам человек вспыльчив и заботу проявляет так, как умеет. — Как дикарь? — усмехается Шэнь Цинцю. Веселится. Разве не замечательно: смутить демоницу, которая недавно была преисполнена уверенностью? Вынудить Лю Цингэ отшатнуться, как от удара, и нахмурить тёмные брови — так ведь недалеко до извечной морщины, отпечатавшейся на прелестном лике. — В последнее время вы часто бываете в обществе друг друга, — голос Мэйинь неестественно глухой. — И ваша пара, будьте уверены, уже испытывает к вам симпатию, что непременно перерастёт в самую трепетную, верную любовь. Ваш… Кхм… Этот заклинатель без всяких сомнений последует за вами куда угодно. Усмешка застывает уродливым изваянием. Единственный, кто способен отбросить сомнения и пойти за Цзю, — брат. Вряд ли найдётся в мире душа, проклятая любить циновую гадюку. Ибо не иначе, как жестоким проклятием, алую нить не назвать. …Любопытно, чьё терпение быстрее иссякнет: Бога войны или обитательниц тайного демонического логова?