Бескрайнее полотно из песочного тумана, который клубится, движется подобно гонимым ветром тучам. Оно мешает разглядеть хоть что-нибудь дальше, чем на расстоянии трёх чи. Как искусный дурман.
Ло Бинхэ паникует, ибо после рассыпавшейся на осколки иллюзии он оказывается в таком же месте, что и в первый раз после погружения в сон. Здесь нет ничего. Юноша оглядывается, зовёт
А-Юаня сперва правильно — «учитель» — а после, едва не лишившись рассудка от чудовищных беспорядочных мыслей, кличет по имени. Беспробудно винит себя в случившемся, ибо светлейший близнец Шэнь умолял не поддаваться на провокации иллюзий.
И что стало? Ло Бинхэ никогда не желал причинить ему вреда. Не поднимать руку, переполненную силой духовной энергии, на того, ради кого с превеликой радостью отрубил бы себе конечность.
Спустя какое-то количество времени, словно по чьему-то по велению, дымчатые облака расступаются. Парящий над «землёй» учитель внешне невредим, но на лбу его залегает глубокая складка, а грудь часто вздымается. Как если бы ему снился кошмар.
Облегчение от вида живого А-Юаня притупляет чувство вины. Ло Бинхэ подходит к заклинателю вплотную, кончиками пальцев дотрагивается до шелковистых волос, пропуская лоснящиеся пряди и наслаждаясь коротким мгновением успокоения. Зовёт вновь — и вновь терпит неудачу.
Несомненно, по пробуждении Бинхэ готов принять любое наказание. Да и циновая гадюка, узнав про случившееся, волен делать что угодно — заставить сутки нарезать круги вокруг пика, лишить ужина на месяц или приговорить к сотне ударам плетью. Главное, чтобы не выгнал с пика или… хуже.
Бинхэ отшатывается, вспоминая о Непобедимом Боге войны. Стать в качестве наказания учеником пика Байчжань, тем самым избежав отчисления? В таком случае, шансы увидеть и мельком учителя приравняются к нулю, ибо
А-Юань предпочитает выбираться на миссии в компании учеников брата или в одиночку, а пик без нужды покидает крайне редко. Потому это будет являться бóльшим наказанием.
— Учитель, — Ло Бинхэ облизывает пересохшие губы и тянется к безупречному лику мужчины, — я…
— Вырвался из моей ловушки? Занятно!
Огромный тёмный вихрь чуть не сбивает с ног. Вынуждает отшатнуться и тут же прикрыть тело спящего учителя, чтобы демоническая чернь не притронулась к нему. Юноша хмуро глядит на летающий сгусток с пронзительным голосом и не сразу, однако догадывается, кому тот может принадлежать:
— Вы, — Бинхэ складывает руки в знак уважения, сохраняя бдительность, — демон снов — Мэнмо-цяньбэй?
Учитель наказывал выражать почтение ко всем, невзирая ни на что, а гадюка, истекая ядом, умудрялся фальшивой воспитанностью унижать, поддевать или скрытно насмехаться над всеми без разбора — будь то уважаемый заклинатель, ученик или ещё кто. Самое отвратительное, что, не замечавшие отличий между совершенно разными близнецами, люди наверняка приписывали «заслуги» Шэнь Цинцю младшему брату. Возводили напраслину и не подозревали, каким благородным и чистым душою был младший Шэнь.
Демонический смех разносится эхом, забивается в уши.
— Не думал, что ты знаешь моё имя. Крайне занимательно, юнец.
Мерещится или туман становится значительно гуще? Бинхэ расправляет плечи, воинственно выпячивает грудь. Конечно, вряд ли ему удастся одолеть бестелесного могущественного демона не наяву, но отступать некуда. Долг ученика — защищать своего учителя и быть верным клятве, а долг влюблённого…
Бинхэ хмурится, скрипнув зубами.
Плевать на чьё-либо мнение — на недовольство гадюки, непонимание среди учеников на пике и целом Хребте, на косые взгляды. Потому что в мире не нашлось бы ни одной души, кроме Шэнь Юаня, ради которой хотелось бы жить и не переставать бороться. Ради кого желание стать сильнейшим превратилось в святую цель. Ибо кто, как не самый сильный, богатый и влиятельный заклинатель, был бы удостоен чести находиться подле
А-Юаня?
Меньшего он не заслуживал.
— Что вы сделали с учителем?
— Ничего особенного, — небрежно бросает Мэнмо. — Отправил в сон внутри сна — негоже ему становиться свидетелем нашего разговора.
Вот оно что. Значит, предположение касательно кошмара, мучившего Шэнь Юаня, оказалось верным. Учитель мало что рассказывал о своём прошлом, от главы пика Цинцзин и вовсе никому не удавалось вытянуть что-то про жизнь близнецов до прибытия в Цанцюн.
— Опустите его!
— Почему защищаешь того, кто тебя ненавидит? Я видел твои воспоминания, поэтому знаю правду.
— Учитель никогда не желал мне зла.
Сотканный из песочных сияющих нитей силуэт приобретает черты лица, форму, постепенно становясь седовласым стариком в тёмных расшитых одеждах и с безупречной осанкой. Длинные рукава вместо рук и развивающийся подол одежд вместо нижних конечностей не позволяют обмануться — у демона неплохо получается поддерживать людской облик.
— И от заботы послал тебя сражаться со Старейшиной демонов, зная, что тот значительно сильнее? Очевидно, что он желал с тобой покончить!
Наперво, к глубочайшему стыду, Ло Бинхэ подумал именно так. В секунду, когда учитель обернулся и указал веером на него, как на следующего представителя от школы для битвы, которой суждено было стать финальной, боль заполнила сердце. Эти мерзкие перешёптывания соучеников по пику и прочих адептов, слёзы шицзе, тотчас окрестившей Ло Бинхэ мертвецом, и ликование Шэнь Цинцю. В победу
Зверья не верил никто.
Зато верил учитель.
Поддерживал.
Относился с добротой.
— Учитель заботится обо мне, — горячо возражает Ло Бинхэ.
— Твой учитель — родной брат того, кто издевался над тобой долгие годы. Как думаешь, — скрипуче продолжает демон и подлетает ближе, нависая тучею, — кого он выберет: Шэнь Цинцю или безродную псину?
Ло Бинхэ сжимает кулаки.
«Безродная псина. Зверьё. Бестолочь. Сволочь. Отродье», — всё это проносится в воспоминаниях голосом циновой гадюки. Глава пика не скупался на оскорбления, как и не старался лгать, делая лик нарочито безмятежным, будто бы хлестал словами справедливо. Нет, он намеренно бил больнее, кривя губами или пряча довольный оскал, но прожигая взглядом, переполненным ненавистью.
Учитель давно достиг того уровня совершенствования, когда без особых усилий поддерживал бессмертие, то есть с течением времени почти не менялся. И количество лет, проведённых вблизи проклятого близнеца, насчитывалось не одним десятилетием. К тому же, увы, учитель всегда — из раза в раз, невзирая ни на что, — поддерживал Шэнь Цинцю.
Но что Лорд Аньдин?
А глава школы — Юэ Цинъюань?
В конце концов, Лю Цингэ, свободно вхожий в Бамбуковую хижину даже вопреки фырканью гадюки? Вылечивший учителя своей яростной, неумолимо бурлящей духовной энергией, а затем спасший его старшего брата?
Что другие заклинатели и ученики, благоговейно взирающие на тонкий изящный стан
А-Юаня? Те, которые признают красоту обоих братьев? Разве не разумно ли им, поранившись об острые клыки гадюки и испугавшись смертельного яда, окончательно обратить своё внимание на учителя?
Нет, если и есть от Шэнь Цинцю какая польза, так это безграничная жажда не делиться братом ни с кем. Будь то глава школы, будь то свои ученики или чужие — циновая гадина бдит днями и ночами, таится в тени или открыто обвивает в кольцо несопротивляющегося младшего.
— Учитель — честный, поистине мудрый заклинатель.
По правде, Ло Бинхэ действительно нечем крыть доводы Мэнмо. Демоны коварны — они задевают тонкие, болезненные для колебаний струны души, непременно разворошат нутро и не побоятся переступить грань дозволенного. Но паразитирующий на чужих страхах демон всего-навсего озвучил то, в чём боялся признаться себе Бинхэ.
Для учителя нет никого дороже Отражения — это правда, что лежит на поверхности. Он сам подтверждал то не единожды, восхвалял брата на базаре, открыто гордился его достижениями, однако не кичился родством с ним таким образом, как это делали бы бесчестные, самовлюблённые заклинатели с посредственными умениями.
(как стать немногим ближе?
как встать на ступень с гадюкой, слабить змеиные кольца и заставить учителя видеть нечто помимо холодной зелени?)
— Мы оба знаем правду, — не унимается демон, мучающий во снах. — Однако, я вижу в тебе кое-что интересное. Что же ты прячешь?
— Что я прячу? Разве вы сами не видите? — дерзко вопрошает Бинхэ.
На мгновение демон теряется, после разражается смехом. Ло Бинхэ не знает, что на уме у творца кошмаров, но отныне чувствует себя увереннее. Очевидно, у Мэнмо есть определённая цель, и эти случайно брошенные фразы про отсутствие времени лишь подливают масло в огонь сомнений.
Кто кому нужен?
Мэнмо рассказывает про демонические знания, завлекает грядущими достижениями, ежели Бинхэ согласится обучаться у него. «Если встанешь на путь демонов, твоя печать, что пока скрыта, но постепенно слабеет, сделает тебя сильнейшим, — молвит он. — Ты сумеешь не только защитить своего драгоценного учителя, но и повелевать миром! Все окажутся у твоих ног!».
— Злодеяний демонов не счесть, — заявляет Бинхэ, мотнув головой. — Они
причиняли зло людям и оставляли после себя разруху да пепелище, угрожали жизни моего учителя.
— Малец, неужели ты не в состоянии не упоминать своего учителя при каждом удобном случае? Этот старик догадывается, что сейчас ты попросишь отпустить тебя и этого изысканного заклинателя, попивающего чай да занимающегося каллиграфией. Всерьёз?..
Приходится прикусить язык, дабы не сболтнуть чего опрометчивого. Чтобы подавить яростную жажду прервать поток клеветы из уст демона, задевающей достоинство учителя. Шэнь Юаню было дозволительно заниматься любимыми делами время от времени, так как старания его были заметны — обучение учеников брата, который отправился на задание с Богом войны, иные заботы, свалившиеся на его плечи вместе с обязанностями главы пика Цинцзин…
Покуда не выбрались отсюда, не стоит нарываться, тем более когда на кону благополучие
А-Юаня. Бинхэ грезит силой во имя того, чтобы учитель не испытывал страха и не знал забот, идя рука об руку с тем, кто сделает его будущее безоблачным.
Но одно Ло Бинхэ знал точно: учитель не пришёл бы в восторг от новости, что его единственный
и лучший ученик ступил на тёмный путь. Как после всего он взглянет на Бинхэ? Не появится ли в сочной весенней зелени ядовитое, знакомое ледяное отвращение?
— Мой ответ неизменен.
— Если не будешь у меня учиться, — настаивает Мэнмо, — то, боюсь, в конце концов, утратишь способность подавлять демоническую энергию. Твой учитель в любом случае узнает правду. Этот юнец — ты — не ценит доброго отношения! Отказывается принимать столь щедрый дар, о котором молят другие!
Слова Шэнь Юаня о демоне, что паразитирует на чужих снах, постепенно подводят к догадке. Когда дух часто меняет хозяина, истончает собственные силы, вследствие чего рискует окончательно погибнуть. Видимо, час демона близок, а в Бинхэ таится то, что заставляет Мэнмо выбрать его в качестве хозяина. Это палка о двух концах.
Доводы Мэнмо эффекта не имеют. В период отчаянной тирады о неблагодарном мальчишке — то есть о нём, — Бинхэ позволяет себе несколько раз мимолётно коснуться кисти учителя. Спящий или бодрствующий, в здравии или нет, младший брат Шэнь Цинцю оставался необычайно красивым, ни капли не похожим на злобного близнеца.
Старик злится:
— Я дам тебе сутки, чтобы ты поразмыслил и принял верное решение. Иначе ты и твой наставник будете навеки заточены в Царстве снов. Подобное для меня — посильная задача!
— Угрожая учителю, ты обязан понимать, что никакие переговоры в данном случае не имеют смысла, — цедит Ло Бинхэ, позабыв про всякое воспитание.
Демон складывает призрачные руки под грудью, хохоча:
— Что за норов! Запомни, что близнецы — душа, разделённая пополам и помещённая в два телесных сосуда. Твой учитель и его брат связаны такими узами, что посредственному заклинателю, как и вечной преданности, не под силу разорвать их или надломить. Тысячу раз подумай, Ло Бинхэ, способен ли ты добиться
желаемого, не имея власти?
Бинхэ не успевает ответить — проваливается в воронку из песка и сквозь шум слышит чей-то приглушённый крик ужаса.
***
Неведомо каким образом, но юноша просыпается в пристройке Бамбуковой хижины в ученических, а не ночных одеждах. На полу жёстко, затылок тянет, но мыслью-стрелой проносится в первую очередь: «Очнулся ли учитель?». Демоны коварны, завистливы. Однако в том, что Мэнмо оставался способен втягивать даже заклинателей в кошмары и управлять сновидениями, не оставалось сомнений.
Вход в ту часть хижины, что была выделена учителем разделена от главной постройки стеной, был отдельным. Бинхэ оказывается снаружи за считанные секунды, на неокрепших ногах бежит, сгребая холодную росу. Если бы желал причинить вред, Мэнмо совершил бы свои злодеяния тотчас, да и сам Ло Бинхэ, очевидно, оставался ему до сих пор необходим.
Но.
— Позволь поинтересоваться, зверёныш, что ты тут забыл, — раздаётся за спиной.
Ступни прирастают к земле, а улучшившееся за последние несколько лун зрение позволяет и в практически кромешной тьме разглядеть говорящего. Впрочем, хватит до боли знакомого, но совершенно
иного голоса — наполненного отравой, презрением.
Шэнь Цинцю собственной персоной.
Глава пика сходит со знаменитого Сюя — и меч мгновенно исчезает по велению хозяина. Бинхэ не помнил, как скоро должна была вернуться циновая гадюка с Богом войны, но надеялся, что день этот настал бы не скоро («лучше, — к собственному стыду думает ученик, — никогда»).
Лорд пика плавно машет зажатым в руке веером. И на внушительном расстоянии ощущается эта жгучая, ничем необоснованная ненависть. Дом, близнеца и
всё своё гадина защищает ревностно, без колебаний.
Ло Бинхэ склоняется в почтении и душит внутри жажду прорваться в комнату учителя, нагло отпихнув Шэнь Цинцю. Жаль, что
А-Юань слишком уважает и любит брата.
— Язык отсох? Или твой учитель жалеет тебя, видя, насколько ты жалок, оттого не даёт достаточного количества поручений? — усмешка украшает тонкие губы. — Что ж, я исправлю это упущение. Завтра пробежишь двадцать кругов вокруг пика, а также наколешь дров на неделю вперёд. Для начала.
— Этот ученик покорно примет любое наказание и просит…
— Закрой рот, — хлёстко обрывает старший Шэнь и захлопывает веер. — Будь любезен ответить, почему посреди ночи ты ошиваешься близ Бамбуковой хижины? Совсем страх потерял?
По коже ползут мурашки.
С одной стороны, если бы с учителем свершилась беда, разве близнец не почувствовал бы этого? С другой стороны, быть может, близнецовая связь не столь крепка, а усталость после долгого пути и недуг Шэнь Цинцю могли помешать ей? Не имелось ни единой причины не верить
А-Юаню, зато подлая червоточина внутри шептала, мол, учитель чересчур превозносит брата. Что любовь ослепляет и таких прославленных заклинателей, как Шэнь Юань.
— Учителю в последние дни плохо спится. Поэтому…
Гадюка не слушает.
Подавшись влево — к хижине, — морщит нос и словно прислушивается. Немудрено, что заклинатели, достаточно развившие умения, могли почуять поток чужой ци, если таковая не была намеренно скрыта. Но прочесть что-либо, кроме недоброго, по лицу Шэнь Цинцю не представлялось возможным — вечное его недовольство умел развеивать исключительно Старейшина пика.
Сильно ли отличались близнецы детстве? Правда ли, что благодаря стараниям Шэнь Цинцю, его умению убеждать и негласному статусу Главного из братьев, учитель поступил на обучение именно на пик Цинцзин? Что, если Ло Бинхэ вступил бы в ряды адептов с Байчжань и, воспылав, несомненно, той же безграничной любовью, не имел бы ни шанса видеть его так часто, как сейчас?
(пусть и всё равно никогда недостаточно.)
Выходит, как бы то ни было, Ло Бинхэ оставался обязанным циновой гадюке за благополучие
А-Юаня. За заботу, что напоминает жажду ни с кем делиться близнецом, лишь бы не потонуть от одиночества в своём же яде?
— Пошёл вон, — взмах рукой. — С тобой я разберусь завтра, щенок. И чтобы духу твоего не было до часа змеи.
…Или придержать благодарность. Ведь Ло Бинхэ заменил бы его с превеликой радостью — освободил бы гадюку от «бремени» и позаботился бы об учителе гораздо лучше.
При поклоне тело деревенеет, не слушается напрочь. Ло Бинхэ знает: сейчас осанка его отнюдь не правильна, что глубочайшая досада, волнение и ненависть к главе пика плещется на дне зрачков — вот-вот выйдет за края. Однако, в чём он и циновая гадюка схожи, так это в любви к
А-Юаню.
С лёгким шелестом изысканных одежд Шэнь Цинцю скрывается в хижине. Как воспитанный, подчиняющийся беспрекословно приказам ученик, Бинхэ обязан удалиться к себе и радоваться, что полностью наказание будет назначено завтра. Но как можно идти спать, когда не ведаешь, что с
Ним?
Едва ли станет хуже, а незнанье разорвёт душу в клочья до наступления рассвета. Рисуешь дракона — нарисуй зрачки, и потому Ло Бинхэ не повинуется приказу Лорда пика. Выжидает чуть-чуть, после оказывается внутри жилища, что впору счесть храмом, где живёт зло и чистейшее добро.
Две половинки — чёрная и белая.
Яд и цветочный нектар.
— А-Юань…
Бинхэ прячется за перегородкой, когда гадюка замирает над постелью брата и ласково дотрагивается до обнажённого плеча. Настолько ласково, что возникают сомнения по поводу того, что этот Шэнь Цинцю — не морок. Кто знает, на какие подлые уловки способен старик-демон, преследуя личные цели?
Додумать что-либо Ло Бинхэ не успевает.
Распахнув веки, учитель резко принимает сидячее положение и жадно хватает потрескавшимися губами воздух. Взмокший, с перепутанными волосами и покрытый бисеринками пота, он тяжело дышит. Одеяло скомкано в ногах, ночная рубашка обнажает линию ключиц. А-Юань вздрагивает от дуновения ветра, покачивающего приоткрытое окно, и, завидев брата-близнеца, глядит на него широко распахнутыми глазами. Тянет навстречу руки, как к божественному спасению.
«К нему, а не к тебе», — подначивает внутренний голос.
Чувство, будто сердце перестаёт биться, а внутри всё увядает.
Нет ничьей вины, что учителя затянуло в Царство снов ученика, за исключением самого Ло Бинхэ. Вот что творит неумение контролировать потоки энергии, что делает слабость — приносит ни с чем несравнимую боль и любимым, и тебе. Поклявшись защищать учителя от напастей, обеспечить дальнейшую судьбу без забот и печалей, собственноручно нарушил данное слово.
— Цинцю, — исступленно шепчет
А-Юань и льнёт к брату.
— Я здесь.
— Когда ты вернулся? Почему так быстро?
— Около сяоши назад. Ты же знаешь дикаря с Байчжань, — Шэнь Цинцю стирает ладонью испарину со лба брата и не морщится от брезгливости, — шиди бы устроить разгром да поскорее получить задание от главы, чтобы опять помахать мечом.
Если бы не знал, каков Шэнь Цинцю с окружающими (пожалуй, более мягкого отношения удостаивалась лишь Нин Инъин — и то будучи юной девой, взирающей на своего учителя с восхищением), ни за что бы не поверил в увиденное. Если бы не знал, как дорожит своим Отражением тот, чьё нутро не светлее грязевой лужи, назвал бы говорившего бесчестным лгуном.
— Цинцю, пообещай…
— Что угодно.
«Этот заклинатель ищет что-то, что может быть по нраву самому дорогому человеку — брату.»
«Я слышал, что между близнецами Боги протягивают тонкую нить по силе равную красной нити судьбы.»
— Никогда, слышишь? — учитель комкает ткань длинного рукава. — Не смей умирать или ставить меня выше себя.
Гадюка шипит:
— Что ты мелешь? Я твой брат — значит, таков мой долг. Если часто снится дурное, мы отправимся к Му Цинфану, — указательный и средний Шэнь Цинцю опускает на запястье близнеца. — Мне не нравится, что твоя ци нестабильна. Что за кошмар ты узрел, ежели дрожишь, как в детстве?..
Бинхэ знает, что ему не рады. Не сейчас, когда учитель перепуган и каждый вздох даётся ему с огромным трудом, а подрагивающие пальцы цепляются за одежды брата.
Всегда не рады.
Лорд Шэнь замечает соглядатая — вскинув подбородок, режет без сожалений взглядом. Ревностно, как подобает его сущности, прижимает Старейшину к себе и кладёт ладонь на затылок, не позволяя отпрянуть. Да и не похоже, что учитель захочет вырваться и заменить близнеца кем-то, даже самым преданным учеником, который ради него и жизни своей не пожалеет.
