Привкус горечи

      Когда в начале декабря пошёл первый снег, то никто не удивился. Давно пора. Сначала по улицам летала как будто бы какая-то белая пыль, а к середине месяца начались самые настоящие вьюги, не похожие на декабрьские. Маргарита отзывалась об этих вьюгах, как о феномене, потому что в Дримроссе они начинались только после Нового Года. А тут, словно из ниоткуда, такая не щадящая погода.       — Жвачка, которая может надуваться до больших размеров, — в который раз повторил Ветос. Его глаза в свете камина необычно поблёскивали. — Просто удивительно, Вильям, какой ты гений. — Он улыбнулся, но его улыбка была больше похожа на оскал.       — Спасибо, — застенчиво произнёс парень. — По-правде, нужно немного доделать состав. Вкус гуляет.       — Кстати, — проигнорировал Ветос последние слова парня, — я последний месяц нашёл в архивах кое-что, что меня очень удивило. — Если в кратце, там было написано, цитирую: «Молодой кондитер по имени Вильям Вонка придумал мороженое, которое не тает на солнце. В этом учебном году молодому человеку придётся сдавать экзамены, а он уже гений». — Мимингер повернулся к парню лицом. — А теперь ответь мне, Вильям, тебе, что, семнадцать?       Парень, робко сидящий в кресле напротив камина, поёрзал, почесал затылок с коротко стриженными волосами.       — Простите, что узнаёте об этом только сейчас.       Ветос молчал в ожидании продолжения. Ему совершенно были не нужны его извинения.       — Ну, — выдохнул парень, закусив нижнюю губу, — по-правде говоря, да. Я не захотел ждать восемнадцати, хотел заниматься бизнесом, шоколад делать и всё такое. Поэтому, решился подделать паспорт. Я уезжаю каждые три месяца в Лондон, чтобы сдать работы в школу и пройти экзамены.       — Вильям, — начал Ветос на повышенных тонах и его блики в глазах забегали, — извини, что я тебя перебью, но я должен тебе это сказать.       Мужчина встал с кресла, завёл руки за спину и стал ходить вперёд-назад напротив парня. У второго неестественно вспотели руки то ли от жара камина, то ли от жара мистера Мимингер.       — Тебе семнадцать, так?       Вонка молча кивнул.       — Восемнадцать когда?       — Тринадцатого августа.       — То есть, в следующем году?       Парень опять кивнул.       — Паспорт ты сделал, будто бы родился не в, — Ветос на пару секунд замолчал, а затем продолжил: — Будто бы родился не в восьмидесятом, а в семьдесят девятом?       Ветос продолжил после одного безмолвного и ненужного кивка:       — Та-ак, — протянул он, садясь в кресло. Лицо его не выражало никаких эмоций, но вот язык тела говорил об обратном: он неестественно постукивал пальцами по подлокотникам. — Учишься ты по одному паспорту, а кредиты взял по другому?       — Нет, мистер Мимингер, — всё тише говорил парень. Казалось, он уже слился с креслом. — Я с самого начала учусь по другому паспорту. С шестнадцати я учусь там.       — Подожди, — Ветос нахмурился. — Так ведь там учатся четыре года минимум. Как ты…       — Дело в том, мистер Мимингер, что я обогнал программу. А паспорт я сделал с помощью директора университета. Я поспорил с ним, что дам ему попробовать кое-что, что он в жизни не пробовал. Он мне проиграл, помог сделал паспорт, а я в замен его прославляю, — слово прозвучало не с очень довольной интонацией, — ну и конечно даю ему часть прибыли.       — Вот урод, — возмутился беловолосый. — Сука прямо. Прости за выражение. Нужно бы ему поддать хорошенько, — оскалился Ветос.       — Нет, мистер Мимингер, — всполошился парень. — Не стоит. Он меня сдаст…       — Не трудно догадаться.       Пламя в камине приятно потрескивало, грея людей. За окном завывала вьюга. Она пускала протяжные вопли, зазывая кого-то или путая неуклюжих путников, забредших в неё.       — Значит так, Вильям, — через некоторое время наконец начал мужчина, — ты этот год потерпи этого мудака. Я кое-что придумал. — На его лице появилась самодовольная улыбочка. — Про меня ни-ко-му ни слова. Ты — могила. Понял?       — Да, мистер Мимингер.       — Можешь изобретать там у себя что-нибудь, но не смей этого в свет показывать. Только мне. Я спрошу у Пакуло хороших людей, которые могут заняться твоим паспортом. Настоящим. Можно же просто сказать, что тот, не настоящий, неправильным сделали изначально, и твоей вины тут нет. А можно вообще всю ситуацию замять, сделать всё тихо, и никто ничего не узнаёт. А кредит мы твой хоть завтра выплатим. Если пресса спросит про инвесторов, то есть меня, ты скажешь, что деньги тебе приходят анонимно, но лучше от прессы вообще откасывай, ссылаясь на плохое самочувствие. Извини меня за мой деревенский говор, право. Деревня даёт знать о себе.       Мужчина рывком встал, пронзительно посмотрел на Вильяма, вжимающегося в кресло.       — И сделай что нибудь с, — он докоснулся до своих волос, потрепал их, показывая парню с чем ему что-то нужно сделать, — волосы твои. Почему они такие, — он скривил отвращенное лицо.       — Ты не как великий кондитер, а школьник, выглядишь.       Сам же Вонка тоже невольно дотронулся до коротких волос. он ведь действительно школьник.       «Не так уж и плохо» — подумал было Вильям, а Ветос, словно прочитав его мысли, ответил:       — Всё плохо, Вильям Вонка. Стиль нужно тебе придумать что ли. А то в этом клетчатом ты, как какой-то…       — Да понял я, что выгляжу плохо, можете не говорить дальше, — надул он губы.       — Ну и хорошо, значит завтра пойдем с тобой и погуляем по торговым центрам. Наверное первое, что мы тебе купим, так это очки, да-а.       Ветос опять плюхнулся в кресло, сплел пальцы и стал что-то безмолвно шептать, смотря в яркое пламя. Его зелено-голубые глаза страшно мерцали. Они были полной противоположностью тёплых глаз его жены. А они у неё бли тёмно-карие, даже в какой-то мере шоколадными.       — Мистер Мимингер, — робко начал Вонка, опять ёрзая на кресле.       — М? — тут же отозвался мужчина.       — А зачем вы это всё делаете?       — То есть?       Вонка робко поднялся с кресла, скрестил руки на груди.       — Почему вы обо мне так беспокоитесь? И даже не пытайтесь увильнуть от вопроса, сказав, что вы мне обязаны за спасение вашей дочери. Это же не так.       Ветос устало выдохнул, встал. По сравнению с ним Вильям оказался ниже. Угрожающий силуэт навис над ним, душил, а глазами, будто бы заглядывал в самую душу.       — Мне нечего тебе рассказывать, Вильям. Я сказал, что за спасение Лазари я сделаю для тебя всё что угодно. Это моя главная цель. А вернее — выгодное вложение. Я всего лишь спонсор, вот только в замен мне ничего не нужно. Тебе должно быть стыдно, что не доверяешь мне. Неужели ты не хочешь, чтобы тебя поддерживал кто-то?       — Кто вы такой? — процедил Вонка без страха в фиалковых глазах. — Вы готовы построить фабрику. Это даже не сто тысяч долларов, даже не двести. Откуда у вас такое состояние?       — Мальчик, да ты не робкий, — ухмыльнулся Ветос, потрепав по голове парня. — Только кому-нибудь другому так не скажи. А то злые дяди или тёти разозлятся.       — На вопрос ответьте, мистер Мимингер.       — Тебе действительно так интересно знать откуда у меня деньги?       Вильям только безмолвно смотрел на него. В глазах отражалось его желание — узнать правду.       — Ну, раз ты так хочешь, то я пойду чайку заварю, — в секунду изменился в лице Ветос, направляясь в глубь комнаты — к выходу.       — Что? — неуверенно произнес парень ему в спину.       — Не услышал? Я чайку пойду заварю, — улыбнулся мужчина. — Тебе какой?       Вильям стоял, как истукан рядом с камином, молчал и просто притуплённым взглядом смотрел на Мимингер.       — Я понял, — посмеялся тот, — я тебе чёрный принесу, а то уснёшь.       В голове молодого кондитера витал туман недоверия, переплетаясь с радостью, а близ этого подбирался какой-то животный страх. Появилось желание сбежать от мужчины, бежать из этого дома. Хоть тут и пахло пряниками, которые, видимо, на днях пекла хозяйка, но каждый квадратный метр был пропитан ложью, недосказанностью и недоверием.       Вонка вернулся в кресло, подтянул ноги к груди, обнял их, словно греясь.       — Вильям, — как-то неожиданно для парня раздалось над самым ухом. Тот вздрогнул, мигом повернувшись.       — Меня не было пятнадцать минут, а ты уже задремал, — приятный запах бергамота ударил в лицо парня. Это были уже знакомые для него духи Ветоса.       — Простите, — потер парень глаза и потянулся. — Я не ожидал, что усну.       — Да ладно, — махнул Ветос, протягивая ему кружку с коричневой жижей.       — Это горячий шоколад. Наверное тебе он больше понравится, чем кофе или чай.       Вонка невольно улыбнулся. Теперь рядом с мужчиной не было сгущающегося воздуха, не было того леденящего зелёно-голубого холодного, нет, даже, леденящего, взгляда. Было только то тепло, которое он проявлял рядом с дочерью и женой.       — Итак, — он сел в кресло, дыханием раздувая пар своего зелёного чая, — можно я сначала сделаю вступление?       Не дожидаясь ответа Вонки, Мимингер продолжил:       — Я родился на Сицилии. Примерно до трёх жил в Риме. Мои родители итальянцы, но сам я пошёл в свою беловолосую бабушку. Она из Финляндии. Затем я переехал в Лондон и до самого восемнадцатилетия жил там. Отец мой покинул мир, когда мне было шесть лет. — Ветос неспеша отпил немного. — Обычные люди наверное не знают, но на Сицилии зародилась мафия. Отец мой, будучи заядлым игроком, проиграл одному такому мафиози и задолжал ему целое состояние, которого у нас, конечно же, не было, хотя уже на тот момент папа держал винодельни. Он договорился с этим мафиози, что будет каждый год выплачивать по сто миллионов долларов, а задолжал он миллиард. Представляешь какие это большие деньги? Я вот нет. Так вот, он даже и мечтать не мог об этих деньгах. Вообще. От этого он сам вступил в мафиози. Но не просто так. Он стал тайно убивать каждого члена группировки, предварительно узнав где они прятали свои сокровища, а воровали они тогда знатно. Потихоньку перемещались в Штаты да по всей Европе.       Вильям слушал не перебивая. Он неспеша пил горячий шоколад. Судя по запаху он был из Лондона. Не самый хороший, но и не худший.       — Не знаю как, но его по каким-то причинам не ловили. Я подозреваю, что у него были доверенные лица, которые, возможно, занимались этим с ним. Так он и дошёл до того самого человека, которому проиграл. Он узнал где все деньги, а затем вернул их себе. По итогу в банке было примерно семьсот или восемьсот миллионов. Не знаю для чего они ему, правда. Мой отец он… — Ветос выдохнул. — Папа умер, когда мне исполнилось шесть. Видел я его редко, и всегда каким-то заполошенным, спешащим куда-то. О том, что у него есть я, никто из мафии не знал. Тогда, за несколько дней до своей кончины, он подарил мне карточку, передал много бумаг и сказал, чтобы я хранил их пока мне не исполнится восемнадцать. В Лондоне я жил с бабушкой. Она и знать не знала, что я виделся с папой. Так, я засунул эти бумаги в одну из игрушек, и носил с собой. Помнится, это был плюшевый заяц с длинными ушами. А когда мне исполнилось восемнадцать, то бабушка отдала мне дневник отца. Вернее, дневники. Их было пять. Он заполнял их, когда убивал. Папа покончил жизнь самоубийством. Он не смог смириться с тем, что убивал ради своей выгоды. В дневниках были расписаны не… Не самые приятные сцены убийства. Отец был, я бы сказал, поехавшим, но при том умел рассуждать здраво. Очень страшный человек.       В голове Вонки всплыл недавний образ мужчины: сверкающие синенькими огоньками глаза, острые скулы, оскалившиеся зубы. Он походил на вампира, готового вот-вот впиться в шею. Было не удивительно, если бы он не отражался в зеркалах.       — Ну, а затем я вырос, узнал о его тёмных делах. Или светлых. Не знаю даже как их описать. Смирился с тем, что мне в руки перешли эти залитые чужой кровью винодельни. Они были в очень хорошем состоянии. Виноградники просто идеальные. Уверен, что папа вложил туда не менее ста тысяч.       — И теперь, — продолжил за него парень, — вы хотите потратить все деньги, чтобы... Что?       — Не так говоришь, — повертел головой мужчина. — Я хочу пустить эти деньги на благо людей.       — Ну так отдайте в приют.       — Приюту я пожертвовал целый миллион. На руках у меня по меньшей мере шестьсот миллионов. Что прикажешь с ними делать?       Вонка замолчал, уставился в одну точку. Определённо он думал, но думать было не о чем. Он и представить не мог, что сейчас находится в одном помещении с человеком, который так или иначе связан с итальянской мафиози, и который на руках имеет шестьсот миллионов долларов. Парню такие деньги никогда и в руках держать не доводилось.       — Я хочу, чтобы хоть кому-то был прок от этих денег.       — А как же семья?       — А что семья? Нам, чтобы ни в чём не отказывать, хватает денег от виноделен. Поэтому, я хочу помочь тебе, Вильям. Твой потенциал не должен просто так пропадать. А деньги - это ресурс, который непременно нужно пускать в оборот. Теперь-то ты мне доверяешь?       Огоньки в глазах Ветоса уже не прыгали так злобно. Они еле-еле колыхались, как спокойное пламя. Стоило только неправильно сказать что-то, неправильно вздохнуть, как этот огонь разгорится и поглотит всё живое в пределах комнаты. Вонка нервно сглотнул.       — Хорошо, — медленно произнёс он. — Но вы мне чего-то не договариваете.       — Да, не договариваю, — честно признался Мимингер. — Я тебе не рассказал о случае с семьёй Ганра. Но, чтобы мне доверять, тебе его не обязательно знать, верно ведь?       Словно заворожённый улыбкой мужчины и пламенем в его глазах, парень еле шевеля губами ответил:       — Вы правы.       Были на земле такие люди, которые только одним своим присутствием вселяли в других доверие. В глубине души это пугало Вонку, но сопротивляться он не мог. Не мог сопротивляться не только взгляду, но и улыбки с такими аккуратно отточенными маленькими клыками. Вампирьими не иначе.       — Со временем сам узнаешь, если карты так совпадут, — пожал плечами Ветос, допивая зелёный чай. — Ещё о чём-то хочешь спросить?       — Нет… Нет, больше, пожалуй, ничего.       — Ну и славненько.       Ветос встал, потянулся, слегка оголяя торс под чёрной шёлковой пижамой.       — Ты думаешь над созданием фабрики, Вильям?       — Конечно, мистер Мимингер.       — Чудно. А теперь о другом. — Ветос опять перестал улыбаться. — Родители твои где?       Ветос заметил, что при упоминании родни Вонка стал заметно подергиваться. Даже заметнее, когда он наседал на него с другими вопросами.       — Ну?       Парень не стремился даже рот открыть про родителей.       — У тебя их нет?       — Есть, — прошептал тот.       — Уилбур Вонка. Это твой отец?       Ветос услышал даже прерывистое дыхание парня. Он мельком окинул его глазами и удивился. Вильям уставил глаза в пустоту, его губы дрожали, складываясь в непонятный шёпот. Ещё бы немного и Ветос смог увидеть испарину на лбу.       — Эй, парень. — Забеспокоился Ветос. — Вильям.       Ветос подскочил к парню, стал осматривать его, пару раз толкнул в плечо. Затуманенный взгляд прояснился, и Вильям посмотрел на мужчину.       — Да, — тихо прохрипел он. — Он мой отец.       Ветос молчал, всматриваясь в черты парня. Он ледяными костяшками докоснулся до его лба.       — Ладно. Не будем говорить о семье. Тебе есть восемнадцать по паспорту, у тебя нет семьи, значит и вопросов про родных не будет.       Вонка, отведя глаза, потерянно закивал, губы его опять задрожали. Даже в свете тёплого огня лицо парня приобрело трупно-бледный цвет.       — Пойдём, я провожу тебя в комнату. Уснёшь.       Ловкими пальцами парень вцепился в рукав чёрной пижамы Мимингер.       — Нет, — прошипел он сквозь зубы. — Не надо, побудьте тут.       Больше Ветосу знать не понадобилось. Перед собой он видел не взрослого молодого человека, а мальчика, у которого отняли детство. Он знал Уилбура. Вернее, он познакомился с ним, когда стал исследовать архивы по фамилии «Вонка». Найдя человека с точно такой же фамилией он немедля поспешил к нему. Оказалось, он работал частным дантистом. И весьма удачно. После пары вопросов про его сына, мужчина расплакался, почти начал биться в истерике. Ветосу даже пришлось вколоть ему успокоительное. После долгого разговора под коньяк, Ветос выяснил, что своего сына Уилбур выгнал. Мимингер сделал для себя заключение, что отец гения просто не воспринимал занятие своего сына за что-то адекватное. Для дантиста с опытом и насмотренностью, он не любил конфеты. Спрашивать про эту неприязнь Ветос не стал. Иначе их встреча превратилась бы не в обычные посиделки, а в разговор с психологом. Так ещё и бесплатный.       Мужчина молча обнял парня. Он почувствовал на своей шее мокрые дорожки от слез подростка.       — Ну-ну, Вилли, не стоит плакать. Теперь ты в надёжных руках. Мимингер позаботятся о тебе.       Хныкая в плечо своему инвестору, Вонка сгорал от стыда, старался плакать беззвучно, но бывшие обиды так и вырывались из него в виде всхлипов и вздохов. Мужчина стал беспокоиться как бы это не переросло в истерику. Но немного погодя подросток сам уснул в таких крепких и нежных объятиях. Мельком он подумал, что именно так он обнимает и Лазари.              Новый Год Мимингер и Бианчи встретили не одни. Они пригласили Вонку, который к столу приготовил столько разных яств, сколько не могло присниться ни одному взрослому. Лазари, увидя это изобилие, на несколько часов застряла рядом со столом, рассматривая каждое блюдо. Но не только её поразила необычная точность в сластях, но и Ветоса. От того и мужчина, и его дочь сидели рядом с едой, показывая друг другу всё новые мелкие детали на фигурках. Но оказалось, что парень умел готовит не только сласти. Из изобилия блюд выяснилось, что он умеет готовит на пару, выпекать, что не удивительно, правильно варить, жарить. Плюс ко всему: он умел правильно подбирать ингредиенты на глаз.              Через неделю после Нового Года Мимингер уехали обратно в Лондон. Лазари не хотела прощаться ни с тётей, ни с дядей, ни со своим новым другом в лице гения-кондитера. Родители еле как объяснили ей, что они будут видеться в Лондоне, а летом они ещё раз приедут в Дримросс. После непродолжительной слезливой сцены, Лазари всё же согласилась.              Через месяц после прибытия в Лондон, Ветос уехал до конца лета. По каким причинам его не было так долго, он расскажет семье по приезде, а пока Лисса терпеливо ждала его, Лазари все силы прилагала на свою учёбу.       В школе Лазари завела себе много друзей. Все дети, как один, обращали внимание на её разноцветные глаза. Некоторые дразнили и говорили, что она просто надевает линзы, чтобы на неё обратили внимание. Ветос и Лисса предупреждали её, что так будет, поэтому она улыбалась в глаза таким детям, пожимала плечами и шла дальше играть с другими. В конце концов никто и вовсе не стал замечать её глаз, если только изредка старшеклассники поглядывали на неё.       Прошёл первый учебный год. Лисса заметила, что Лазари обгоняет учебную программу как минимум на один класс, поэтому, спросив её разрешения, сказала, чтобы она попробовала написать работу за третий класс. Успешно перескачив на несколько классов вперёд, Лазари стала увлекаться верховой ездой более серьёзно. Все выходные она только и проводила в седле, училась ухаживать за скакунами, изучала историю езды и ещё много чего. Ей не было никакого дела до отъезда отца. Она же знала, что в конце концов они встретятся.       Поглощённая летней учёбой, Лазари не заметила, как к концу лета приехал папа. Он никак не изменился за время отсутствия, чего нельзя было сказать о его дочери. Она немного вытянулась, изменилась причёска. Дочь настояла на том, чтобы ей отстригли волосы до плеч, чтобы это не мешало её хобби.       Ветос рассказал, что всё это время проводил в Дримроссе рядом с Вонкой. Они наняли строителей и в конце зимы был построен каркас будущей фабрики, а так же пара первых зданий. По словам Ветоса там было сделана одна треть всего. Немного.       По приезде в город женская половина семьи Мимингер поняла, что у мужчины немного не так устроено понимание слова «немного». На постройку обычного завода требовалось как минимум три года, а перед собой Лисса и Лазари уже видели огромных размеров предприятие. Да, оно пока что было трёхэтажным, но какие это были три этажа. Огромные.       Тётя и дядя встретили семью ещё теплее, чем год назад. Будто бы они не видели их не год, а три. В честь приезда Мимингер Бианчи устроили ужин на верхушке ресторана с живой музыкой. Семьи очень долго болтали. Затронули политику, бизнес, новые выгодные знакомства и много всего другого. Не скучала и Лазари. Она с удовольствием рассказывала тёте с дядей о своих школьных успехах, рассказала им всю таблицу умножения и даже разделила некоторые трёхзначные числа. Пакуло удивлялся больше, чем его супруга. Маргарита вставляла некоторые фразы на французском, а Лазари с лёгкостью их переводила, но отвечала пока на английском. Девочка воспринимала это, как игру.       Много всего произошло у Бианчи за время разделения семей: повысились доходы, от посетителей не было отбоя. Приходилось арендовать больше помещений. Маргарите вообще предложили поработать в Германии переводчиком у одной значимой семьи. Все радовались, как никогда, обговаривая, как они будут праздновать этот Новый Год. Ветос предложил прикрепить салюты к пробкам бутылок шампанского, а потом запустить. Ведь, по его логике, пробки должны были вылететь как миленькие прямо вместе с мюзле. Маргарита и Лисса эту идею не одобрили, а вот Пакуло с Лазари очень даже понравилось. Девочка уже представляла, как эпично взлетят салюты, и как какому-нибудь простаку на голову упадёт пробка от шампанского с неба.       Неделя для двух семей пролетела незаметно. Они постоянно куда-то уезжали, с кем-то встречались, шутили, проводили вечера за бильярдом, за разговорами на французском, обменивались колкостями — делали всё, чего давно не делали. Так, в один из таких вечеров в дверь коротко позвонили. Ветос ринулся открывать с застывшем на лице восторгом. В гостинную вошёл молодой парень высокого роста, с волосом, отросшим до бровей, чёлкой-шторкой, застёгнутой на две невидимки рядом с ушами, на носу у него томились круглые солнцезащитные очки, а одет он был по деловому: темно-алый галстук, чёрная рубашка, такого же цвета пиджак и штаны с туфлями, начищенными до блеска. Он улыбнулся сверкающей идеальной улыбкой и только по ней его можно было узнать. Лазари прыгнула на парня, обвивая его талию.       — Вилли. Как я рада тебя видеть.       — Привет, солнце, — посмеялся тот, опускаясь на колени и заключая девчонку в свои объятия. — Ты немного подросла. Ах, — в ужесе воскликнул он, убирая девочку от шеи, — а что с твоими волосами?       — Я их решила обстричь, потому что они мешают мне заниматься на лошадках.       — А почему в косичку нельзя было заплести? Ты же знаешь, как мне нравились твои волосы.       — Не захотела, — без смущения улыбнулась девочка и опять ринулась в объятия парня, так приятно пахнущего шоколадом и орехами.       — И вправду вырос, — изумилась Лисса, после того, как Лазари, наобнимавшись парня, держала его за край пиджака, чтобы тот не убежал. — Прямо как Ветос рассказывал, — продолжила женщина.       — А вы ничуть не изменились, — улыбнулся в ответ Вонка, поцеловав руку женщины. — И вам доброго вечера, миссис Бианчи, — он так же поцеловал и её руку. Только после этого очередь дошла и до рукопожатия с Пакуло.       На лице Ветоса играла самодовольная улыбка. Он очень гордился собой, что сделал такой приятный сюрприз. Лазари весь вечер не отходила от Вильяма. Она как тень везде следовала за ним, ну, если только в туалет отпускала. Вонка же не противился воли маленькой девочки. Напротив, он спрашивал не хочет ли она посидеть у него на коленях, как ранье, или заняться новым делом: заплести несколько длинных прядей волос в косичку. Разноглазая потрогала его везде, куда позволял дотянуться он сам. Даже карманы его пиджака были обследованы и девочка нашла в них карманные часы.       Как оказалось, Бианчи и знать не знали о том, что Ветос полгода провёл в Дримроссе, помогая юноше с его проблемами. Только когда-то мужчина позвонил Пакуло, сказав о проблеме с паспортом, и тот порекомендовал ему отличных людей. И всё. Бианчи не были заинтересованы ни в постройке завода, ни в отношениях Ветоса с Вильямом.       Ни Бианчи, ни даже женская часть семьи Мимингер не узнала по итогу, что Ветос, пользуясь связями, согнал с поста директора того человека, который выжимал из молодого кондитера все соки, заставляя его платить за молчание. Не узнали, что Ветос успешно сделал настоящий паспорт Вонке, и что от этого даже в СМИ не осталось и следа. Обо всём этом умело умалчивал хитрый Ветос и Вильям, который за всё время считал мужчину если не родственником, так уж точно хорошим другом. И дело было даже не в том, что он везде оплачивал, а в том, что относился к нему не как к известному человеку, а по-простому: без натянутых улыбок, без лишних комплиментов. Если ему нужно было высказать недовольство, он высказывал. Если отчитать Вильяма, то тот отчитывал. Так же поступал и Вонка. Ветос часто стал баловаться сигаретами, и когда в очередной раз от него несло, то юноша не деликатно обругал его, говоря, что этот запах режет ему глаза. С тех пор, увидя гнев молодого парня, Ветос отучился курить и даже по приезде в Лондон не выкурил ни одной сигары.       — Час нынче поздний, — посмотрел Ветос на время. — Маленьким пора ложиться спать, — он перевёл взгляд на свою дочь, которая, обнимая Вильяма, почти спала на нём.       — Не-ет, — сладко прорычала она, уткнувшись в пиджак парня. — Я от Вилли не пойду.       — Да, вы правы, — сказал Вонка, приобнимая Лазари за плечи, на что та в ответ закрутила носом. — Маленьким давно пора спать.       Часы показывали половину второго ночи. Лисса, Маргарита и даже Пакуло уже давно спали. Не могла наболтаться лишь неразлучная парочка.       — Лазари, Вильям тоже хочет спать, и он будет в комнате для гостей, а ты в своей.       Девочка умоляюще посмотрела на отца, который давно выработал иммунитет к таким выходкам дочери. Он с ожиданием посмотрел на неё. Не выдержав напора ледяных глаз папы, Лазари, побеждённая, ушла в свою комнату, размышляя, что тоже хочет научиться такому же взгляду.       Половину часа Лазари без успехов пыталась повторить взгляд Ветоса, стоя перед зеркалом, но у неё ничего не выходило. Она отложила идею, убрав её в долгий ящик. Девочка подошла к двери, прислушалась. Тихо. Она неспеша открыла её, юркнула тенью во тьму коридора и через две минуты оказалась перед дверьми гостившего у них Вильяма. Она аккуратно повернул ручку. На удивление дверь была не заперта. По лунному свету, подающему из окна, она определила, что парень спал на левом боку и уже наверняка видел сны. Лазари змейкой проползла к кровати гостя, а затем бесшумно нырнула к нему под одеяло. Холодной детской ручкой она нечаянно задела его спину, которую тут же накрыл табун мурашек, Вильям вздрогнул, обернулся в ужасе, но увидя перед собой Лазари в белой пижаме, которая была чуть ей велика, выдохнул.       — Солнце, ты почем не спишь? — прошептал он, натягивая одеяло до шеи.       — Без тебя как-то не сладко, — так же тихо-тихо промычала девочка, обвивая шею парня. — Ты же кондитер, — поживее добавила она, — ты и сам пахнешь как шоколад.       — Лази, я тоже скучал, — наконец первый раз за вечер признался Вонка.       Разноглазая ухмыльнулась, а Вильям нашёл невероятное сходство этой ухмылки с ухмылкой Ветоса.       — Не удивительно. Это же я, — она отстранилась от объекта её обожания и села, скрестив ноги.       — Ты? — спросил Вильям в ожидании продолжения.       — Лазари Мимингер. Я дочь Ветоса Мимингер и я тоже, как и мой папа могу почти убить взглядом.       Лазари так сильно потрудилась сделать такой же взгляд, как у папы, что забыла, что нужно сохранять все мышцы лица неподвижными, не сдвигать брови, не надувать щёки в потугах сделать такой взгляд.       Вильям не выдержал и залился добрым смехом.       — Ну и что ты смеёшься? — обиженно спросила девочка, щёлкая его пальцами по оголённой белой спине.       — Нет-нет, солнце, ничего, — улыбался Вонка, а сам еле сдерживался, чтобы своим безудержным смехом не обидеть ребёнка. — Ну и чего же я должен сделать под твоим грозным взглядом? — решил подыграть парень девочке.       Лазари обрадовалась и чуть было не улыбнулась, но вспомнила, что её папа бы так никогда не сделал.       — Я, — начал она серьёзно, — хочу, чтобы ты уснул со мной, обнимая.       — Слушаюсь, маленькая госпожа.       Вильям раскрылся в объятии, а Лазари охотно пригрелась рядом с ним, дыша ему в шею.       — Вилли, — полусонно произнесла она.       — Да?       — А ты на вкус такой же, как и пахнешь?       — Не знаю. Не пробовал. А что?       Лазари не стала отвечать, а просто укусила молодого кондитера за шею, словно маленькая вампирка. Примерно так и представлял укус Ветоса Мимингер Вильям год назад навис над ним, вот только от мужчины он был бы намного, намного больнее. Парень тихо охнул. Девочка не делала ему больно, это было очень резко. Она детскими, ещё неокрепшими зубками, вцепилась в шею. Вильям мог чувствовать её маленькие клычки и даже представил что будет, когда она вырастет. Что, если бы она впилась в его шею своими зубами, когда ей было бы не восемь, как сейчас, а восемнадцать или девятнадцать. Он бы извивался под нею, словно ящерица, которую схватили за хвост.       — Нет, — выдохнула девочка опечалено, а вместе с ней и Вильям, но с облегчением. — Ты на вкус не как шоколад.       Она легла в прежнее положение.       — А тебе не больно было? — резко забеспокоилась она, осматривая место укуса.       — Ничуть.       В этот момент Вильям уже засыпал, а перед ним предстала как раз та самая восемнадцатилетняя Лазари. Она была высока, в кроваво-красном платье, с такими же губами, её длинные волосы немного запутались на концах, но это не беда. Она с нежностью смотрела на него, улыбаясь. А клычки её были острые-острые. До того, что ещё чуть-чуть и она впилась бы в его шею зубами и долго бы не отпускала. Потом она бы его обняла, вот прямо как сейчас обнимает его её восьмилетняя копия. Парень представлял, что она вырастет примерно с метр восемьдесят, пойдёт в отца. В какие-то моменты её разноцветные глаза будут так же блистать ледяными глыбами, а в другой источать майское тепло. Так и уснул Вильям, обнимая ещё не выросшую фантазию.       На утро Лазари проснулась раньше всех. Она тихо-тихо прокралась в свою комнату и шмыгнула в холодную постель.       Следующий месяц разноглазая была хвостиком то Вильяма, то Ветоса. Ей до боли в животе и жара в груди было интересно чем же таким могут заниматься эти два человека. Очень часто они брали её с собой в магазины. Несколько раз Лазари даже была в старом магазине Вонки, где только добавилось сластей.       Пару раз маленькая девочка была и на строящейся фабрике, она видела свежие материалы, много кирпичей, цемента, людей в оранжевых касках. В общем всё то, что ей было малоинтересно. Больше её будоражил результат, который она хотела увидеть.       Новый Год две семьи опять встретили не одни, а вместе с, теперь, небезызвестным молодым кондитером. Он опять приготовил весь стол, что, кажется, доставляло ему радость. Увы, но желание Ветоса, Пакуло и Лазари прикрепить к пробке салют так и не было выполнено. Вернее, в четыре утра это стало немного приобретать черты, но не тут-то было. Трезвый Вильям предотвратил эту неприятную ситуацию, сообразив, что как это идея не была бы блистательна, воплощать её нельзя даже ради безопасности мужчин, чего уж там говорить о маленькой Лазари.       Когда все только-только входили в трезвое состояние, то Ветосу позвонили из Лондона, слёзно умоляя, чтобы тот приехал. Оказалось, это был какой-то заказчик вина из России. Ветос не мог отказать. Он и Лисса уехали из Дримросса, захватив Лазари с собой. Непонятно почему, но оставлять её в городе Ветосу совершенно не хотелось, хотя Маргарита с Пакуло отговаривали их.       Каким бы приятным не казался Лазари запах земли, то месяц назад он стал её раздражать. Так пахло, когда она после дождя каталась на лошади. Почва ещё не успела просохнуть от воды и источала свежий, местами неприятный запах. Петрикор преследовал разноглазую везде. Хотя казалось бы откуда? Ведь земля замёрзла под снегом и до весны точно не будет никакого дождя. Вот и сейчас, когда она сидела в машине, то земля как будто была у неё в носу, во рту, в ушах. Везде. Она открыла окно, но даже это не помогло девочке.       Последнее, что увидела Лазари — фары и своего улыбающегося отца. Он что-то сказал ей, но она уже не слышала.