***
Однако, отныне ему придётся ещё и вспомнить, а какого это завтракать дома. Девушка была решительно настроена заняться меню друга, чтобы оттянуть возникновение язвы, и без того неясным чудом у него не появившейся. К её удивлению, пробуждение выдалось лёгким. Она чувствовала себя отдохнувшей и выспавшейся. Быть может, причиной тому была воздушная мягкость матраца. Или же убаюкивающая тишина, прерываемая разве что шумом проносящихся машин, а не грязной ругани, жалобных криков и глухих ударов. Мотидзуки полагала, что на новом месте заснуть будет сложно. Непривычно. Спокойно. Тихо. Гладкий шёлк мягкими волнами холодил тело. Ей казалось, будто на ней и вовсе нет никакой ткани– таким лёгким было платье! «Следующий день подарит мне… что? Непонятно. И не стоит гадать. Бесполезное дело пытаться заглянуть за покров будущего», — глаза застилала темнота. — «Только вот хотелось бы знать… Когда удастся с родными увидеться снова. Скучаю. И позвонить не могу… Дорого слишком. Их ответа жду, но письмо то ли запаздывает, то ли, ужас, потерялось». Слёзы такие обжигающие, как капли вод горячих источников. В большой постели Вэи вдруг нашла себя одинокой, а в огромном мегаполисе — утерянной. «Не об этом ли писал Цзо Сы, сетуя, что «стар я скитаться вечно в чужой стороне.// Сумерки года… боль и досада во мне»? И тут же можно добавить «Стихи о чувствах» Чжан Хуа, мудро заметившего, что «кто в долгой разлуке не ведал тоски, // Тот радости встречи узнает едва ль», — хрупкие пальцы сдавили лёгкое одеяло: её переполняли чувства, бурлящие, вскипающие как лава при извержении. — «Мне лишь остаётся смиренно ждать встречи… Может, этим летом... Мама и папа обещали, что приедут». Успокаивающие мысли погрузили сознание в сон. Сквозь его толщу Вэи казалось, она слышит шаги у двери. На следующее утро, стоя у плиты, она вспомнила этот едва различимый перестук поступи. Сасори… Кому же ещё здесь бродить? «Приснилось. Я уже не вспомню, бодрствовала ли, или же спала тогда», — подумала Мотидзуки, ставя в духовку противень с нежно-оранжевыми кусочками филе лосося. Мисо-суп уже закипал, рис поспевал в рисоварке, а соленья радовали глаз жирным блеском в маленьких круглых мисочках. Дело оставалось за малым — собрать о-бэнто Сасори и себе. Вэи порхала по кухне, как легкокрылая бабочка по знакомому полю, знающая, за какой травинкой скрывается такой-то и такой-то цветок. За последние несколько лет жизни в Японии, она наловчилась собирать о-бэнто так же быстро, как опытная гейша икебану к случаю. Умылась, причесалась и накрасилась заранее, чтобы после не занимать ванную. Пусть кухня друга отличалась новой мебелью и качественной техникой, однако, Вэи достаточно быстро обозначила для себя основные предметы, необходимые ей для того, чтобы приготовить вкусный и, главное, сытный завтрак. Его душистый аромат наполнял просторное помещение запахом специй и жаренной рыбы. Длинные рукава шёлкового халата мешали страхом испачкать их в муке или жире. Поэтому Вэи сняла его, осторожно сложив в стопочку на стул. «Буду вслушиваться, чтобы различить шаги Сасори. Не могу, просто не могу я готовить в халате за две тысячи евро!» — однако смелая затея провалилась. По-своему обыкновению Мотидзуки погрузилась в заводь мыслей и за её толщей, а так же шкварчаще-бурлящими звуками не расслышала лёгкой поступи Сасори. Она вздрогнула, как зайчик, заслышавший охотника, когда мужчина произнёс: — Доброе утро… Вижу… ты давно проснулась. — Ой! Мамочки! — Вэи выпустила нож из рук, и он с тихим стуком приземлился на разделочную доску. — Ты не порезалась?! — взволнованный голос раздался совсем рядом. Акасуна — когда только успел! — оказался за долю мгновения рядом с новой сожительницей, которая, зардевшись, поспешила покачать головой. Однако хирург уже обхватил женские ладони и начал с внимательностью специалиста осматривать их на предмет каких-либо повреждений. Вэи впервые видела «утреннего Сасори». Перед нею он никогда не показывался в чем-то совсем неформальном. Сейчас же он был одет в пижамный комплект, поверх которого был наброшен бордовый флисовый халат. Под мышкой мужчина сжимал свежий выпуск ежедневной газеты «Ёмиури Симбурн». А волосы, совершенно не поддающиеся укладке, топорщились во все стороны. «Такой по-домашнему уютный», — так охарактеризовала его про себя Мотидзуки и тут же сбивчиво прошептала: — Сасори, правда, всё в порядке… Нож пролетел мимо пальцев, — стыдливость за свой внешний вид сдавливала горло, мешая чёткой артикуляции. Подсознательно она сомневалась в том, что Акасуна поймет и слово из этой мешанины переплетенных звуков. Однако он понял. Поднял голову — так он возвышался над подругой. Она не увидела в выражении глаз ни осуждения, ни порицания, только беспокойство и нечто, не поддающееся расшифровке, — тайное, сокрытое в самой глубине души мужчины. Вэи справедливо сомневалась, что Сасори подпустил бы её так близко к своим секретам. — И хорошо. Иначе я первым делом зашивал бы твои порезы, если бы оказались слишком глубокими, — тихая вкрадчивость голоса, прямой взгляд, сжимающая хватка возродили в Вэи слова Шу. Она их тут же отбросила, коря себя за то, что вообще применяет их, определяя заботу друга как нечто, связанное с любовной сферой. — Впрочем, — тон вновь обрёл прежнюю спокойную твёрдость холода, — я должен извиниться за свой необдуманный поступок. Поверь, я не хотел напугать. — Это ты меня прости… — Мотидзуки извинялась отнюдь не за одну лишь суматоху, причиной которой она стала вновь, пусть и невольно. — Я слишком пугливая. Даже зайцы и те посмелее будут… И… доброе утро! Завтрак уже готов! Сасори выпустил её руки из плена своих цепких ладоней. Устало покачал головой и значительно мягче сказал: — Не стоило так утруждать себя, моё милое дитя. Мы могли бы позавтракать в кафе. — Ещё чего! — Вэи вскинула брови в знак протеста и поставила на стол миску риса и закусочки. — Пока я в состоянии готовить, этому не бывать! Хочу, чтобы ты попробовал домашнюю кухню. Хотя бы иногда. — За это я тебе безмерно благодарен, — Акасуна склонил голову и, несмотря на протесты подруги, помог ей сервировать стол. — Твоя забота слишком очаровательна. Ты меня разбалуешь. — До такой степени, что ты начнёшь есть три раза в день? — шёлковые рукава мелькнули перед задумчивыми глазами, на стол опустилась чашка чёрного кофе. — Утренний эспрессо! Сасори, у тебя замечательная кофеварка. — Передаем Чиё-сан: это она где-то отрыла её, — тонкокостные пальцы обхватили хрупкую ручку чашечки. — Ещё и мои капризы помнишь — эспрессо по утрам… — И пресса, — Вэи тихо рассмеялась и села напротив. Сложила ладони в молитвенном жесте благодарности ками за пищу на столе. Сасори зачастую игнорировал древнюю традицию, исполняя её лишь тогда, когда требовал случай. Они сидели за круглым столиком, приставленным к широкому французскому окну. За ним, обрамлённым белой рамой, уже начинала закипать жизнь нового дня в политическом и деловом специальном районе. Серое безрадостное небо нависало над высотными домами, старинными особняками. Высаженные под окнами деревья — редкость для Токио — гнулись под давлением беспощадных порывов ветра. Оттого ещё острее и приятнее ощущалось тепло дома. Вэи бездумно коснулась пояса халата, затянув его потуже. Стыд постепенно проходил, оставляя следы смущения на совести. «Я буду в следующий раз осторожнее… Привезут мой махровый халат, надену его. В нём всегда готовлю», — подумала она, не в силах оторвать взгляда от города, сереющего в тусклом свете дождливого дня. Маленькие капельки стекали по стеклу. Вэи принялась за свой завтрак. Безмолвно, так как отвлекать друга от чтения она считала каким-то изощрённым кощунством. Пару минут кухню оглушал лишь тихий стук палочек о мисочки и звон фарфора, когда Сасори ставил чашку на блюдце. Но именно он и прервал молчание целой чередой вопросов: — Как тебе спалось? Ничего не мешало? Матрац был достаточно мягким? Мотидзуки так и застыла с кусочком баклажана, который зажала между палочек. «Какой же заботливый», — с нежностью подумала она, опуская овощ в маринад. — Замечательно, у вас очень тихо. Только машины шуршат под окном. Но это даже успокаивает такое дитя асфальта, как я, — она вновь с наслаждением воззрилась на мрачный мегаполис. — Сасори, поверь, это самый мягкий матрац, на котором я когда-либо спала. — Рад это слышать, — он опустил газету, чтобы взглянуть на собеседницу. — Я давно не проверял качество мебели в гостевой, поэтому у меня зародились вполне оправданные опасения… — Спешу уверить, они были напрасны, — Мотидзуки улыбнулась и подхватила кончиками палочек рис. — Мебель в гостевой — бесподобна. — В твоей комнате, — поправил мужчина, прежде чем вновь уткнуться в газету. — Я так и сказала, — она тихо рассмеялась. Сасори не понравилось то, что Вэи считает себя лишь гостьей в этом доме, тогда как он ясно обозначил ей — отныне она один из жильцов, пусть и временный. — Кстати, насчёт квартплаты и коммунальных услуг, — начала она, и Акасуна едва не поперхнулся рисом, который он имел неосторожность положить в рот именно сейчас. — Я готова платить свою часть. Ты только назови, сколько… — Нисколько. Плачу я. Точка, — прокашлявшись в кулак он жёстко отчеканил каждое слово. — И более не вздумай поднимать эту тему. — Но… — Вэи вскинула брови в непритворном удивлении. Она никак не могла взять в толк почему Сасори начинает едва ли не звереть, когда она заговаривает о деньгах. — Я ведь тоже тут живу. Как я могу… — Можешь, — без зазрения совести прервав её тираду он начал свою. — Я предложил тебе этот вариант, чтобы ты прожила в удобстве и безопасности эти два месяца, а так же, чтобы ты отложила деньги на учёбу. Ты без меня знаешь, что цены на недвижимость уже не падают который год. Даже не будучи блистательной в вычислениях, ты в состоянии вообразить, каким может быть налог на эту квартиру. Ответом ему послужил молчаливый кивок. И он будто пробудил Сасори от гневного сна. Хрипло выдохнув, мужчина сдавил шуршащие газетные листы так, что те подмялись, и выпуск сложился пополам. Его ищущий взгляд поймал её — потускневший от печали недопонимания. Серые глаза можно сравнить с мрачной пасмурностью неба. — Вэи, прости. — Нет-нет, всё в порядке, ты прав, — она вымученно улыбнулась, тем самым полоснув душу Акасуны нестерпимой болью вины. — Я просто не хочу быть обузой для тебя… Вечно нуждающейся подругой. — Моё милое дитя, ты для меня всё что угодно, — радость, вдохновение, печаль, — но не обуза… Зачем… Как вообще тебе пришла такая нелепица в голову?! Мотидзуки вздрогнула, когда он резко поднялся. Стремительно оказался рядом, даже не выпустив многострадальную газету из рук. Она встала следом и в тот же миг оказалась заключена в объятиях крепких, источающих аромат изысканной сладости. Руками маэстро жадно обхватил свою ученицу: спина, талия горели от его прикосновений. Пойманная бабочка знала тайную печаль паука. Осознавала, как боялся он остаться вновь один, на своей пустой паутине. Понимала и не принимала близко к сердцу сказанное в мгновения злости, которую он поспешил объяснить отрывисто, сбивчиво. — Пойми… О, пойми же… Я не пытаюсь выставить тебя беспомощной и нуждающейся… Я лишь хочу помочь, моя славная ученица, хочу помочь тебе наконец-то вырваться из этого корпоративного смрада в мир глубоких мыслей, мир умов, не испорченных жаждой наживы и власти… Я желаю, Вэи, — газета, с шорохом упав на пол, к их ногам, разлетелась дюжиной листов. Сасори зарылся руками в свисающий складками шёлк халата, не выпуская свою драгоценную добычу из плена объятий. — Я желаю, чтобы ты поскорее начала учёбу. Поэтому я и предложил тебе переехать, чтобы ты сэкономила полученное, а не потратила на то, что я оплатить могу и сам. С удовольствием, зная, что вклад делаю в будущее достойного человека. Мотидзуки не смогла вымолвить и междометия. Рыдания сдавили горло, как и она флисовый халат «милого друга». Не понимала… Понять не могла… «Отчего так принимаешь участие во мне? Отчего так заботлив? Неужели так много нерастраченной привязанности хранил в душе?» — мысли перемежались с неслышными всхлипами, которые зарывала в мягкой ткани на груди Сасори. А он, будто до этого было мало, ещё с большей силой прижал её к себе. — Я хочу, чтобы ты увидела жизнь… Жизнь, ma cherie, не существование. Я знаю, что такое трудиться долго и чередовать один дрянной сорт риса с другим… Поэтому, mon coeur, не желаю подобного для тебя. Позволь мне… сделать хорошее для кого-то, кроме своей крохотной семьи, — последнее слово легко растаяло неуловимым поцелуем в волосах, собранных в аккуратный пучок под заколкой с пластиковыми жемчужинами. — Ты достойна носить настоящий, не дешёвую подделку. — Сасори… — она едва выдавила из себя привычное и такое простое имя. — Ты делаешь для меня столько… Я не могу чувствовать себя не обязанной дать тебе что-то взамен. Что-то, кроме проблем и счёта для оплаты, — она тихо рассмеялась, вжимаясь щекою в твёрдую грудь «милого друга». — Поэтому я бурчу, ворчу, берусь делать всё сама… Потому что так нужно. Я так привыкла жить. Не хочу висеть на шее, как говорят у нас в стране, мертвым грузом. Вэи мягко отстранилась, чтобы взглянуть в глаза своему защитнику. Его зрачки сузились: радужка, казалось, уменьшилась в диаметре. В этом взгляде сверкало безумие. «Его волнения… Невыносимого», — подумала она, объятая страхом за друга. Нежно обхватила его лицо ладонями и зашептала так успокаивающе, как только могла. — Ну-ну, теперь придём к консенсусу: ты позволяешь мне спокойно оплачивать то, что объективно я могу себе позволить купить, а ты, в свою очередь, если захочешь… плати за меня там, где цены составляют половину моей зарплаты за стакан воды с лимоном, — шутка подействовала успокаивающе на мужчину, начавшего постепенно приходить в себя. — О плате за проживание у тебя больше не упоминаю. Я ценю твоё желание, твою помощь… столь важную для меня в этот момент. — Надеюсь это окончательное соглашение… — его срывающийся в хрип голос отдалённо напоминал обычные бархатные волны спокойного тембра. — Подлежащее пересмотрению в исключительных случаях! — Вэи смахнула слезу и тише прошептала. — Спасибо… — И тебе… — Я подниму, — её руки огладили шершавые от утренней щетины щёки Сасори, не успевшего даже среагировать. Вэи уже опустилась на корточки, чтобы собрать разбросанные листы. Шёлковые полы халата растеклись по кафелю кремовым полукругом. Взгляд зацепился за заголовок: «Погиб при исполнении долга: Хара Сэтори, адвоката фирмы «Uchida&Co», обслуживавший громкий процесс «NaraGroup», повесился на кухне своей квартиры в Тиёда». Под ним на широком квадрате снимка была изображена опечатанная дверь квартиры. Пальцы замерли над листом. Вспышкой воспоминания в голове возникла бывшая одногруппница, хвастающаяся тем, что ей удалось зарекомендовать себя в крупную холдинговую компанию «NaraGroup». — Верно, не прикасайся к этой стороне жизни, — Сасори склонился над ней и лично забрал из-под носа статью. Протянул руку, чтобы помочь встать. — Так жаль… Ему же было всего лишь тридцать пять, — Вэи бросила взгляд на смятый лист, с трудом поднялась. — Я слышала об этом деле. Их обвиняют в корпоративном шпионаже… Неужели настолько сильным было давление на несчастного? — Всё может быть. Сасори вернулся на своё место. Принялся за ещё неостывший завтрак, испускающий ароматный пар. Мотидзуки с трудом заставила себя прожевать баклажан. Мини-столкновение с другом, мрачная статья и переживания о грядущем рабочем дне не способствовали активному пищеварению. Однако Вэи прекрасно осознавала, что это лишь на полчаса: после её живот начнёт издавать голодный рёв, который, если ей, по её обыкновению, «повезёт», услышит Тобирама-сама. Позориться перед ним раньше времени девушке не хотелось. Поэтому, по примеру друга, она налегла на завтрак. И всё же новость не давала ей покоя. — А тебе доводилось с ним видеться? — Почему ты так считаешь? — Сасори ловко и изящно подцепил квадратик филе лосося, которое Вэи заботливо поделила на мини-порции. — Ты знаешь многих известных личностей. А Хара Сэтори — очень заметным… был… — она сдавленно выдохнула. — Был заметной фигурой в адвокатской среде. Он успешно защищал нас пять лет назад, когда конкурирующая фабрика выпустила конфеты с таким же вкусом и составом. Хотя, рецепт был запатентован «Отой». — В то время о его существовании я лишь догадывался. Год назад вырезал ему аппендицит. Он боялся обращаться к другим хирургам. Пришлось мне сверхурочно возвращать звезду на небосклон юриспруденции. Вэи, приступившая к чаю с данго, едва им же не поперхнулась от смеха. «Какие пассажи у него! Мне далеко до того, чтобы говорить так остро за долю мгновения», — она потянулась за салфеткой, но Акасуна уже протягивал её подруге. — Благодарю… Кха-х, ты умеешь метко сказать. — Он тоже умел. Метко подн… — кашлем он будто старался избавиться от слова, излишне грязного для слуха его «нежной ученицы». — В общем, противоречивая личность. Самовлюбленная выскочка. — Ты так многое узнал, пока исследовал его внутренний мир? Пришёл черёд Сасори усмехаться. — Несомненно. Мы пару раз встречались в обществе. С меня хватило таких исследований, моё милое дитя, поверь. Однако Вэи посмотрела на лежащую на краю утреннюю газету с печалью, пропитанной сожалением. За ворохом светло-серых шуршащих страниц скрывался тот самый лист с кричащим заголовком и пугающей фотографией — последним делом адвоката, о котором написали в «Ёмиури Симбурн». За окном оглушительно завыла сирена. — Несмотря на это, в нём же и хорошее было, и дорог он кому-то был… Какой ужасный, печальный конец. Никому такой страшной смерти… вообще никакой… не пожелаешь.***
С важным видом поручив Сасори съесть о-бэнто непременно в обед, когда бы тот у него не случился в течении дня, Вэи побежала на станцию «Токио». Едва удалось протиснуться в переполненный вагон. Предварительно ей несколько раз ткнули в спину локтями, а так же три раза наступили на туфли. Однако жертвы стоили результата: ей удалось ухватиться на поручень аккурат рядом с женщиной, которая вышла на следующей станции. Остаток пути Вэи проехала сидя — большая редкость для утренних рейсов. Перед глазами мельтешили, качались из стороны в сторону, точно матрёшки, мужчины и женщины в разноцветных куртках и одинаковых серых или чёрных костюмах. Их лиц она не видела — слишком высоко. Однако соседи напротив в основном либо читали, либо с сосредоточенной мрачностью разглядывали окно перед собою, или же отсыпались перед трудовым днём. Она не хотела следовать их примеру. «Стоит только закрыть глаза — бодрость как рукой снимет… Читать не могу: тревога о предстоящем разговоре с Тобирамой-сама будет отвлекать, не даст проникнуть мыслью в текст», — кликом переключила музыку на плеере — подарке родителей на выпускной из университета. В наушниках заиграл новый трек группы «Тату». — «И жуткая статья не даёт покоя, ведь из-за кризиса, невзгод, охвативших Японию, таких самоубийств происходит каждый день… Думать страшно сколько! А, разве, у нас лучше? Ещё хуже, на самом деле... В переломное время живём… чай, что второе тысячелетие не за горами». Такими и многими мыслями занимала себя Вэи, пока добиралась до офиса. Воспоминаниями о недавно перечитанной «Повести о доме Тайра» наслаждалась, пока проталкивалась в лифт. Нелепой считалкой силилась нормализовать дыхание, вторившее стуку каблуков о плитку представительского этажа. Натсуми Сайто, элегантная и «свежая»даже ранним утром, кивком головы поприветствовала вошедшую в приёмную. На секретаре операционного директора белел новый пиджак. — Тобирама-сама, — с придыханием произнесла она, окидывая насмешливо-оценивающим взглядом вчерашний наряд пиарщицы. — К Вам Мотидзуки Вэи. Она прикусила щёку со внутренней стороны. Не хотела вздрогнуть, когда услышит его. Не выдержала. Тело без её желания напряглось, когда из динамика донёсся грубый голос: — Пусть заходит.