***
«И что же может выйти из этого разговора?» — подумала Вэи, ступив за порог мрачной твердыни, как она успела поэтически охарактеризовать кабинет начальника. — «Куда я могу после выйти: в окно или всё же через дверь, но не вперёд ногами?» Шутка позволила немного расслабить плечи: не хотелось выглядеть столь торжественно-напряженной точно школьница на линейке. Вэи окинула «твердыню» мимолётным взглядом. Всё тот же мрак — растушёванные серые полутона — более воздушный, светлый. «Ещё ведь утро», — так охарактеризовала она атмосферу, внезапно ставшую на йоту легче, терпимее. Волнение сегодня значительно меньше владело её душой, поэтому Мотидзуки без труда определила источник тьмы в кабинете начальника: зашторенные окна. Жалюзи практически полностью закрывали собою панорамный вид на мегаполис. Точно пластины ламеллярного доспеха самураев защищали их от оружия врагов, так и полосы штор укрывали Тобираму от солнечных лучей. Любопытство тут же взыграло в Вэи: стало жутко интересно, почему он настолько избегает света? «Не вампир же он, в самом деле. Пусть и бледный с глазами, будто бы действительно красными», — с такой мыслью она остановилась возле конца П-образного стола. Приглашения сесть она вовсе на чаяла услышать. На этот раз Тобирама сразу же взглянул на неё. За ночь его взгляд, удивительно! не изменился. Всё та же пронзительная, выворачивающая душу острота. Вэи стало не по себе. «О, лучше бы вообще не смотрела… Так, нужно собраться! Я человек с образованием или кто? Чего робею? Раз утвердил мою личность, значит нашёл мои навыки полезными», — она почтительно поклонилась и располагающе улыбнулась. — «Дело ли это, если специалист по связям с общественностью со своими собственными эмоциями связь найти не может?» Тобирама в ответ не улыбнулся, но кивнул, указывая на кресло для посетителей. — Сядьте. — Благодарю. Исполнив второй поклон, она поспешила опуститься в предложенное кресло. У Мотидзуки не было сомнений, что начальник, пришедший на работу раньше своих подчинённых, не любит тратить времени зря. «В моих же интересах, чтобы он мне больше объяснил насчёт специфики моей задачи», — её взгляд, брошенный украдкой, скользнул по красивому мужскому лицу. — «Точно такое же, как у тех греческих скульптур из мрамора на фотографиях Сасори! Точённое, бледное, неживое». Тобирама взял заранее подготовленные папки. Идеальной стопкой лежали на педантично аккуратном столе. Длинные, изящные, но отнюдь не женственные пальцы директора, сомкнувшись на документах, выпустили «жертву» перед Вэи. Ради этого высокий начальник, и в самом прямом смысле тоже, как позднее поняла Мотидзуки, даже привстал. — Пока что переведёте это. Здесь финансовый отчёт по департаментам компании, отчёт по по мощностям производства, несколько кратких описаний недавних разработок. В общей сложности — тридцать семь страниц. Не слишком много для начала. Вэи даже не знала, что сказать таким образом, дабы через секунду не оказаться за дверью и без работы. Приличных слов, чтобы описать такую непозволительную небрежность у неё не нашлось ни в одном из известных ей языков. Зато обсценная лексика на русском, японском и китайском перемешалось в гремучую смесь недовольства. «Он… издевается? Немного? Тридцать семь? Так… рано горячку пороть. Я ведь не представляю, сколько времени он соблаговолит отвести на выполнения задания», — мысли сменялись быстрой чередой. Однако и в этом безумстве Вэи удалось выхватить одну и облечь её в приличествующий случаю, краткий вопрос: — За какой срок? — Три дня… — Тобирама выдержал околодраматичную паузу, затем добавил, с хриплой усмешкой. — Если сможете, конечно. Максимум за пять дней. У нас мало времени. Щекочущая дрожь пробежала по телу от звучания этого низкого, рокочущего смешка. Однако не менее остро, ярко Мотидзуки ощутила и раздражение, зародившееся в груди из семени надменности, брошенной начальником с таким высокомерным видом, будто бы он сам мог справиться с задачей и за меньшее время. «Как у нас говорят: «если бы да кабы». Замечаю, что у всех умных людей привычка недооценивать способности других», — она тут же вспомнила Сасори и его жалобы на симпозиумы «для специалистов среднего уровня интеллекта; остальные могут оригами из листов блокнота составлять, чтобы научиться хотя бы чему-то за эти в пустую потраченные дни». Сдержала усмешку, прикрыв её низким кивком и словами: — Сделаю всё возможное, Тобирама-сама. — Хорошо. Значит, переходим к следующему вопросу, — он сцепил руки в замок и положил их на столешницу. — Вашему рабочему месту, Вэи-сан. Оно будет располагаться этажом ниже. Отдельный, с позволения сказать, кабинетик. Не слишком просторный, но для вас и ваших словарей места найдётся. Серые глаза стали казаться ещё больше из-за удивления, расширившего черноту зрачка. «С чего такая щедрость? Явно ведь не просто так… Какому переводчику вообще полагается отдельный кабинет?» — Мотидзуки решила прояснить вопрос сейчас, а не терзаться им после, в «личном кабинетике». — Позвольте узнать, почему я не могу работать в опенспейсе с остальными переводчиками? — Во-первых, для вас нет места — все переводческие места в фирме заняты, — директор, выводя с лёгким нажимом каждое слово, не спускал глаз с неподвижной пиарщицы, устроившейся, как и в прошлый раз, у края кресла. — Во-вторых, это коммерческая тайна. Так как вы уже ознакомились со своим обязательством о её неразглашении, то, полагаю, вопросов, почему иным лицам не следует знать о настоящем деле возникнуть, как мне представляется, не должно. Тобирама прервал свою речь ненадолго, пару мгновений, — достаточно, чтобы подчинённая осознала сказанное, недостаточно, чтобы ответить или задать встречный вопрос. — Вы не избежите расспросов о том, что переводите со стороны новоиспечённых коллег. Будете молчать — начнут подозревать. К тому же Окамото Изава, ваш японский коллега, непременно захочет узнать, документы каких партнёров перепоручили вам. Придется говорить следующее, — он отвёл взгляд куда-то за спину Вэи, — так как Изава-сан занимается всей входящей-исходящей документацией, а так же перепиской на русском языке, то подобное перепоручить вам просто не могли. Потому, Мотидзуки Вэи, для всех вас наняли для того, чтобы переводить для нас телефонные переговоры. В этом Изава-сан не так хорош, как в письменном переводе. Опять тяжесть его внимания опустилась незримым давлением на девушку. Ей уже было не до одури страшно, как вчера, однако, растекающийся по телу холодок напряжения мешал сосредоточиться. Хотя и следовало бы, как понимала Мотидзуки. Её беспокоила неясная секретность всего предприятия. «Почему фирма не может открыто сотрудничать с теми компаниями? Какими вообще?» — она напрягла пальцы, силясь не обхватить пальцами юбку. Слишком неприкрыто очевидным вдруг предстанет перед директором её волнение, сомнения. — «Вдоль и поперёк перечитала все бумаги, но не нашла даже упоминания… Вот уж точно жадный платит дважды». Вэи встретила его взгляд на долю секунды. Он словно пытался впиться в её душу, выдернуть из глубин то, что ему необходимо знать об этой русской, которую неизвестно каким ветром занесло с материка на острова. — В таком случае, могу ли я узнать теперь, когда я связана с этим делом обязательством о неразглашении… — её мягкий, плавный голос звучал не как вчера — напряжённо-робко, но с твёрдым напряжением человека, пытающегося понять природу своих новых обязанностей. — Почему следует соблюдать такую секретность и что за отрасль, компании, с которыми я тоже буду иметь дело. Опосредованно. Но всё же… Холодный прищур ощущался едва ли не материальным: прикосновение взгляда выбивало дыхание из груди. Монотонно тихо тикали громоздкие настольные часы. Законсервированная закрытыми окнами и дверями тишина кабинета давила на сознание. Время будто остановилось. Замерло. Как и сам Тобирама, который на протяжении всего разговора не изменил позы и даже не шевельнулся. «Стальная выдержка… Он действительно похож на статую больше, чем мне казалось изначально», — подумала Мотидзуки, прежде чем грубый голос вновь полоснул слух. — Можете. Ради этого я и назначил вам встречу, Вэи-сан, — он произнёс её имя будто бы с нажимом, им же клеймя девушку. — Мы, то есть, я и ещё некоторые руководители, а так же крупные акционеры, намерены приобрести компании, обслуживающие нефтедобывающую отросаль. На Сахалине. Близость расположения выгодна как-никогда, если начинаешь разрабатывать новое направление, за которым нужен глаз да глаз. Я беру в учёт не конкретно неизведанность отрасли для компании — с этим проблем нет, когда есть специалисты и консультанты, которых можно привлечь. Зато проблемы есть с людьми: управляющими, работниками, в конце концов, владельцами этих объектов. Вэи продолжала ощущать на себе его неотрывный взгляд: казалось, будто её лица со всевозможной бестактностью касались невидимые руки. Тобирама продолжал: — Менталитет людей бывшего СССР для нас непонятен. Следовательно, выстроить грамотное сотрудничество и систему управления предприятием здесь не сможет никто. Я в том числе. Поэтому вы для нас, считайте, как Ариадна для Тезея: спасительница, которая выведет нас из лабиринта непонимания этой легендарной «русской души», — Мотидзуки могла поклясться, он изо всех сил сдержал иронический смешок. — Но с той лишь разницей, что в отличие от неблагодарного Тезея, вас компания одарит достойной наградой за сотрудничество. Думаю, по условиям нового договора это и без моих слов ясно. Мотидзуки кивнула. Действительно, выплаты за переработку, почасовой последовательный перевод переговоров были, по крайней мере, выше рыночных. «Иначе я бы не взялась в такое мутное предприятие… Но к чему же секретность?» — подумала она и вздрогнула, когда руководитель дал ответ именно на этот вопрос. По-детски нелепая догадка смутила взрослую девушку: «Да он мысли читает!» — Секретность дела обсуловленна тем, что ни мне, ни совету, ни акционерам не нужна шумиха в прессе. А буря разыграется, стоит только каким-нибудь «Businessweek», «Times» или «Нихон Кэйдзай Симбун» вынюхать об этом деле. Сразу же из засады выползут конкуренты и попытаются вырвать из рук договоры о приобретении — это раз. Тобирама откинулся на спинку кресла, так, как, по представлению Вэи, это делают начальники: с непринуждённым чувством собственного превосходства. Оно было вполне обусловлено окружающей обстановкой, которая принадлежала ему. Положением её самой, так как судьба её карьеры находилась в его руках. И он, если продолжать проводить параллель с греческой мифологией, точно мойра смерти Атропос, мог перерезать эту нить и прекратить существование её карьеры в миг. — Такая тривиальная, по меркам бизнеса, неприятность, однако, влечёт за собой неизбежный рост стоимости компаний — мы окажемся в условиях тендера. Побеждает тот, кто предложит больше, — Тобирама больше не смотрел на неё, переключив внимание на нечто за спиной Мотидзуки, которая наконец-то смогла выдохнуть спокойно. — Мы можем предложить больше. Но мы не хотим. Это идиотство переплачивать за откровенно убыточное производство лишь для того, чтобы покрасоваться перед миром мощью своих капиталов и немощностью интеллекта. «Его язык разит как самурайский меч!» — ей едва удавалось сдержать улыбку. Вэи немного расслабилась: холодные тиски канцеляризма, который директор вплёл в свою речь, наконец-то разжались. Осуждённая на непростое сотрудничество могла вздохнуть спокойно, равно как и послушать речь, не напоминающую диалог в учебнике для изучающих деловой японский язык. — Мы выкупим эти компании, чтобы провести реорганизацию и реструктуризацию. Обновим мощности. Вернём съехавший поезд обратно на рейсы — это два. Мужчина показательно загнул второй палец. Он, точно учитель, пытался вбить в голову недалекого ученика знания, чтобы тот не опозорил его на экзамене. И вновь Вэи вспомнила прошлое, свои занятия с репетиторами по математике, которые, сколько не пытались объяснить крохотной восьмикласснице, как работать с формулами, но результат всегда оставался неизменным. Гадко. Начальник, возможно, видел её так же, как и те несчастные учителя — отсталой особой, одарённой уникальной способность не понимать элементарных вещей. «Нет… Страхи… Глупость! Он просто объясняет, чтобы поняла… Ничего плохого он не думает… Он вообще не знает меня…» — неимоверным усилием воли Мотидзуки разогнала этот гудящий рой назойливых мыслей. Сосредоточилась на речи начальника. К тому же настойчивая сила его голоса не позволяла слушающему отвлечься от слов говорящего надолго. — Деньги, не потраченные в бессмысленной гонке, пойдут в оборот. Он принесёт доход и приобретение окупится спустя несколько лет. Ваши же и выиграют в этом деле. По крайней мере, поймут, что производство следует обновлять не раз в двадцать лет. Тогда нефтедобыча увеличится в разы, а так же станет менее ресурсозатратной. Бросив взгляд на английские часы, хмыкнул. — И, последнее, так как наше время подходит к концу. Три — акции компании могут подняться в цене. Текущая котировка устраивает нас вполне. Излишне высокая цена, на данный момент, принесёт больше вреда, чем пользы. Мы стараемся держать стабильный уровень для привлечения новых акционеров и инвесторов. Тишина вновь заполнила кабинет. Однако, к своему удивлению, Вэи обнаружила, что отныне она была не удушающей, но скорее спокойной. В такой приятно обдумывать услышанное и сказанное. Она словно бы оказалась в старинной готической библиотеке Оксфорда. По словам Сасори в Бодлианской библиотеке царила именно такая, «интеллектуальная тишина». — Вы поняли меня? — Вполне. Вы хорошо объясняете. — Польщен, — без чувства сказал он. Рука замерла над кнопкой вызова секретаря. — Я приду к вам сегодня-завтра, как и обещал. Вы расскажите мне в подробностях обо всех нюансах, которые вычитаете. Так что готовьтесь мучиться, госпожа Мотидзуки, — впервые за весь разговор Тобирама… усмехнулся. — Я въедливый ученик. Свободны. — Есть, Тобирама-сама! Всё будет исполнено в лучшем виде! — отрапортовала Вэи, обхватив хрупкими короткими руками тяжёлые папки. Она едва ли не подскочила, но не столько от желания сбежать из «мрачной твердыни», сколько от радости внезапного открытия. Возможно такое же чувство охватывало сердца великих мыслителей? Вэи не знала. — Хорошего Вам дня! — своё пожелание она высказала уже у самого выхода. Ответом ей послужил тот же рокочущий смешок. Но отныне она знала точно… «Тобирама-сама — не холодная статуя. Он такой же человек как и все».***
— Располагайся, — бросила Натсуми, прежде чем с хлопком закрыть темную дверь «кабинета» новоиспеченной переводчицы. Та, с удовольствием опустив тяжёлые папки на стол, огляделась. «Теперь я понимаю, почему Тобирама так насмешливо называл его «кабинетиком». Я не представляю, как сюда втиснули стол», — Вэи сделала шажочек и вот она уже стоит рядом с офисным креслом, плотно задвинутым к столу. — «Может его сюда всобачили сразу, как строить начали? Тогда я ещё пойму… Ой, а плохо, что дверь открывается внутрь, а не наружу, меня Тобирама-сама так и пришибить может» Игривое настроение растаяло в миг, смытое чёрным мраком заголовка утренней газеты: «Погиб при исполнении долга…» Мотидзуки сдавленно выдохнула. — Всё никак не могу забыть… Страшно представить, сколько в Японии таких «Хара Сэтори» сейчас, которые из-за непосильной ноши готовы лишиться ее вместе с жизнью, — она шептала, не боясь быть услышанной, осмеянной. Рядом с её новым рабочим местом располагалось хозяйственное помещение, а напротив — уборная. И там, и там люди, зачастую, не задерживались надолго. Вэи была буквально предоставлена сама себе. Никакого Игараси Хаята, реющего по опенспейсу, точно сокол в поисках добычи. Только тишина и одиночество… То, от которого не хочется мчаться без оглядки. Вэи, для того, чтобы отвлечься, решила рассмотреть каждую вещицу, отныне находящуюся в её распоряжении. Весь кабинет — три стены и одно панорамное окно в пол. Светло-бежевая краска визуально немного увеличивала крохотное помещение. По крайней мере, Мотидзуки казалось, что она сидит не в коробке из-под спичек, но хотя бы в пачке из-под сигарет «Беломорканал». Она улыбнулась забавному сравнению: за четыре года в Японии успела даже соскучиться по ядрёному вкусу, запаху и бело-синей пачке. «Сказали бы раньше — не поверила бы», — подумала она, разглядывая нехитрое убранство стола. Лёгкий, на тонких металлических ножках, с тремя выдвижными ящичками, тянущимися к полу. На нём гордо красовался громоздкий компьютер с выпуклым, точно живот у почтенного джентльмена, экраном. Телефон вместе с факсом стоял по другую сторону от ПК. Однако, при этом, на столе оставалось достаточно места для бумаг и нескольких книг. Прибитые справа полки явно должны были компенсировать недостаток пространства. Полупрозрачный лоточек для документов, водружённый на нижнюю, переливался блеском светло-розового пластика. Слева от стола кое-как вместилась узкая тумба. Она была занята принтером. «Тому, кто устраивал здесь всё пришлось попотеть! Кому, как ни человеку, жившему в общежитиях и «хрущёвке», знать, как ценен каждый сантиметр квадратный. Я умолчу о метрах», — Вэи повесила пальто на спинку стула, рюкзак поставила под ноги. Она радовалась. Тихо, про себя, наслаждаясь этим животворящим светом счастья, воодушевления перед чем-то новым, неизведанным. Однако, безусловно, интересным. «Тобирама-сама… он сложный человек. Противоречивый. Как Сасори, но другой, — более… Не знаю, сейчас не знаю. Но мы будем работать следующие два месяца. Может тогда я пойму какой он «более другой»? По крайней мере, не жуткий тиран, каким его рисуют, сравнивая с Ода Нобунагой. Хотя ему этот образ вообще не подходит», — упершись локтями в столешницу, она обхватила ладонями лицо. Неотрывно, с упоением смотрела на огромное стекло, на город, им ограждённый. Токио не казался маленьким с высоты. Мотидзуки даже сказала бы, что он представал перед смотрящим во всём своём громоздком, неподъёмном, величественном великолепии. Шпили небоскрёбов, плоские крыши магазинчиков и многоэтажек, раскидистые постройки растягиваются по всему обозримому пространству. Серая пелена небосвода растекается над мегаполисом, точно стеклянный купол, укрывающий «снежный шар», — такой волшебный, чудесный сувенир. Сасори подарил ей один такой, на Рождество. Об истинном смысле праздника Вэи узнала в далёком детстве от прабабушки, рассказавшей шёпотом, украдкой. Спустя годы девочка поняла, почему они не справляют такое светлое торжество. А разведать больше ей удалось лишь недавно, от Акасуны, с удовольствием поделившегося с ней подробной историей праздника, а так же фотографиями гигантской ёлки на Тайм-Сквер, в Нью-Йорке. «Поэтому не хочу, чтобы люди, как я, не знали о других народах практически ничего… Такая политика не приводит к добру, а к одним лишь недопониманиям, конфликтам», — она смотрела на тянущееся серой полосой японское шоссе, но вспоминала практически такое же, родное, московское. Ничего в стране Восходящего Солнца не казалось ей похожим на уклад и образ оставленной Родины, со всеми её достоинствами и недостатками. — «А ведь именно через литературу мы воспринимаем образы других стран. Пусть приукрашенные, где-то преувеличенные красного словца ради… Однако, как иначе узнавать о чем-то новом, далеком, если не путешествуешь, не можешь? Остаётся лишь уповать на совестливость автора и свою фантазию». Вэи едва заставила себя оторваться от окна: пора было приступать к делу. Она не намеревалась, при всём уважении к начальству, спускать ему с рук такое насмешливое пренебрежение навыками сотрудников. «Вот увидит, я справлюсь за три дня…» — она достала из жёлтой папки первую стопку, бережно запакованную в файл. — «Пока не знаю как… На тяге упрямства, кофе и дурости. Но я покажу ему, что значит уважать чужое образование… Интересно, а какой он университет закончил? Не Оксфорд ли случаем?» Мотидзуки тихо рассмеялась. Решила спросить у Сасори, закончившего магистратуру и аспирантуру в этом университете, который стойко ассоцировался с безупречными знаниями и запредельным престижем. Наклонилась, чтобы достать словари, тетради-черновики и необходимую канцелярию. Когда на столе не оказалось свободного места, Вэи, оглядев поле битвы, выдохнула. До боли решительно сжала карандаш в маленьком кулаке. «Всё ради того, чтобы стать профессором. Буду преподавать литературу, японскую и зарубежную… Ведь именно так можно донести до людей, что нет культуры «лучше» или «хуже», есть культура — другая, отличная, а потому интересная, а не страшная, таящая в себе опасность. В конце концов я уже столько прошла, разве остановлюсь на достигнутом?» — воодушевляющая мысль вдохнула в девушку энергию и запал, столь необходимые для переводчика. Хотя бы для того, чтобы прочитать текст в первый раз, не отвлекаясь на внешние раздражители… Половина девятого. Работа началась.