Горькая карамель

      Ужин прошел не в самой доброжелательной атмосфере. Я попала в чопорное высшее общество, где не терпели невежд. Сидя за столом, я терялась в бесконечных приборах, потому старалась есть мало, сколь бы вкусными не казались блюда.       Роберт позаботился, чтобы я не заявилась к его семье в «ужасных тряпках и с размазанными, как у панды, глазами». Едва я перешла порог дома, он отправил меня переодеваться. Несколько служанок почти пол часа приводили в порядок мои волосы, ногти и лицо. Подбирали платье и украшения, остановившись на не самом привлекательном бледно-зеленом цвете ткани и ожерелье из крупных жемчужин. Весь ужин оно душило меня, словно было сделано из свинца. Или то слишком тяжелые взгляды давили на меня, как будто пытались уничтожить, выжить из мира роскоши в ту канаву, откуда меня достал Роберт.       В столовой играл небольшой живой оркестр. Несмотря на музыку, я слышала, как ударялись ложки о край тарелки на противоположном конце стола. Дома мы всегда болтали во время ужина, смеялись, делились впечатлениями, пережитыми за день. Здесь всё было иначе. Наигранная манерность, показное высокомерие. Я чувствовала себя лишней, и одновременно будто сливалась с интерьером в тех же холодных зеленоватых тонах, теряя индивидуальность.       Очередная женщина, всего лишь прихоть избалованного сына. Я не была желанной невестой.       — Если бы слухи не просочились в прессу, удалось бы замять это недоразумение, — шептались гости после того, как доели вторую перемену и встали из-за стола, чтобы размяться.       Кого замять, скандал или меня, уточнить не удалось. За весь вечер я не произнесла ни слова, кроме сдержанных холодных приветствий. Стояла рядом с Робертом, как дополнение. Красивая декорация, которой было приятно хвастаться перед друзьями.       До подачи десерта я отпросилась в дамскую комнату. Оставшись в одиночестве, схватилась за край раковины и судорожно вздохнула. Запрокинула голову, чтобы слезы не испортили макияж. В зеркале отражалась прекрасная молодая женщина. Нежная и утонченная, с аккуратной прической, сдержанным макияжем и внешностью не уступавшей, а, возможно, даже превосходившей местных дам. Я понимала, почему Роберт выбрал меня. Почему так упорствовал. Однако я смотрела намного глубже. Видела растерзанное на куски сердце, ещё хранившее тлеющие остатки любви к другому мужчине.       Уильям не выходил у меня из головы. Стоило закрыть глаза, и я вновь видела его улыбку. Радость в глазах, восторг и восхищение, с какими он смотрел на меня. Мне мерещился его запах, чудился голос и смех. Я думала, что смогу справиться. Однако чувства оказались сильнее. Захлестнули меня с головой, не оставив ни единого шанса забыть.       Через несколько дней папе вернули работу. Фабрикой владели знакомые семьи Роберта. Они согласились принять в штаб механика, который чинил бы машину, заменившую столько рабочих. Мамины картины достали из архивов и начали снова выставлять в галерее. С подачи Роберта несколько особенно искусных экземпляров было продано за неплохие деньги. Стариков начали посещать на дому платные врачи. Я тоже получила доступ к дорогим и более качественным лекарствам, помимо инсулина. Постепенно жизнь начала налаживаться.       Однако никто дома не радовался, как прежде, даже в моменты чудовищной нищеты. Родные были в трауре, особенно когда замечали на моих руках синяки. Роберт не относился к типу деликатных мужчин, позволяя себе грубо ухватить меня, с силой сжать руку или силком приподнять лицо за подбородок, чтобы вырвать поцелуй сквозь плотно сомкнутые губы. Он знал, что я не любила его, но безответность ничуть ни мешала Роберту рассуждать о нашем будущем, рисуя меня как верную и покладистую супругу.       — Вот увидишь, Абигейл, как сильно изменится твоя жизнь, — говорил он, когда подвозил меня домой. Я старалась поскорее выйти, Роберт же хватал за предплечье и держал рядом с собой. — Однажды ты привыкнешь. Возможно, даже будешь мне благодарна.       — Не жди, что я смогу полюбить тебя, — отвечала я, сдерживая стон. Крепкие пальцы сжимали руку так сильно, что я физически ощущала, как на коже багровели синяки.       Роберт лишь усмехался. Злорадно и победоносно.       — Это лишь бизнес, — отвечал он. — Мои братья принесли семье состояние, я же хотел видеть рядом с собой симпатичную мордашку, какую не стыдно будет вывести в свет. В отличие от их богатых страхолюдин.       Не удивительно, что жены его братьев люто меня ненавидели. Шептались за спиной, посмеивались над малейшей неудачей. Стоило многих усилий день изо дня терпеть их присутствие за чаем.       — Как вам шоколадная фабрика? — интересовались они, ехидно переглядываясь. — Правда, что знаменитый Вилли Вонка от одиночества совершенно обезумел?       — Говорят, он пытался утопить ребенка в шоколаде.       — А одного вообще едва не сжег заживо!       — Бедный растянутый мальчик. Как его звали, дорогая?       — Не помню, дорогая.       Я сжимала чашку так сильно, что едва не хрустело стекло. Им доставляло удовольствие видеть, как наполнялись яростью мои глаза. Женщины всегда были более проницательны. Однажды я имела неосторожность вступить в спор с самой матерью Роберта. Та нелестно отозвалась о последних сладостях великого кондитера. Я попыталась возразить, начала доказывать, что Вилли Вонка не мог допустить оплошности. Он был гением своего дела. Увлеченным так сильно, что… отказался от меня из-за обиды за свои творения.       Сердце болезненно кололо при любом упоминании Уильяма. С каждым днем я всё сильнее по нему скучала.       — Не думала, что в высшем обществе принято обсуждать пустую болтовню с базарных рядов, — я отвечала злым женщинам весьма ядовито. — Удивительно, как некоторые легко подвержены влиянию слухов.       — Зато никого совершенно не удивило, — отвечали он, снова обмениваясь многозначительными взглядами. — Что единственному оставшемуся ребенку, явному претенденту на победу, мистер Вонка решил не оставлять никакого приза.       — Уж не знаем, в чем же было дело…       Я так громко поставила чашку на блюдце, что все разговоры вокруг моментально затихли. Не хотелось демонстрировать, что колкие слова достигли цели, однако я заводилась слишком легко, когда речь заходила о семье. Особенно после известия, что остальные дети всё же получили обещанный шоколад. Десятки грузовиков последовали за избалованными, испорченными ребятами, в то время, как Чарли после отказа не был удостоен даже плиткой шоколада. Всё, что у него осталось, это бесконечная конфетка, пузырек шоколадных пузырей и огромное чувство вины за то, что мне приходилось против воли спасать семью.       Однажды я заметила, что Чарли стал часто уходить в город с огромной сумкой наперевес.       — Он решил, что сможет накопить денег и выкупить тебя, если будет много работать, — с печальным вздохом объяснила мама.       — Ясно, — я кивнула, понимая, что с братиком всё-таки придется поговорить.       Как оказалось, он нашел три работы. Подметал полы в парикмахерской, выносил помои из кафе и чистил обувь на улице. За последним занятием я застала его в день перед венчанием с Робертом. Стоя возле деревянных стульев, Чарли говорил с группой мальчишек и что-то пытался продать им.       — Не гони, — хмурились те недоверчиво. — Чего, правда сам Вилли Вонка тебе её отдал?       Мальчишки передавали из рук в руки бесконечный леденец. На сожаление в глазах Чарли было больно смотреть. Грязные, липкие пальцы касались его самого дорогого сокровища. Того немногого, что осталось от похода на фабрику.       — Предлагаю два доллара, — самый внушительный мальчишка достал из кармана горсть монеток. Он хитро подмигнул товарищам, прекрасно понимая, что Чарли согласился бы на любые деньги. — Больше не дам. Вдруг ты сам его украл?       — Неправда, — насупился братик и хотел забрать конфету, но хулиганы бросили в него деньги и собирались было побежать прочь.       Я вышла из-за угла как раз вовремя. Ловко выхватила леденец из вскинутой вверх руки.       — Эй, дамочка! — возмутился было мальчишка, однако товарищ пихнул того локтем под ребра.       — Тише ты, это невеста барона.       Внутри неприятно кольнуло. Газеты делали своё дело, о нашей с Робертом помолвке знал весь город. Даже уличная шпана.       Я достала из кошелька десять долларов и отдала мальчишкам. Обрадованные, те кинулись в ближайший магазин, яростно споря, какие сладости лучше купить.       — Спрячь-ка её, хорошо? — я отдала Чарли леденец. Улыбнувшись настолько добродушно, как могла. — Милый, я признательна за то, что ты пытаешься сделать, но…       — Это бесполезно, — Чарли тщательно вычистил подарок Вилли Вонки, бережно завернул в платок и убрал в карман. — Дедушка Джордж так говорит.       — Грубовато, конечно, но ты же понимаешь, что в его словах есть доля истины, — объяснила я мягко и кивнула на небольшой парк на другой стороне улицы. — Поговорим? Как два взрослых человека.       Чарли кивнул. Торопливо собрал щётки в сумку и последовал за мной. Весна постепенно вступала в свои права. На улице стало теплее, по дорогам бежали первые ручейки из талого снега. Я вспомнила, как мы с Чарли любили пускать по ним бумажные кораблики в детстве. Соревновались, чей уплывет дальше. Как собирали смолу с деревьев и жевали, будто дикие лесные жители. Как повязывали ленточки на ветки с первыми распустившимися листочками. Бабушка Джорджина говорила, что так в старину делали на удачу.       Шагая по аллеям с Чарли, я уже не чувствовала в себе былого запала. Не хотела играть, как раньше. Словно всю прежнюю себя отдала Вилли Вонке с крошечным голубым цветком. Братик тоже не испытывал желания веселиться. Уже завтра я должна была выйти замуж, и он чувствовал за то свою вину. Не нужны были слова, чтобы я догадалась. Я знала Чарли очень хорошо.       — Красиво, правда? — я указала на дерево вишни, сошла с аллеи прямо в вязкую грязь и направилась вперед. Лишь на миг задержалась, чтобы подозвать Чарли. — Ты идешь?       Он направился следом. Сумка была слишком тяжелой, братик едва волочил её на плече. С огромным облегчением сбросил на сухую прогалину. Все ветви вишни были усеяны ранними, совсем крошечными листочками. Поистине, весна в этом году наступила рано. Я мягко сняла высохшие почки и расправила лепестки. В лучах солнца те сверкали, будто были покрыты сахарной глазурью.       — Аби, — Чарли первым начал разговор. — Скажи, тебе обязательно выходить замуж?       — Ты знаешь, что да, — я принялась стирать с пальцев рыжеватую смолу. Не хотелось обманывать брата, но и говорить всей правды я не собиралась. — Роберт не такой плохой человек, как ты думаешь. Он помог нашей семье, обещал на следующий год устроить тебя в частную школу.       — Да, только… разве он любит тебя?       Я усмехнулась. Придется врать как можно более убедительно.       — Говорит, что любит.       — Тогда почему он бьет тебя?       Вопрос застал врасплох. Я не ожидала, что Чарли заметит синяки. Прятала их, как могла, но всё равно не доглядела.       — Разве человек, который по-настоящему любит, станет причинять тебе боль? — Чарли искренне не понимал тех вещей, на которые даже я, взрослая женщина, искала ответ. — Вилли Вонка никогда бы тебя не ударил.       — Чарли, — одернула я брата, а сама ощутила, как болезненно сжалось сердце. — Пожалуйста, я же просила…       — Так не должно быть, — Чарли надулся. — Почему нам нельзя всё ему рассказать?       Я устало вздохнула. Если бы Чарли только знал, как сильно я хотела вернуться на фабрику. Рассказать о своих чувствах, диабете, фальшивой свадьбе ради спасения семьи. Каждый день я боролась с желанием попытаться все исправить.       Оставив слова брата без ответа, я достала из кармана пальто платок Уильяма, которым он перевязал мой порез на руке. Шелковистая ткань ещё хранила аромат шоколада и дорогого парфюма. Ароматы самого счастливого дня в моей жизни. Сперва я прятала платок, боялась к нему прикасаться. Потому что было слишком тяжело. Последние дни я всегда носила его с собой. Как напоминание, что существовала в мире настоящая любовь.       Ветви вишни задрожали от ветра. Отбросив с лица волосы, я долго смотрела на чистое небо, наслаждалась теплыми солнечными лучами. Закрыла глаза и представила, что вновь оказалась в волшебном зале, сотворенном из шоколада. Вспомнила улыбку Уильяма. Трепет в его глазах и легкую неуверенность, когда он снимал сахарный лепесток с моих волос.       Я вспомнила, как он крепко придерживал меня, пока лодка неслась по бурным шоколадным потокам. Миг, когда я поняла, что симпатия была чем-то большим, пока незнакомым. Как мы говорили, играли в «гадалку» и узнавали друг друга. Постепенно, не торопясь. Я ощутила легкий укор совести за то, что назвала Уильяма ужасным человеком и ударила локтем по лицу. Но от воспоминаний о прикосновении к его щеке сердце начинало трепетать от радости. То, как крепко Уильям держал меня за руку, как заступался и с какой нежностью смотрел, было самым бесценным.       По щеке покатилась слеза. Смахнув её, я глубоко вздохнула, набралась смелости и осторожно завязала платок Уильяма Вонки на самой красивой веточке вишни. Пальцы дрожали, я едва сумела затянуть узел. Когда все было готово, медленно попятилась назад, глядя на платок и прощаясь с последним, что связывало меня с удивительным кондитером.       Единственное, что мне осталось, это воспоминания.       Чарли взял меня за руку и прижался, словно бездомный котенок. Я приобняла его, поцеловала в макушку. Кудрявые волосы были растрепаны, пахли дешевым мылом. Совсем как раньше, до того, как Роберт ворвался в нашу жизнь и обменял меня на деньги. Как бы странно не казалось, но запах волос Чарли дал ясно понять — братик никогда не сможет принять моё решение. И почему-то от этого становилось чуточку легче.       Мы долго стояли, глядя на то, как развевался платок на ветру. Словно белый флаг, символ капитуляции.       В ту ночь, на кануне свадьбы, я впервые спала спокойно, не испытывая терзаний по поводу прошлого. Потому что именно в парке, оставляя вишню позади, я окончательно сдалась.