***
Громкие шаги эхом отдавались от сырых стен, покрытый паутиной потолок слегка дрожал над её головой из-за активных движений обитателей поместья. Сейчас Висенья спускалась глубоко в подземелья, чувствуя запах затхлости в носу и дикий холод внутри, словно она до сих пор находилась в тёмном лесу совсем одна. Так и не выбралась из пут убежища Дану, оставшись там навсегда. С их возвращения домой едва ли успело минуть пару часов. Стоило их ногам коснуться каменной площадки, как отец тут час же передал её в руки смотрительницы, и та уложила О’Дану в постель, предварительно дав выпить пару глотков Костероста. Признаться, первые полчаса ни о каком сне она даже не думала, то и дело прокручивая в голове всё то, что произошло с ней прошедшей ночью, и чувствуя дикое жжение в области груди, свидетельствующее о заживлении сломанных костей. Хотя, если говорить открыто, голова её соображала крайне плохо. Проведённая в лесу ночь казалась просто ужасным сном под сильной горячкой. Ведь как она, Висенья, смогла продержаться столько часов в холодном, мрачном лесу и вернуться живой и относительно здоровой? Без волшебной палочки развела огонь, подожгла ядовитую змею и сразилась с огромным оленем. Что уж там, лицом к лицу стояла с самым жутким драконом, какого ей только приходилось видеть! Это звучало нереально. Никогда ещё она не была в такой опасности и никогда ещё не справлялась с ней сама. Без отца или брата. Доказала, что за свою жизнь она ещё может побороться. Но думать об этом слишком долго не было как и сил, так и желания. И даже после крепкого и долгого сна находилась Висенья словно бы между кошмаром и реальностью. Быть может, организм так влияет на непривычный для него стресс? Или всё-таки дело было в том, что ей пришлось увидеть там? Лесные лабиринты, шесть змей появившихся из одной и чёрный как сама ночь дракон, который по своей воде отдал ей одно из своих яиц. Зачем? Для чего? Сейчас, находясь в родном доме, где всё было так просто и понятно, тот её вывод о земном воплощении самой богини Дану в виде древнейшего из драконов звучал как бред сумасшедшего. «Но ведь, она слышала её голос. И всё то, что происходило с ней в лесу, было чистой правдой. После того как Висенья всё-таки выбросила нож, который не имела права использовать на её земле, и проявила к живому существу милосердие, дорога сама открылась перед ней, приведя туда, куда нужно. Этот дракон не был обычным. Подобных ему особей и на свете то нет.» Вопросов было много, а вот ответов нет. И как раз в тот момент, когда девушка поднялась с кровати и надела поверх домашней сорочки шёлковый халат, в спальне вдруг прогремел хлопок, и домовиха, имя которой Нира, тихо пропищала, что сразу же, как молодая мисс будет готова, отец ждёт её в подземелье. А если конкретнее в хранилище сокровищ О’Дану, совсем неподалёку от крипты. Едва она успела исчезнуть в воздухе, как Висенья достигла входной двери, проворачивая ручку и быстро направляясь в названое место. «Пришло время поговорить с отцом по душам. Расспросить всё как следует и через любые препятствия получить ответ. Она устала послушно выполнять чужие приказы. Устала идти в темноту без спасительного фонаря. С ней должны начать считаться.» Ноги быстро переступали с одной ступеньки на другую, минуя крутую лестницу и очень скоро мягкий свет ударил ей по глазам, заставляя сощуриться. Смотрела она на куда более тёмное чем крипта помещение под землёй, где на положенном им месте хранились бесценные в своей значимости реликвии. Осторожно лежало на каменных стендах и блестело от чистоты древнейшее оружие, первые драконьи сёдла, уже успевшие окаменеть зубы и когти. Писания первых детей Дану выглядели так, словно сделаны они были не больше часа назад, а большое полотно, изображающее первый приход богини на землю, сохранило былые краски. Украшения, свитки, книги и многое другое. Всё было в состоянии точно отвечающем требованию какого-нибудь музея, так сильно отец желал сохранить былую память об их истории и предках. Так же, как и в помещении, где нашли покой умершие О’Дану, тут было много свободного пространства. Поэтому, когда Висенья сделала первый шаг с крутой лестницы, мужчина, что стоял в самом конце хранилища, тут час же обернулся на неё, едва заметно улыбаясь. Ах, да. Самая главная деталь. У дальней стены покоилось каменное изваяние богини Дану, красивой, великодушной женщины с длинными волосами и большими глазами, что смотрели на них сверху вниз. Изображена она была в длинном платье до пола и только одна лишь деталь отличала её от прочих изображений, которые часто можно было встретить в поместьях Ирландии. У её ног распластался, обвивая лодыжки змееподобным телом, дракон. С длинными, острыми рогами, как у самого дьявола, и такими же пронзительными глазами, в какие она с ужасом смотрела минувшей ночью. «Все ответы были под носом у неё столько лет. Стоило только посильнее раскрыть глаза…» — Проходи, Висенья, — Анвелл стоял прямо напротив каменного изваяния, от чего на фоне Богини-Матери выглядел совсем не таким грозным, как обычно. — Как ты себя чувствуешь? Кости срослись? — Да, всё хорошо, — девушка медленно прошла вперёд, и яркий луч на секунду заставил её зажмуриться. Свет от фонаря осветил лезвие меча Нуаду. Оружия, которое было пропитано кровью и болью своих врагов. — Эльф передала, что ты ждёшь меня. Мужчина кивнул. — Верно. Рука его взметнулась в воздухе, подзывая к себе, и Висенья подошла ближе. Стоило ей поравняться с отцом, как она вдруг заметила, что у ног статуи лежит то самое яйцо, которое она вынесла из леса на рассвете. Несколько часов назад из-за адреналина и страха в ту минуту, когда девушка увидела его впервые, оно показалось ей нечеловечески красивым. Стоило представить, какой великолепный дракон вылупится из него, как дух её вот-вот был готов покинуть бренное тело. Под разным освещением бледно-голубые чешуйки переходили в насыщенный, синий цвет. Словно пена и волны в водах залива. Взгляд её скользнул вправо, и к своему удивлению девушка поняла, что рядом с ним лежит ещё одно яйцо. Только вот, от взгляда на это сердце жалобно заныло, комом собираясь где-то в груди. Рядом с таким красочным и ярким оно выглядело как совсем чахлый птенец в гнезде полном орлов. Бледно-зелёного, болотного цвета, который едва проглядывался под слоем коричневой корки. Словно яйцо это было найдено тысячи лет назад глубоко в недрах земли. Успело окаменеть настолько, что никаких сомнений не оставалось в том, что ничего живого в нём давно уже не осталось. Выглядело как доисторическая окаменелость, которую она, к слову, никогда до этого тут не видела. «Видимо, один из первых драконов, который по какой-то причине так и не вылупился. Редчайшая реликвия. Такую хранить в общедоступном месте нельзя.» — Что ты видишь, смотря на них? — тихий голос мужчины вдруг нарушил образовавшуюся тишину, заставив её поднять взгляд. — Что чувствуешь? Такой вопрос, с большего, застал врасплох, но испытания в лесу заставили её переосмыслить очень многое. Больше Висенья не боялась ошибаться. Раз уж сама Дану простила ей ужасную ошибку, то и другие обязательно просят. Главное, не упустить момент, когда ещё можно всё исправить. Залечить оставленные раны бадьяном. — Я вижу жизнь и смерть, — она плавно провела рукой по воздуху, указывая сначала на одно яйцо, а после другое, что по цвету почти сливалось с камнем позади себя. — В этом кипит жизнь, потому оно так выделяется на фоне второго. А это так и не смогло исполнить своего предназначения, но может сохранить в себе историю. Этот дракон ведь кому-то принадлежал. Голубые глаза Анвелла впились в то, что когда-то было прекрасным началом новой жизни, но так и не стало. И в один момент она заметила, как взгляд отца стал более глубоким, тяжёлым. На мгновение верхняя губа дрогнула, а глубокая морщина залегла меж тёмных бровей. Будто бы мужчине было больно смотреть на него. — Всё правильно, а знаешь, кому оно принадлежало? — О’Дану отрицательно покачала головой и непонимающе переводила взгляд с волшебника на яйцо, пока вдруг тот не сказал. — Твоему брату. Стоило этим словам слететь с его губ, как Висенья громко выдохнула и опустила глаза в пол. Уже понимая, что речь идёт явно не об Идене. Это яйцо её погибшего брата, который прожил всего сутки и, можно сказать, ценой одного дня своей жизни забрал у неё мать. Оно не смогло исполнить своего предназначения, потому что О’Дану, что должен был обладать им, погиб. Всего за два года когда-то живое яйцо превратилось в пустой камень. Как и его хозяин, оставляя в мире живых от себя одни только воспоминания. — В день, когда Эйны не стало, а твоего брата достали из её чрева, оно так и не треснуло. Тогда я понял, что он обречён, но до последнего не хотел в это верить, — рука Анвелла покрепче сжала рукоять трости, словно мужчина надеялся, что помочь она сможет не только с больной конечностью, но с такими же болезненными воспоминаниями. — А после его смерти с каждым днём оно стало превращаться в камень. Этот дракон должен был быть ядовито-зеленым, как сказала мне Унаге, свирепым и опасным как яд. В день своего испытания я вынес из леса два яйца: это и покрытое ярким золотом. С первым криком Идена из него вылупился Нуаду. Оговорка ударила по ушам, заставляя слегка прищуриться. — Два яйца? Но тут же она поняла, что Анвелл не ошибся. Его глаза оторвались от того немного, что осталось от дракона погибшего сына, и ясным взглядом впились в лицо дочери, что стояла прямо сейчас с ним. Живая. — Да, Висенья, я вынес из леса два яйца. Мой отец вынес одно. Твой прадед тоже вынес два. Ровно столько, сколько необходимо для детей О’Дану. Для тех, кто будет связан с ними кровно. Несмотря на такое складное объяснение, кое-что всё-таки не укладывалось, вынуждая шестерёнки в голове начать пыхтеть и крутиться. — Выходит, что в день испытания все О’Дану выносят столько яиц, сколько детей у них будет? Ровно сколько, сколько необходимо для ритуала? — Анвелл подтверждающие кивнул, но ситуацию это никоим образом не исправило. И девушка принялась говорить дальше, опасаясь, что это она его неправильно поняла. — Но ты сказал, что вынес два. Это яйцо и яйцо Нуаду. Но ведь детей у тебя трое? — мужчина снова кивнул, смотря ей прямо в глаза. — Тогда, где было моё? Лампы тихо поскрипывали и еле заметно шатались, только лишь эхо их разговора перебивало звуки этой приятной, умиротворяющей тишины. — Не знаю. Ни одна живая душа на этой планете не видела её яйца, включая меня. В день твоего рождения кровной магией с ней ты связана не была. В лицо вдруг ударил жар. Сложно сказать, было ли дело в горящих лампах или чувстве, которое она испытала. Отрицание. Полное отрицание. «Не может такого быть! Они с Мейлой — одно целое! Она её сестра, Висенья перенимает её мысли и чувства! Такого просто не может быть!» — Не связана?.. — воздух вокруг буквально стал горячим. Горло пекло и болело с каждым вздохом. — Но, как? Неожиданно для неё, Анвелл вдруг улыбнулся и раскинул руками. Голубые глаза смотрели на неё так прямо, так ярко мерцали в оранжевом свете, что казалось, будто он видит дочь впервые в жизни. — Я должен задать тебе тот же вопрос, Висенья. Как? Как так вышло что ты, в год отроду, не умея толком ходить и разговаривать, пошла в самый опасный и непредсказуемый лес на всём земном шаре и мало того, что выжила, так ещё и принесла в руках маленького дракона? — весь его тон так и был пропитан горькой иронией, но девушка слушала его раскрыв рот и никак не могла понять, о чём вообще идёт речь. — Как, Висенья? «Пошла в лес?! Принесла дракона?! В год отроду?!» Звучало всё это как абсолютно не связанный между собой набор слов. Словно какой-то сумасшедший выкрикивал всё что придёт ему в голову на просторной улице полной здоровых людей. — Я не понимаю, о чём ты говоришь… — в горле пересохло, в то время как мозг подкладывал перед глазами такие недавние воспоминания. Чувство, которое она приравняла к ностальгии, стоило им пересечь тот туман. Ощущение, что она уже была там когда-то. — Я не могла… — Могла! — тут же горячо заявил Анвелл и взял её за руку. — Конечно же могла, Висенья, теперь я вижу это так чётко! Так ясно! — похоже наконец заметив, что глаза его дочери напоминают по диаметру два галлеона, глава дома слегка склонился к ней, говоря тихо и внятно. Чтобы она могла вникнуть в каждое слово. — Я вынес из леса всего два яйца, Висенья. И в день, когда ты появилась на свет, это яйцо так и не треснуло, ведь предназначалось твоему младшему брату. Но тогда мы с твоей мамой не знали этого, и обратились за помощью к Туата Де Дананн. Мы привели тебя к ним в твой первый день рождения, а когда Унаге сказала мне, что этот дракон не твой, я не знал, что мне делать. Никто не знал. Никогда ещё в истории нашей семьи не случалось чего-то подобного. Она не позволила мне забрать третье, потому что хотела, чтобы ты сделала это сама. «Он и мама. Вот откуда Гантека знала Эйну. Мама была там. Мама всё знала…» — Никто из нас не понял, как именно это вышло. Я оставил вас всего на пару минут, а когда вернулся, твоя мама сидела совсем одна, а тебя не было. Погода становилась всё хуже и хуже, ужасная вьюга, которая за пару часов покрыла всю округу толстым слоем снега. А ведь тебе тогда только исполнился год. Только представь, в каком ужасе мы были, как безутешна была Эйна, когда мы наконец осознали, что ты потерялась. Но ещё тогда, в тот самый день, я понял, что это лес забрал тебя. Что она хотела, чтобы ты её нашла. Пришла к ней сама. «Она. Она. Речь ведь о ней? О Дану?» Вопросы кружились волчком в девичьем сознании, но девушка старалась не перебивать. Пока у неё был такой шанс Висенья жадно слушала на них ответы. А Анвелл, казалось, был так сильно погружен в воспоминания о том дне, что даже не замечал, как крепко держит её пальцы в своих руках. Сомневаться не приходилось, эта информация гложила его много лет. — Несмотря на то, что я понимал, что найти тебя у меня не получится, я всё равно отправился на поиски. Я и все мужчины из деревни прочесали большую часть леса, но тебя нигде не было. Когда нам пришлось вернуться ни с чем, большего всего на свете я боялся обнаружить по пути твоё бездыханное тело. Ведь выжить в такой сильный мороз совсем ещё маленькому ребёнку просто невозможно, но ты сделала это, — только сейчас она увидела, как отец осознанно смотрит именно на неё, не куда-то сквозь, а прямо в голубые глаза, что были так похожи на его собственные. — И мало того, что ты смогла выжить, Висенья, из леса ты принесла вместе с собой красного дракона. Унаге назвала её имя. Mei-La, знаешь, что это значит в рунах? Как читается? — она не знала, ведь отец показал ей базовые, часто встречающиеся обозначения, но уж точно не настолько редкие. — Правящая. Дану выбрала тебя девятнадцать лет назад, чтобы именно ты стала следующей главой О’Дану. И Туата Де Дананн свято уверовали в это. Они прозвали этот день днём первого снега. Висенья не знала, что сказать. Слов просто не хватало, чтобы описать всё то, что она чувствовала сейчас. Шок и осознание накрыли её огромной волной, грозя вот-вот потопить на дно океана. Всё сходилось. Недостающие пазлы постепенно сходились гранями по своим местам. — Выходит, что в первый день рождения, наследницей была определена я? Так много лет назад? — Анвелл кивнул, и она высвободилась из её рук. — И всё это время ты врал мне? Врал Идену? Всю мою жизнь я слышала, что наследником будет он, а оказалось, что всё было решено давным-давно? — та обида, злость и гнев, которые она таила в себе все эти долгие годы, высвободились наружу, застревая в горле болезненным комом. — Как ты мог так поступить с нами? Впервые за много месяцев она вдруг увидела, как лицо отца искажается в искреннем раскаянии. Брови выгнулись, губы поджались друг к другу, а глаза остекленели. Он действительно жалел о случившемся. — Это не было только моим решением, Висенья. В этот день, стоило нам переступить порог дома, мы с Эйной поклялись, что оставим всё это в тайне. Что никогда и ни за что не возложим на тебя такое тяжкое бремя. Быть первой женщиной во главе О’Дану. Это тяжело. Очень тяжело… Прежде чем она успела себя остановить вырвалось возмущённое: — Тогда, почему же, ты решил рассказать об этом только сейчас?! Почему не сдержал обещание?! — Потому что, у меня нет выбора! — громкий голос эхом отдался от каменных плит, заставляя звучать тот ещё более отчаянно. — Мне пришлось его нарушить! Больше всего на свете Эйна мечтала, чтобы ты прожила спокойную жизнь! Чтобы не гонялась за пророчествами и предзнаменованиями! Моё место — это самое опасное место в этой стране! Каждый, кто знает о нас, в любой момент может ударить в спину! Глава защищает дом собственной жизнью, таков порядок! Вот почему на эту роль всегда выбрались мужчины! И вот почему мы не хотели для тебя такой судьбы! Представляешь, как много людей будут недовольны таким раскладом?! Как много встанут против тебя?! Быть главой — не дар, нет, а проклятие! Настоящее проклятие! Невольно её взгляд скользнул к одной из покалеченных ног. Сложно было сказать, была ли это только игра света, или из-под ткани мантии, и правда, проглядывается что-то чёрное? — Но как же Иден? — мысль о брате вызвала в её душе смешанные чувства. Почему-то Висенья ощущала себя так, словно вот-вот ударит его кинжалом в спину. — Всю жизнь ты готовил его к этому. Что он скажет? Что подумает? Анвелл вдруг поморщился от боли, и девушка чуть заметно дёрнулась в его сторону, но он тут час же протестующе поднял руку вверх, вынуждая её остаться на месте. — Иден — мой сын, и я люблю его, так же как и тебя. Но в последние месяцы я стал замечать, что жажда победы ослепляет его разум. Я действительно думал, что смогу обмануть помыслы Дану, — он вдруг грустно улыбнулся и покачал головой. — Как наивно с моей стороны. Все мои решения всё равно, по итогу, привели нас к этому дню. — мужчина поднял свободную руку в воздух и как показалось ей, отрывистыми движениями стал поправлять воротник мантии. — Скажи мне, что ты знаешь о предсказании, сделанном твоим прапрадедом, Винчестом О’Дану? Тонкие брови непонимающе нахмурились. — Предсказание? Ты о том, что он говорил в предсмертном бреду? Послышался тихий лязг. Под рубашкой волшебника вдруг показалась серебряная цепочка. — Да, но это никакой не бред, Висенья. Мой отец пустил слух по поместью, что Винчест стал сходить с ума перед скорой смертью, но это ложь. Ложь на благо того, чтобы никто больше не узнал о тайне, которую ему удалось открыть. Накануне своей смерти он первый за сотню лет, кто сделал настоящее предсказание. У тебя бывали когда-нибудь сны, что предвещали будущее? Вспомнились всполохи яркого пламени на знакомом пейзаже. Поместье Кепелов сгорало в огне. Щепка за щепкой. — Нет, — голос в мгновенье ока сорвался, — никогда. — Как и у нескольких поколений О’Дану до тебя, — ободряюще сказал тот. — Такой дар — невероятная редкость, которая передалась нам ещё с тех времен, когда мы тоже входили в племя Туатта Де Дананн. Каждый их вождь видит сны с предзнаменованиями. Совсем как Унаге, — наконец в оранжевом свете фонарей показалось что-то маленькое, на тонкой цепочке, похожее на кулон. — Винчест видел сон, в котором Тир на Ног пал от рук захватчиков. В котором наш род канул в небытие, ничего не оставив. Ни наследников, ни драконов. — мужчина положил тот себе на руку и Висенья увидела небольшой серебряный медальон с печатью их герба на нём. Совершенно обычный, поверхность его была абсолютно гладкой. Она поймала себя на мысли, что сюда был бы очень к месту хотя бы один, маленький камушек. Насколько голо и не примечательно кулон выглядел. — Но никто не знал, что именно сможет к этому привести. Что станет отправной точкой, и тогда, на последнем издыхании, он спустился сюда и попросил у неё ответов, — оба повернули головы на статую подле себя, всё такую же молчаливую и неподвижную. — И она дала ответ, — их взгляды встретились в воздухе, — мы сами. Пришлось на несколько секунд отключиться от окружающего мира, чтобы вновь прокрутить в голове это фразу. — Мы себя погубим сами? — Да. Один из О’Дану приведёт нашу семью в небытие. Мой отец думал, что всё это чушь, но я так не считаю. Теперь уж точно, — мужчина вдруг взял её за руку и поднял ладонью вверх, кладя на ту холодный медальон. — Я думаю, что этот О’Дану — Иден. В день первого снега Дану выбрала тебя, чтобы ты смогла предотвратить падение нашего рода. Впервые нарушила собственные правила, чтобы спасти своих детей. Эта фраза тут же выбила её из вороха мыслей и быстрее, чем девушка успела понять, что говорит, она произнесла: — Но я тоже нарушила её правила, — воспоминания, что казались сейчас ужасным кошмаром, тут час же возникли перед ней вместо холодного подземелья. — Иден… Он дал мне в тайне от всех нож. И я воспользовалась им, почти убила животное в том лесу… Анвелл настороженно нахмурился. — Иден дал тебе нож? — она кивнула, но за собственным беспокойством и не заметила, как внутри голубых глаз промелькнуло что-то тёмное. — И что было дальше? — Я мгновенно получила наказание за это, — девушка громко взяла воздух в лёгкие, убеждаясь, что той адской боли она больше не чувствует. — В сумочке у меня была настойка бадьяна, и сначала я хотела уйти и забрать её с собой, но потом подумала, что не хочу оставлять его там, — в носу вновь защипало от этой картины. Ужасная, кровоточащая рана, которую она же оленю и оставила. — Не хочу, чтобы он умер по моей вине… Висенья была готова к тому, что Анвелл, такой серьёзный, ответственный и бесстрашный человек, который побывал далеко не в одном бою, громко рассмеется от её наивности и глупости. Подумать только, пожалела оленя. Но он не смеялся, напротив, смотрел на неё выжидающе, и когда понял, что продолжать дочь не сильно хочет, спросил: — И что же ты сделала? В ответ раздался шёпот: — Залечила бадьяном. Её глаза опустились в пол, а губы припали друг к другу, ожидая услышать выговор о безответственности, бестолковом переводе очень нужных зелий, но, к огромному её удивлению, вновь ничего из этого не последовало. И когда молчание слишком уж затянулось она решила поднять взгляд. Чтобы увидеть нескрываемую ничем гордость. — Поэтому она и выбрала тебя, Висенья, — большая рука легла на мягкую щеку, от чего голубые глаза в шоке расширились, — у тебя большое сердце. Только милосердие выведет нас из мрака, в которой мы вот-вот должны угодить. Поэтому ты станешь следующей. Наверное, момента лучше спросить о своей невероятной теории не будет. Раз отец не поставил её на смех после истории с оленем, то и теперь посчитать её за сумасшедшую не должен? Да и сколько можно лгать самой себе, ей просто хотелось поделиться с ним. Начать говорить так, как надо было ещё очень давно. — Тот дракон там… — дикое желание повернуться к изваянию справа от себя пришлось побороть. В эту секунду Висенья смотрела только в лицо отца. — Это ведь она, верно? Это Дану? Ещё несколько секунд он молчал, а после убрал руку и кивнул. — Унаге верит, что этот дракон — её земная оболочка, хотя мнений на этот счёт много. Мой отец, к примеру, отвергал всё духовное, и до конца своих дней твердил, что это самый обычный дракон. Пусть древний, но всего-то самка, которая даёт свои кладки нашей семье, а все странности леса списывал на защитную магию. Он придерживался мнения, что тайны кровной магии мы разгадали, а все легенды о Тир на Ноге, Туата Де Дананн и огненных лошадях не больше чем прикрытие для любопытных маглов, чтобы оставить существование нашей семьи под занавесом тайны. Такое мнение её, мягко сказать, возмутило. — Как?! Как можно думать о защитной магии, когда тот лес ведёт себя как живое существо?! Когда я пыталась вернуться он менялся, вместо того, чтобы просто сгореть, ядовитая змея разделилась ещё на шесть, — на этом моменте он, кажется, хотел расспросить подробнее, но девушка уже принялась говорить дальше, не придавая этому особого значения. — А в его сердце живёт самый большой дракон из существующих! Будь это так, то кто-то обязательно нашёл бы их последние давным-давно! А ещё, — она не могла просто перестать говорить об этом. Ей жизненно необходимо было в подробностях поделиться тем, что ей удалось обнаружить, — я слышала голос. Она говорила со мной, в моей голове. Почти как Мейла, только этот голос не был хаотичным, а человеческим… Мужчина терпеливо улыбнулся и во взгляде его проступила теплота. — Приятно знать, что в этом вопросе наши мнения сходятся, дочка, крайне приятно, — он надавил на тонкие пальцы своими, заставляя крепко сжать в руке серебряный медальон. — Ты будешь хорошим хранителем для этой вещи. Если честно, с бурным обсуждением долгой ночи она уже успела о кулоне слегка подзабыть. Особенно если учитывать, что её вкус представлял собой немного иной вид украшений. — Для медальона? Её скептический тон Анвелла, похоже, развеселил. — Это не просто медальон Висенья, а семейная реликвия. Которую действующий глава дома передаёт своему наследнику из поколения в поколение, — она прошлась взглядом по гравировке, а после опустилась чуть ниже, замечая маленький замочек. — В нём хранится тайна ритуала, которым мы связываем себя с драконами. Она откроется перед тобой, когда придёт время. В этот же миг тяжесть серебра на руке вдруг показалась ей непомерной. Осознание, настолько эта вещь ценна, ударило по голове не хуже толстой биты. Только сейчас она наконец поняла, что произошло. Висенья теперь наследница. Официально. То, чего она так давно хотела, стало явью. — Получается, что у меня будет всего один ребёнок? Она кивнула в сторону светло-голубого яйца, но волшебник только пожал плечами. — Кто знает, дочка. Может, ты во всём исключительный случай. Девушка не знала, как реагировать, что сказать. Никакие слова, казалось, не смогли бы описать то, что она ощущала на самом деле. Как много всего навалилось на неё за эти дни. Вполне себе можно написать парочку глав толстенного романа. — Спасибо, папа, я… — она вдруг запнулась от мысли о брате. Боги, что же он скажет? — Что теперь будет с Иденом? По отцу Анвелла скользнула недобрая тень. — Мы с твоей мамой допустили ужасную ошибку, возлагая на него столько надежд и ответственности. Но мы, то есть я, до последнего надеялся, что смогу воспитать его достойным человеком. Мужчиной, который сможет доказать всем, что нашей судьбой управляем только мы сами. Но, как бы я не старался, все пути привели меня к сегодняшнему дню. Всё произошло так, как было задумано Дану. Любовь так сильно меня ослепила, что я перестал замечать, во что он превращается, — волшебник тяжело оперся на трость и задумчиво произнёс. — Все мы когда-нибудь поплатимся за свои ошибки. Я уже расплачиваюсь. Если он прислушается к голосу разума, то примет ситуацию и не станет перечить. Совсем как ты поступала ради него много лет. Висенья покрепче сжала медальон в руке и подняла на отца взгляд, собираясь спросить то, что мучило её целых два года. — Что произошло в тот день? — говорить было тяжело, но она старалась стойко держаться. Накал эмоций вот-вот грозил пересечь все дозволенные границы. — Почему ты решил её не спасать? Холодок, вдруг резко пробежавший по подземелью, в любую минуту грозил стать осязаемым. — Это было её последним желанием. Эйна просила спасти ребёнка, а не её. Никто и никогда не поймёт этого чувства кроме матерей, готовых отдать жизнь за своё дитя, — голос его вдруг охрип и стал звучать тише, словно и в его горле вдруг возник причиняющий боль от каждого слова ком. — Знай я заранее, что случится потом, то никогда бы не пожертвовал ей, Висенья. Это ошибка. Роковая ошибка, которых за свою жизнь я успел допустить очень много. Но эта… — она не могла нормально дышать. Только рвано брать воздух в лёгкие и смотреть, как ясные глаза такого стойкого мужчины вдруг наполняются слезами. — Эта забрала у меня женщину, которую я любил больше всего на свете. Ни один человек во всём мире не сможет заменить мне Эйну, как и я до конца своих дней не прощу себе то, через что заставил её пройти. Пройти вас всех, — тихий всхлип вырвался их красных губ, и она не сдержавшись заплакала. Признание, которое ей так хотелось услышать, наконец показало ей, что все они пострадали одинаково. Что Анвелл жалеет о том, что случилось. Жалеет и страдает так же, как и они. — Прости меня, Висенья. Из-за навеянного когда-то страха я запер тебя здесь. Думал, что таким образом смогу отгородить от мира, что может попытаться забрать ещё и тебя. — И ты прости, — брови свелись к переносице, ресницы намокли, а рукав домашнего халата попытался стереть слёзы со щёк, но те всё не прекращались. — Я была так зла на тебя всё это время, — тяжёлый и давящий ком в груди спустя столько лет растворился. Окончательно, безвозвратно, — была так зла, что ты пытаешься заставить меня жить маминой жизнью. Но сейчас я вижу, — сквозь плену она смогла чётко рассмотреть его покрытое мелкими шрамами лицо. — Пусть ты и самый уважаемый волшебник в Ирландии, но вместе с тем всего лишь человек, который может ошибиться. Который боится потерять опять. Крепкие руки обняли её быстрее, чем она успела понять, что произошло. И впервые за долгое время Висенья почувствовала себя дома.***
Яркие стекла высоких витражей пропускали через себя лучи солнечного света, светлыми пятнами растекаясь по главному залу, но Анвелл не обращал на это никакого внимания. Он напряжённо стоял у возвышения в самой дальней части просторной комнаты и ждал. Ждал той минуты, когда ему придётся сделать то, что следовало уже очень давно. Ждал, пока Иден войдёт через двери и услышит новость, которая ему мало понравится. Взгляд сам собой скользнул по широким колоннам и чистой поверхности пола, вспоминая как совсем недавно в стенах этого зала он ощущал искренне счастье. Наблюдал за церемонией бракосочетания и вспоминал такой же особенный для себя день. Много лет назад он точно так же стоял на этом месте, держа нежные руки Эйны в своих руках, и понимал, что с этой минуты жизнь его изменится навсегда. Так и случилось. Жена сделала то, что не смог бы сотворить с ним ни один человек на планете. Дарила свою любовь много лет, создавала в мрачном поместье ощущение дома и подарила ему двух наследников. Этого было более чем достаточно. Максимум, какой Анвелл имел смелость хоть когда-то пожелать. Никогда он не чувствовал себя счастливее, чем все те годы, когда она была рядом с ним. И очень надеялся, что и Иден сможет в полной мере понять это. Вкусить радость семейной жизни бок о бок с любимой женщиной. Стать мягче, мудрее, осознаннее. Но после его слов в деревне Туата Де Дананн волшебник совсем потерял всякую надежду на это. Тяжело выбирать между двумя детьми. Тяжело брать на себя решение, которое причинит одному из них боль, но выбора не было. Как мог, он оттягивал этот момент, но ждать больше нельзя. Наследник должен быть назван. Туата выбрали вместо него Висенью, на глазах у всей деревни она вынесла из леса яйцо, как и все О’Дану делали до неё. Теперь оно было символом её власти и силы. Ровно до того момента, пока её ребёнок не издаст первого крика, оно будет ждать нужного часа, подтверждая её права в качестве наследницы. Дану выбрала её, и с выбором этим он был полностью согласен. Особенно теперь. Слишком много стал брать на себя старший сын, слишком наивно предполагать, что любые его выходки сойдут ему с рук. Останутся без последствий. Послышался скрип и звуки чужих шагов эхом отдались от каменных стен, пропуская высокого мужчину в комнату. — Ты искал меня, отец? — на секунду волшебник прикрыл глаза и перевёл дыхание, собираясь с духом. — Надеюсь, это не займёт много времени? Дарина сказала мне, что завтра утром пройдёт церемония назначения наследника. До этого времени я хотел бы успеть написать несколько писем… Высокий, статный и самоуверенный. Даже после увиденного в лесу Иден не допускал мысли, что наследником может стать не он. Остановился в центре приёмного зала и довольным взглядом сверлил брошь на груди отца, что отливала в свете витражей серебром. Уже представлял, как когда-то почётный символ главы О’Дану будет красоваться на отвороте его мантии. Анвелл смотрел ему прямо в глаза. И только сейчас стал видеть в них алчность. Теперь это предстало перед ним так явно. Даже в выражении лица родного сына он видел желание как можно скорее занять его место. Как он мог не заметить этого раньше? Как мог быть так слеп? Совсем как с Висеньей любовь родителя к своему дитя его ослепила. Он так сильно хотел, чтобы Иден вырос достойным человеком, что самолично поверил в эту сказку, не замечая очевидного. Он рос с мыслью, что станет следующим, и будучи искренне уверенным в этом не задумывался над тем, как много бед несут за собой его слова и поступки. Ведь считал, что кроме него у Анвелла кандидатов больше нет. Но они были. Один кандидат. Висенья была рядом с ним всю его жизнь, но до сих пор Иден не воспринимал её как реальную угрозу своей власти. А стоило бы. Наблюдая со стороны и анализируя поступки брата она исключила для себя несколько полезных примеров того, как делать нельзя. И потому смогла эту гонку выиграть. Висенья внимательно смотрела и слушала. В то время как Иден не считал важным чьё-либо мнение кроме собственного. — Не займёт, — рука покрепче схватилась за трость, и мужчина постарался оставить все сожаления и морали. Сегодня он должен поступить жестоко, но правильно, — я решил назвать имя наследника. Губы Идена расплылись в улыбке, не ожидая подвоха. — Как ни странно, я уже догадался об этом, — он указал рукой на свежую и новую рубашку, которую поменял после нахождения в деревне Туата. Только сейчас Анвелл заметил, что щетина с кожи сына была аккуратно сбрита, а белесые волосы чисты и ухожены. — Надел лучшую из своих рубашек для этого события. Мой внешний вид во время церемонии должен располагать к себе ирландских чиновников. Хотя, если говорить прямо, я знаком с ними так много лет, что в этом нет никакого смысла. И без того они поддержат твоё решение, — он слегка кивнул в сторону отца, выражая уважение. — Вряд ли кто-то выступит против нас, отец. Все они знают, как ценна кровь дракона. Всего две ступеньки, а глава дома возвышался над фигурой сына, словно волшебник был судьёй, что наблюдал со своего места за подсудимым. — Конечно, кровь дракона ценна, потому из года в год мы и делаем выбор достойного. Чтобы тот, кто оказался назван, сохранил величие нашего дома. Таков порядок, — его глаза сверху вниз смотрели в точно такие же голубые глаза, но совершенно ничего, кроме предвкушения от долгожданной победы, волшебник так и не смог в них увидеть. — и я намерен его соблюдать… — Само собой, — сын явно не понимал, к чему всё идёт, и только безразлично пожал плечами. — Я послушаю их клятвы, приму свое новое назначение и отпраздную это, как следует. Всё в лучших традициях кельтов. Насколько я помню, ни один праздник в давние времена не обходился без кувшина крепкого вина… — Речь о традициях, которые сотни лет несёт наша семья, Иден, — резко перебил его Анвелл, — о Туата Де Дананн, об испытании. Нечто тёмное исказило лицо молодого волшебника, в мгновение ока исчезая за маской беззаботности. — О, ты об этом, — тут же в голосе его послышались скептические нотки. — Признаться честно, отец, я не уверен, что на их мнение можно полагаться. Эти люди живут в дали от цивилизации и не знают о существовании тёплой одежды. Висенья сильно пострадала по их вине… Он даже не успел закончить фразу. По залу, словно удар хлыста, прошлось громогласное: — Она пострадала не по их вине, а твоей! — трость ударила об пол, голубые глаза загорелись в ярости, а лицо главы дома побелело, настолько зол он был. — Ты дал ей с собой нож, прекрасно зная, что приносить в этот лес оружие нельзя! Из-за жажды власти и гнева за выбор не в твою пользу ты подставил её! Родную сестру! Она едва не погибла там! В ответ послышалось такое же громкое: — Но не погибла же! — мгновенно поняв, что слова эти звучат равносильно признанию, Иден поспешно добавил. — Я сделал то, чего не сделал ты! Дал ей хотя бы шанс на спасение! Благодаря ему она смогла выжить! Каждая из фраз становилась Анвеллу поперёк горла, не давая нормально вздохнуть. В каждой мимической морщинке мужчины он видел понимание содеянного. Нелепая надежда, что Иден сделал это по незнанию, вновь улетучилась, оставляя после себя только гнев и боль. Он был готов убить её, ради того, чтобы сестра не отняла его заветное место. Наконец вся та корысть, жестокость и алчность окончательно показалась на глаза. В нём не осталось ничего, за что отец мог хотя бы попытаться зацепиться, стараясь оправдать его поступки до последней секунды. Больше нет. — Она смогла выжить потому, что Дану увидела в ней то, чего ты не в силах понять! Ты собственноручно дал ей билет в один конец, и прекрасно понимаешь это! — тяжело, тяжело. Боги, как тяжело говорить это. — И это была твоя последняя ошибка. Ты сделал слишком много того, на что я больше не могу закрывать глаза. Повисло молчание. В голубых глазах Идена промелькнула вспышка. — И что это значит? — бровь его насмешливо взметнулась вверх, а губы расплылись в издевательской усмешке. — Ты, что, выгоняешь меня? Из родного дома, вместе с женой? То, как беспечно сын вёл себя даже сейчас, в момент, когда душу Анвелла рвало в клочья, когда внутри него всё переворачивалось с ног на голову, лишний раз доказало, что он сделал правильное решение. — Нет. Ты, как и Айрис, можешь остаться в Тир на Ноге, — подбородок мужчины взметнулся вверх, спина выпрямилась, а голос стал напоминать неприступную сталь. — Но права его наследования я тебя лишаю. Как и закреплённого за тобой места при совете. Вместо тебя эту должность займёт твоя сестра, Висенья. В будущем именно она станет главой О’Дану и будет защищать наш дом, как и положено традициями. Несколько секунд прошло в полном молчании. За эти несколько мгновений на лице Идена отразился спектр всех возможных эмоций, которые только можно представить. Непонимание, отрицание, осознание… А после на острых скулах появилось два чётко выраженных пятна, а его взгляд полоснул по глазам отца, словно раскалённый добела кинжал. В клочья разрывая то малое, что их связывало. — Висенья? Ты, должно быть, шутишь… — он громко рассмеялся и покачал головой, словно и сам не мог поверить в то, что говорит. — Висенья. Она ведь… — слова никак не хотели формироваться в нормальное предложение. Настолько мысль эта, в его понимании, звучала абсурдно. — Она ведь ещё ребёнок! Ты всю жизнь готовил меня к этому, а теперь, стоило мне оступиться, отрекаешься от меня?! Готов поставить на моё место наивную девочку, только бы преподать мне воспитательный урок?! Я — твоё спасение от политических бедствий! Яд сочился из каждого слова. Ещё чуть-чуть, и вместо Идена скользить на полу и угрожающе шипеть будет настоящая змея. — Ты и есть политическое бедствие! А уроков и без было достаточно! И будь ты чуточку умнее, то прислушался бы к ним, вместо того, чтобы всё, что я годами вкладывал в твою голову, швырять мне обратно в лицо! — теперь и Анвелл начинал терять терпение. Сохранить отстранённость и спокойствие, как он хотел с самого начала, не получилось. — Столько лет я упорно сохранял веру в тебя! Был готов идти на любые уступки, только бы ты стал достойным человеком! — Веру?! — тело Идена слегка потряхивало от гнева, кулаки сжались до побеления. — Ты никогда не верил в меня по-настоящему! Из года в год я жил, только чтобы угодить тебе! По твоей просьбе уехал в отсылку на целый год, чтобы ты мною гордился! Один из исписанных цветочных горшков в углу лопнул от скопления эмоций и магии, что рвалась наружу вместе с ними. — Я всегда тобой гордился, — в отличие от сына глава дома не был готов раскидываться проклятьями, но в ясных глазах читалась такая мучительная, тяжёлая боль, какую познать можно разве что в недрах ада. — Каждый день, начиная с твоего рождения, я тобой гордился. И эта любовь не дала мне увидеть, каким человеком ты стал, — на мгновение, всего на мгновение, в глазах напротив появилось нечто мягкое. Впервые за много месяцев Иден действительно слушал. — Это моя вина, сын. От начала и до конца, только моя вина. Прошло несколько напряжённых секунд. Раз. Два. Три… Иден проморгался и брови его нахмурились. — Конечно, это твоя вина, — плечи выпрямились, краешек губ дрогнул от гнева. — Ты разрушил нашу семью. Ты убил мою мать и только что отобрал у меня всё, ради чего я жил! — голубые глаза расширились, а лицо замерло, будто бы его неожиданно нашло осознание. — Теперь я всё понял… Теперь вижу, что произошло на самом деле! Весь этот год ты, в тайне от меня, обучал её, верно?! Готовил Висенью на моё место, потому и отослал меня на такой долгий срок! Снова он не услышал. Снова вывел свой собственный вывод из чужих слов. — Нет, — мужчина отрицательно покачал головой, — ты ошибаешься. До последнего я надеялся, что именно ты станешь моим преемником. По ушам ударило яростное: — Ложь! — это больше походило на вой дикого зверя, нежели на человеческую речь. — Такое же притворство, какое ты показываешь каждый раз, когда отчаянно пытаешься спасти положение! Но в этот раз не выйдет! Ты всегда любил её больше! Из нас двоих ты всегда выбирал её! Анвеллу очень хотелось убедить его в обратном, но он понимал, что это невозможно. Не сейчас. — Это не так. Я и твоя мама всегда любили вас одинаково… — Тогда хотя бы раз в жизни сделай то, что нужно сделать! Исполни свое обещание! Всю жизнь ты твердил мне, что я рождён править! Так отдай мне то, что принадлежит мне по праву! В несколько шагов он пересёк расстояние между ними, подходя к самым ступеням. Оба смотрели друг другу в глаза. — Не могу, — сказал он так тихо, что если бы не окружающая их тишина, слова эти можно было бы принять за шелест ветра. — Прости меня, сын. Иден отпрянул, словно отец отшвырнул его от себя заклинанием, хотя никто из них за палочкой так и не потянулся. — В таком случае будь готов к тому, что я заберу свое силой, — он быстро зашагал в сторону выхода, даже не оборачиваясь. — Ты совершаешь ужасную ошибку. Она будет той, кто всё разрушит. Вместе с тем, как ушей достиг скрип двери и удаляющиеся шаги, Анвелл слышал, как что-то рушится внутри него. Как трескаются и разбиваются о реальность былые мечты, в которых все они, как одна, большая семья, были счастливы.***
Стрелка настенных часов размеренно тикала и еле слышно скрипела, разнося по тихой комнате неприятный звук. В воздухе витал приятный, цветочный аромат, а в кресле у окна неподвижно сидела девушка, абсолютно пустым взглядом наблюдая, как беспокойные волны заливают светлый песок на пляже. Как белая пена ударяется об острые скалы, а Мейла напряжённо роет ямы, оставляя на поверхности под собой длинные полосы от когтей. Так драконы чаще всего снимали напряжение и справлялись со стрессом, но вряд ли кровная сестра понимала, что та буря эмоций, с которой она никак не могла побороться, принадлежала не ей. Висенья боялась даже представить, что вместе с ней сестре пришлось пережить прошлой ночью. Что ощутить. Из рассказов Дарины она узнала, что всю ночь красный дракон кружил над землями родового поместья, пытаясь покинуть его пределы, но защитные чары не позволяли ей этого сделать. Громкий рев много часов подряд не давал спать никому из обитателей, а домовые эльфы боялись покидать кухню, опасаясь попасть под струю горячего огня. Конечно, как и Висенья Мейла ощущала страх, гнев, боль и сожаление. Только вот, в отличие от неё, девушка не могла раскрыть крылья и улететь высоко в небо, не могла громко кричать и изрыгать пламя, хотя очень хотела бы. Быть может тогда чувство горя и вины отпустило бы её сердце, позволяя нормально вдохнуть. Назначение наследницей Тир на Нога, пока что, не принесло ей той радости и счастья, какие она представляла когда-то. О’Дану не чувствовала себя всемогущей, сильной или хотя бы стойкой. В эту минуту всё внутри неё медленно разваливалось, уничтожая привычную жизнь щепку за щепкой. Теперь всё будет иначе. Всё будет по-другому. Воздух из открытого окна ударил в лицо, и девушка прикрыла глаза, позволяя холодным рукам ветра оставить след на своих щеках. Даже несмотря на то, что она не сделала ничего дурного, Висенья чувствовала себя просто ужасно. От мысли, какой будет реакция брата на решение Анвелла, щеки загорались от стыда, а ощущение предательства скапливалось на языке, оставляя противное послевкусие. «Но ведь, я ни в чем не виновата. Я сделала то, о чем меня попросили. Я не знала, к чему это приведёт!» Конечно, не знала. Всю свою жизнь Висенья слушала только речи о замужестве, семье и детях. Никто из советников отца никогда не воспринимал её всерьёз. Да, в собственных мыслях, в тайне от всех, она мечтала получить право наследования, но никогда по-настоящему не рассматривала такой вариант событий. Даже представить не могла, что отец не в мечтах, а в реальности, выберет её. Пальцы припали к вискам и слегка помассировали, пытаясь снять ноющую боль. «Иден сам во всем виноват. Начни он уважать и слушать отца, то он поставил бы сына превыше любых традиций и позволил ему забрать желаемое. Как и в случае с мамой пошёл бы против древних указов, ради того, кого искренне любит.» Но всё случилось так, как случилось. И теперь уже изменить ничего нельзя. У неё было много времени, чтобы переосмыслить случившееся. Чтобы проанализировать всё, что сказал ей отец. И из всего девушка смогла исключить один, довольно логичный, вывод. «Отказываться от назначения в пользу брата она точно не станет. И дело было даже не в том, что случилось в день «первого снега», а в понимании, что именно из-за данного ей братом ножа она едва не провалила испытание. Кто знает, выбралась бы она из леса вообще, не окажись под рукой настойки бадьяна. Если бы у неё не было возможности исправить ошибку.» Иден подставил её. А она, как дурочка, поверила ему. Слепо поверила любимому брату, который всю жизнь оберегал и защищал её. Даже не допустила мысли, что он может желать ей зла. И теперь Висенья, по сути, сделала с ним то же самое. За удар в спину ответила ему десятикратно. Забрала всё, к чему он готовился всю свою жизнь. Сложно сказать, сделали ли оба это друг с другом намеренно, или всё-таки нет, но произошедшее точно останется на корке памяти у обоих, не позволяя забыть случившегося. Что-то внутри неё громко скулило и царапалось, заставляя ощутить боль почти физически. Любовь к Идену вела кровавую битву с давней мечтой, которая вот-вот должна была стать реальностью. Что-то мягкое и человечное в ней вопило, что поступать так с родным братом нельзя. В то время как здравый рассудок твердил, что он смог перебороть все свои тёплые чувства к ней, раз поступил так. Поставил свои амбиции выше чувств сестры. Вряд ли то, что она думает о нём, вообще имело для Идена хоть какое-то значение. А ещё, Висенья вдруг вспомнила слова прокуренной гадалки, которая сделала ей предсказание о двух путях на втором этаже старенького трактира. Сейчас тот вечер казался ей далёким воспоминанием, в котором она чувствовала себя так легко и беззаботно. Так мало времени прошло, а О’Дану уже успела забыть какого это, когда тебя волнует только запрет на выход из поместья и бесконечные разговоры за спиной. Сейчас всё это казалось незначительным, детским. Теперь мысли её занимали куда сложные и тяжёлые вещи, едва она смогла бы заставить себя вновь станцевать на магловской площади.« — Это будет сложный и тернистый путь с бесчисленным количеством развилок. Рано или поздно ты окажешься на последней, самой сложной из всех. Вижу два чётко выраженных пути, и нет среди них простого. Понесут они за собой то, что обратить вспять будет уже невозможно. Сердце будет отчаянно болеть, оно будет просить тебя сделать то, ради чего придётся всё оставить. Подчиниться тому, кто сильнее…»
Сложно было сказать, воспринимала ли она сделанное ей предсказание всерьёз, но очевидные параллели не заметить не могла. Всё слишком хорошо совпадало. Слишком точно описывалось.«…не получишь того, о чем в тайне будешь так сильно мечтать. А вот разум и мысли изо дня в день будут сжимать твоё горло, так, как сейчас сжимает любовь отца и его страх. Но если не позволишь чувствам себя ослепить, то станешь той, кем должна стать.»
Похоже, что Висенья наконец достигла той самой развилки, и в этот день должна была сделать выбор, который определит её дальнейшую судьбу. Хотя, о чем это она, выбор уже сделан. Впервые на своей памяти О’Дану собиралась не дать чувствам взять над собой верх, а хотя бы раз в жизни сделать то, чего хочет только она сама. Не заботиться о чувствах других, а наконец подумать о собственных. Она справилась с испытанием леса, забрала своё яйцо и заслужила это звание. Не требовала его, а добилась сама. Она должна стать следующей. И теперь не только Туата Де Дананн искренне верили в это, но и она сама. Резкий грохот слева заставил её быстро раскрыть глаза и впиться пальцами в подлокотники кресла. Вместе с тем, как глаза увидели быстро приближающуюся к ней фигуру брата она вскочила на ноги и успела сделать всего-то шаг в сторону стола, как вдруг почувствовала древко волшебной палочки, больно упирающееся ей в грудь, и сильную хватку на своём подбородке, которая не давала ей хотя бы возможности пошевелиться. — Ты! — его трясло от гнева и ярости, пальцы сжимали под собой нежную кожу словно дьявольские силки, а в голубых глазах отчётливо виделось настоящее безумие. Точно такое же, какое она наблюдала за минуту до того, как на свадьбе прогремело убивающее заклятье. — Маленькая лгунья! С самого начала ты всё знала, да?! Знала и ничего не говорила?! Он едва не выплёвывал ей эти слова прямо в лицо, и она покрепче схватилась за поверхность стола, опасаясь, что вот-вот просто сломается под таким напором. Ни о какой нежности, любви или дружбе, что была между ними раньше, больше не шло речи. Стоило ему услышать вместо своего имени имя сестры, как все границы, что сдерживали его все эти годы, стёрлись. Сейчас в руках он крепко держал своего врага, не сестру. И держал больно. Настолько, что она была готова зашипеть от ощущения его давящих пальцев на своём лице. — Отпусти меня, — она попыталась высвободиться, но ничего не вышло. Брат стал держать её только крепче. — Иден, мне больно! По комнате прокатился издевательский смешок. — Неужели? — одним движением он заставил её смотреть себе только в глаза, дышал тяжело, а такие знакомые черты исказились. Стали грубыми, чужими, будто бы Висенья в эту секунду смотрела на совершенно чужого человека. — А как думаешь, больно ли мне, весенняя, от того, как вы со мной поступаете?! — обычное прозвище, каким он так любил её называть, теперь звучало как издевательство. Словно Иден всеми фибрами души хотел наслать на этот набор букв тёмное проклятие, только бы никогда больше его не слышать. — Сговорились с отцом за моей спиной. Затеяли переворот, а меня решили выкинуть на улицу, как побитого щенка. Оставить ни с чем… — голос его понизился до угрожающего шёпота, а кончик палочки стал неприятно жечь. Она чувствовала это даже через ткань домашней одежды. — Я мог ожидать предательства от отца, но уж точно не от тебя. Никогда не думал, что ты способна на нечто подобное, Висенья… Теперь и её начинало трясти, но вопреки собственным привычкам, не от страха. Впервые облик рассерженного брата нисколько не пугал её, напротив. Теперь девушка отчётливо видела слабого, разбитого человека, который из последних сил пытается переложить тяжесть случившегося на других, но только не себя. От факта, что подло подсунув ей нож он упрямо продолжал обвинять её в предательстве, уши девушки загорелись. Глубокого в груди открылось другое дыхание, и она заставила себя улыбнуться, наблюдая, как отпор со стороны сестры застал мужчину врасплох. Впервые Висенья ему сопротивлялась. — Не тебе говорить о предательстве, брат. Не после того, что ты сделал, — в глубине его глаз, этого пронзительного взгляда, она сразу поняла, что он прекрасно осознает, о чем идёт речь. — А я слепо доверилась тебе. Кто бы мог подумать, что ты способен поступить так со мной. — Как и ты со мной! — тут же горячо заявил тот. — Я защищал тебя! Помогал, лично тренировал, а ты отняла у меня всё! — Ты сам позаботился о том, чтобы отец лишил тебя всех почестей, и в этом нет моей вины! — она наконец смогла вырваться из его рук, вынуждая Идена отпустить её. Одна только палочка всё так же целилась ей точно в сердце. — Сколько я себя помню, я была твоей послушной тенью и никогда даже не смела жаловаться на такую судьбу! А теперь, стоило положению измениться, ты готов убить меня, чтобы вернуть право наследования?! Может, это ты подсыпал мне яд, в попытке поскорее избавиться?! Её перебило громогласное: — Замолчи! Замолчи, Висенья! Иначе я… — Иначе что?! — никогда в своей жизни она так не кричала. Никогда не была готова вступить в любой бой, защищая себя и свою правду. — Произнесёшь убивающее опять?! Под Империусом заставишь отказаться от всех прав?! Пожалуйста, только вот это ничего уже не изменит! Они выбрали меня! Край волшебной палочки вот-вот был готов прожечь дырку в ткани шелкового халата, но никто не обращал на это внимание. Температура в воздухе подскочила до неимоверных значений, двое драконов громко ревели за открытым окном. Только вот, никто из них этого явно не слышал сквозь гудящий в ушах пульс и бурлящий внутри огонь. Ещё чуть-чуть и комнату окутает настоящее пламя. — Если ты думаешь, что мнение кучки фриков с рисунками на лицах хоть что-то значит для ирландской аристократии, то сильно ошибаешься. Никто из них не поддержит тебя по-настоящему, — даже несмотря на то, что Иден больше не кричал, в голосе его слышалась неподдельная угроза, от которой беспокойные мурашки против воли пробежали по девичьей шее. — А я сделаю всё, чтобы раскрыть им глаза. Управление нашего отца очень скоро подойдёт к концу, Висенья. И если ты хочешь, чтобы наш конфликт решился войной, то ты её получишь. Я тебе обещаю. Мужчина отступил на шаг, сверля её лицо взглядом полным презрения, и только после этих слов разум дал ей хлесткую пощёчину, приводя в чувства. — Я не хочу войны! — теперь уже ей приходилось кричать ему в спину, чтобы ушей брата достигли её слова. — Иден, мы — одна семья! Не нужно всё усугублять! Я этого не хочу, прошу тебя! Высокая фигура замерла у двери, и он обернулся. Пальцы застыли на поверхности ручки, глаза устремились к её глазам. — В таком случае откажись. Сделай это для меня. И всё будет так, как раньше. Пусть он и не сказал этого вслух, но мгновенно девушка поняла, что ей дан последний шанс всё исправить. С первой секундой кукушка в настенных часах громко пропела, указывая на полдень. Со второй рот её раскрылся, словно Висенья хотела что-то сказать, а густая бровь Идена в ожидании выгнулась. С третьей она закрыла глаза, так ничего и не сказав, а губы мужчины крепко сжались. — Так я и думал. Дверь хлопнула, оставляя после себя оглушающую тишину, а по бледной щеке скатилась одинокая слеза, свидетельствующая о том, что выбор был определён. Одна из троп выбрана.***
Красивая музыка разливалась по просторному помещению приёмного зала, нежными нотами отражаясь от высоких колонн и стен. Пальцы арфиста осторожно скользили по струнам, глаза его были закрыты, полностью отдавая себя в объятия мелодии, в то время несколько десятков людей, что тоже были здесь сегодня, смотрели вперёд себя. Сложно было сказать, какие конкретно эмоции отражались на их лицах. Начиная от неодобрения и заканчивая восхищением каждый из них наблюдал за тем, как хорошо слаженный, невероятно высокий мужчина с рыжими волосами встал на одно колено перед совсем хрупкой фигурой девушки. По сравнению с ним она казалась совсем крошечной. В длинном до пола платье, с блестящими волосами, нежной, едва не молочной, кожей и чистым взглядом голубых глаз она невольно вызывала в душе многих ассоциацию с фарфоровой статуэткой. Протяни мужчина перед ней руку и сделай хотя бы одно усилие — она точно треснет под напором его непомерной силы. Экспонат невинной красоты. И выглядело это так противоестественно. В эту секунду мужчины, один за другим, склоняли перед ней головы. Сильные, мужественные и величественные они клялись новой наследнице в вечной верности. Отдавали честь дому О’Дану и на глазах у всех влиятельных людей Ирландии признавали её власть над собой. Соглашались на её покровительство и защиту. Хотя, казалось бы, кого она, совсем ещё юная девочка, в силах защитить? Мужчина поднялся, и на смену ему пришёл другой. Седовласый, с длинной, едва не достигающей пола, бородой. Вновь перечисляя все свои звания и титулы и в сотый раз за это долгое утро повторяя заученную назубок клятву, которых Висенья уже успела услышать столько, что примерно после трёх она перестала вслушиваться в их слова. Вместо этого все оставшиеся у неё силы девушка отдала на то, чтобы держать при чужих беспристрастное выражение лица. Дарина добавила на её щеки здоровый румянец, покрепче затянула и без того узкий корсет, чтобы у О’Дану не было даже маленькой возможности держать спину не прямо, одни только глаза никак не желали избавиться от горькой красноты. Так много слёз она успела пролить за всю минувшую ночь. Почти выла в подушку как раненое животное, не чувствуя и капельки радости от наконец-то сбывшегося желания. Где-то в душе ещё таилась надежда, что всё обойдётся. Обязательно наладится. Пока прошлым вечером, совсем скоро после последнего их с Иденом разговора, не произошло то, чего Висенья боялась больше всего. В момент, когда это случилось, вместе с ней в комнате был Аластор. В отличие от Дарины он не расспрашивал её о том, как именно всё произошло. Не интересовался причинами, не требовал ответов, просто пришёл и молча был с ней рядом, даже несмотря на то, что Висенья его об этом не просила. Не просила, но как никогда нуждалась в этом. В человеке, который просто будет ей поддержкой и опорой. И он был. Крепко обнял и не отпускал до момента, пока вдруг их лица не осветил яркий свет из открытого окна. Стоило только теплу его ладоней исчезнуть с её кожи, как Висенья перевела на то взгляд и на секунду забыла, как дышать. Прямо на их глазах защитный барьер, что охранял их родовое поместье тысячи лет, разрушался. Таял в вечернем небе, как тает кусочек льда в руках человека, и голубыми лоскутами растворялся в воздухе. А после свободное от защитных чар пространство рассекло большое, золотого цвета пятно, устремляясь туда, куда раньше драконам защитные чары летать не позволяли. Нуаду высокого взмыл в воздух с двумя людьми на своей спине, в которых они оба узнали Идена и Айрис, а после скрылся в дали, окончательно исчезая. Висенья слышала отчаянный рев Мейлы, которая громко звала доброго друга обратно, и понимала, что это конец. Вместе с тем, как растворялся защитный барьер вокруг Тир на Нога, растворилась и последняя надежда на то, что с наступлением утра всё вновь будет так, как раньше. — Я, Анрэй Дугал, сын Дорина, защитник великого дома Дугалов, клянусь в верности… Висенья их совсем не слушала. Она едва могла твёрдо стоять на ногах, и смотрела сквозь бесконечное количество, как ей казалось, одинаковых лиц. Сейчас их клятвы волновали её мало. Она размышляла о том, что своим уходом Иден окончательно вбил кол между ними. Разделил их семью. Никто не знал, куда они отправились. Никто не знал, каким образом ему удалось снять древнейшую защиту, что обороняла их не одну сотню лет. Но все понимали наверняка, что сделал он это специально. Ведь мог воспользоваться порталом, но решил оставить за собой последнее слово. Лишить их дом главного щита. Конечно, поместье по-прежнему охраняло заклинание доверия, и ещё целый список защитных чар, но дело было не в этом. Иден сделал это только из мести. Чтобы показать, что следом за ним из этого дома ушло и чувство безопасности. Что именно он был их главной опорой и защитой. Как сказал ей сегодня отец, восстановить подобные чары обратно невозможно, ведь никто из современников даже не знал, что именно за заклинание это было, настолько древним оно являлось. А значило это, что за пределами заклинания доверия теперь можно было свободно перемещаться и трансгрессировать. И летать верхом на драконе, соответственно. Наконец Висенья получила долгожданную свободу и возможность улететь туда, куда ей только вздумается. Только вот, если раньше ей не давали сделать этого защитные чары, то теперь крепкой цепью рядом с отцом девушку держали обязательства перед семьёй и Ирландией. Вдруг перед ней показался маленький мальчик, лет десяти, не больше, и, как и все мужчины до него, сел на одно колено, в уважении склонив голову. — Я, Колин МакГрат, сын Бариса, ныне покойного, наследник славного дома МакГратав, — он то и дело оглядывался на женщину в самом начале толпы. Должно быть, мать. Стройная, темноволосая, с острым подбородком и тонким вырезом глаз. Издалека выглядела она как отважная и царственная орлица, которая гордо расправила пернатые крылья, смотря на первый полет своего совсем ещё маленького птенца. — Клянусь в верности Анвеллу О’Дану, первому своего имени, и его дочери Висенье, второй своего имени, от последнего и до этого дня моей жизни… Мгновенно по залу прошёлся еле слышный гул хохота, и только после этого звука мальчик наконец понял, что сказал что-то совсем не то. Румяные щеки покраснели от стыда и смущения, и он поднял на неё полный ужаса взгляд. Сердце девушки болезненно сжалось. Совсем ещё дитя, вряд ли он в полной мере осознавал смысл того, что что говорит. Просто выучил то, что ему сказали люди старшие. Люди, которые предпочли поставить во главе семьи юного мальчишку, но никак не жену его покойного отца. Менее влиятельные семьи, в отличие от О’Дану, не могли позволить себе подобной роскоши. Подчиниться женщине. — Клянусь в верности Анвеллу О’Дану, первому своего имени, — одними губами начала проговаривать она, помогая мальчику вспомнить правильный порядок слов, — и его дочери Висенье, второй своего имени, от первого и до последнего дня моей жизни в верности к чистейшему и древнейшему дому О’Дану… Малыш облизал губы и громко проговорил следом за ней, исправляя свою ошибку: — Клянусь в верности Анвеллу О’Дану, первому своего имени, и его дочери Висенье, второй своего имени, от первого и до последнего дня моей жизни в верности к чистейшему и древнейшему дому О' Дану. Пусть боги будут свидетелями моей клятвы и судьями, решись я когда-либо клятву эту опорочить. Мальчик поднялся на ноги, и она едва заметно кивнула ему. Сами собой губы Висеньи расплылись в улыбке, когда девушка увидела, как по лицу юного управленца скользнуло облегчение, прежде чем тот быстро занял свое место в толпе, рядом с матерью. На секунду О’Дану встретилась с ней глазами. Она была одной из немногих, кто смотрел на неё с искренним, глубоким уважением. Малыш оказался последним, и вперёд вышел Уильям Бабингтон, которому выпала честь надеть на неё брошь, конечно же, не такую как у Анвелла. Намного меньше, тоже серебряную, и Висенья мгновенно узнала в ней точно такие же орнаменты, из которых был сделан посох Гантеки и диадема Унаге. Для посторонних, вероятно, брошь выглядела всего как обычный венок, но это было не так. Теперь она понимала, что это был отличительный символ человека, выбранного Туата Де Дананн, который отныне тоже был посвящён в их тайны. Брошь правой руки главы дома. Она обернулась и впилась глазами в лицо отца, который всё это время стоял на возвышении и наблюдал за церемонией свысока. Их разделяли две широкие ступени, но Висенье казалось, что отец походит сейчас на какого-то царя или короля, который смотрит на своих подданных с высоты огромной башни. — Я, Анвелл О’Дану, первый своего имени, глава чистейшего и древнейшего дома О' Дану, защитник западных земель и хранитель их берегов, с этого дня назначаю свою дочь, Висенью… Невзрачный медальон на шее засиял и засветился в лучах яркого света от разноцветных витражей. Сейчас хрупкая фигура в длинном платье стояла напротив того, который изображал пришествие Дану на земли живых. — своей единоправной преемницей и наследницей Тир На Нога!Удар трости об пол совпал со стуком её сердца и вновь обернувшись к толпе она увидела, как все из них, до единого, склонили перед ней головы.