Часть 5
10 марта 2024 г. в 06:33
– Собираетесь прикончить все запасы вина у нашего бедного трактирщика?
Кроули вздрагивает, услышав знакомый голос. Поднимает взгляд от уже наполовину пустого стакана и хмурится, обнаружив нависающего над его столом нового команданте, наблюдающего за ним настораживающе пристальным взглядом голубых глаз.
Забавно, с какой-то странной отрешенностью думает он, что он даже не заметил,
как тот подошел. Ведь он должен быть осмотрительнее, разве нет? Должен всегда быть
настороже, иметь глаза на затылке. Должен быть... должен….
Он хмурится сильнее, вновь обращаясь мыслями к тому, что привело его сюда в таверну: к той проклятой маске, за которой он вынужден скрываться, ко все истончающейся броне безразличия, которую он обязан натягивать на себя каждый раз, когда выходит из дома.
Его рот искривляется от отвращения к самому себе, и он залпом осушает стакан.
Тянется за бутылкой, чтобы наполнить его вновь.
Но бутылка оказывается пуста, и он жестом призывает трактирщика принести ему
еще одну.
– Дорогой мальчик…. – Рядом слышится скрежет стула по деревянному полу, и он таращится в пьяном замешательстве на усаживающегося рядом Фелла. –…Если уж вы так настроены отравиться алкоголем, по крайней мере выберите более приличное для этого средство. Уверен, что в винных погребах поместья Кроули найдутся превосходные выдержанные вина.
– Ч-чего? – тупо вопрошает он, щурясь на своего неожиданного собеседника и пытаясь
своим затуманенным алкоголем мозгом сообразить, что этот чертов команданте от
него хочет. – Я…. Ч-чего?
Фелл как-то чересчур насмешливо смеется в ответ, и Кроули с досадой закатывает глаза и резко отворачивается. Морщится, когда такое резкое движение только усугубляет головную боль, которая начала мучить его после гневной тирады дона Начо в его адрес.
Дон Начо....
Воспоминание об их недавней стычке возрождает в памяти и брошенные в его адрес
слова, и Кроули опять морщится, но теперь уже по совершенно другой причине.
Пальцы сильнее сжимают стакан, который он вновь подносит ко рту.
– Простите, пожалуйста, – слышит он рядом с собой неожиданно раскаивающийся
голос Фелла. – Я смеялся не над вами. Ну… не совсем, то есть… эмм….
Команданте растерянно замолкает, и Кроули рискует искоса взглянуть на него,
фыркая при виде того, как капитан крутит рукой, подыскивая слова.
– Просто… ваше лицо… вы… если бы вы видели сейчас свое лицо.
Фелл качает головой, и Кроули на мгновение зачаровывается тем, как отблеск свечи играет на светлых кудрях; какими мягкими они вдруг кажутся, какими пушистыми и светящимися как… как….
– Вы выглядели таким озадаченным, – продолжает Фелл, нарушая абсурдный и совершенно запутанный ход мыслей Кроули. – Таким… таким ошеломленным. Поэтому я так сделал…. Рассмеялся, то есть. Это я не над вами… ну, или… то есть, не совсем над вами… это… эм….
– Н-не хочу показаться грубым, команданте, но ччччего вам надо? – грубо
перебивает Кроули и морщится, чувствуя, как заплетается язык.
Фелл с каким-то непонятно нерешительным выражением кусает нижнюю губу.
– Я хотел проверить, в порядке ли вы. Мне там показалось, что вы выглядели довольно расстроенным. – Он мотает головой в сторону площади, не сводя с Кроули внимательный, обеспокоенный взгляд своих невозможно синих глаз.
Подобного отношения Кроули, мягко говоря, не ожидал, и он удивленно щурится на Фелла поверх заново наполненного стакана. На лице команданте отражается что-то подозрительно напоминающее сочувствие, и Кроули, хоть убей, не может понять почему. Судя по тому, что он слышал о новом команданте, Фелл – солдат до мозга костей. Бывший командир взвода. Медали и награды за храбрость.
Наружная личина Кроули – личина трусливого денди, который, вместо того чтобы
хвататься за оружие, взывает к осторожности и разуму – никаким образом не могла
бы заручиться состраданием такого человека. Кроули в этом уверен. А если бы Фелл
узнал, кто Кроули на самом деле, эль Сиерпе уже б отправился кратчайшим путем на
виселицу. В этом Кроули тоже уверен.
Поэтому Кроули предпочитает промолчать в ответ. Подносит стакан к губам и одним
глотком выпивает содержимое, а затем вновь тянется за бутылкой.
Чужая рука хватается за горлышко бутылки, не давая поднять ее.
– Мне кажется, напиваться до беспамятства – не решение проблемы, –
осторожно советует Фелл.
Кроули подавляет вспышку гнева, резко дергает бутылку на себя. Но Фелл силен,
также силен как он, и Кроули умудряется всего лишь расплескать красную жидкость
себе и Феллу на руки.
Смачно выругавшись, он выпускает бутылку из рук. Отряхивается, разбрызгивая повсюду красные капли.
Фелл следует его примеру, а затем вынимает платочек и аккуратно промакивает рукав своей формы.
– Поссслушайте, капитан, – огрызается Кроули, сжимая кулаки в приступе обжигающего, иррационального гнева, – что я делаю с куплллнным мной вином – не вашшшего ума дело. И ес…есссли вы преж..прживаете, шо я напьюсссь и ссделаю че-нибудь неранс… нерсинл… ккккую-нбудь глллупосссть, позззволлльте вас у-уссспокоить. Я прик..кончу этих двух деток…. – Он машет рукой в сторону стоящих на столе последних нераспечатанных бутылок, чуть не потеряв при этом ставшее внезапно шатким равновесие и не упав со стула. – …А потом я ппджжму хвоссст и п…поеду домой. Как и поллложжжено тр-трусссу.
Он горько усмехается. Вновь тянется за бутылкой и мысленно поздравляет себя с тем, что умудрился ухватиться за горлышко с первого раза.
– Я не считаю вас трусом.
Из горла Кроули вырывается горький, недоверчивый смешок.
– Лллесть вам не к лицу, команданте, – выплевывает он, и губы его искривляются в безобразной усмешке, – а жжжаллллсть вашша мне не нужжна.
Он отворачивается, намереваясь не обращать больше внимания на непрошенного собеседника, пока тот не сдастся и не уйдет, но твердая рука хватает его за плечо, заставляя повернуться.
– Это не было ни то ни другое, сеньор, – искренне отрицает Фелл, и в глазах цвета надвигающейся бури вспыхивает искорка раздражения и недовольства. – И вам не стоило бы так спешить с суждениями.
Кроули вопросительно загибает бровь, на мгновение оставляя без внимания бесцеремонно лежащую на плече руку. – Вы не считаете меня труссссом, – эхом повторяет он, и недоверие буквально сочится из его слов.
– Не считаю, – подтверждает блондин и откидывается на спинку стула, убирая руку с плеча Кроули.
Для Кроули внезапная потеря почти обжигающего тепла чужой руки абсурдным образом ощущается как утрата. – Напротив, я считаю, что то, что вы сделали там на площади, было очень умно и достойно восхищения.
Кроули моргает. Моргает еще раз. Трясет головой в тщетной попытке прояснить затуманенный алкоголем мозг. Наверно он уже совершенно пьян, думает он. Или так, или у него начались галлюцинации. Потому что, ну не мог, не мог этот человек сейчас сказать, что он поступил… поступил… смело?
– Я слышал, как вы сказали, что дону Начо не сравниться с доном Люцием в мастерстве владения шпагой. – Спокойный голос команданте вновь вторгается в беспорядочный клубок его мыслей, глаза насмешливо улыбаются, наблюдая за его замешательством. – Если бы они сразились и дон Люций убил бы его, ничто бы не помешало дону Люцию захватить земли дона Начо. И это было бы вполне легально, если я правильно понимаю местные законы. Так что, как я понимаю, ваши действия там на площади спасли сеньору Торресу не только жизнь, но и все его состояние, и не дали этому состоянию и семье сеньора Торреса попасть в руки особы довольно… сомнительного характера.
Фелл замолкает, слегка склонив голову, и смотрит на Кроули так, будто взгляд его прожигает все защитные маски Кроули, проникая в самую глубину его души. Это ощущение одновременно и жутковатое, и странным образом успокаивающее. Он чувствует себя так, будто вот сейчас, вот в эту секунду Фелл способен увидеть все то, что Кроули так тщательно старался укрыть от остального мира; способен прочитать любую из самых страшных, самых болезненных его тайн так же легко, как если бы они лежали перед ним на ладони.
И Кроули странным образом это совершенно устраивает.
– Я думаю, что, когда дон Начо успокоится и логически на все посмотрит, он придет к такому же заключению, – с легкой ободряющей улыбкой утверждает Фелл.
Кроули фыркает, качая головой в ответ на его благонамеренную, но совершенно нелепую идею. Дело в том, что он знает дона Начо. Знает, насколько дон вспыльчив. Знает, что думает о нем друг его отца, что все они думают о нем. Храбрость и готовность воевать в открытую – вот единственные достоинства, которые ценят эти люди. Благоразумие и рассудительность для них – это черты труса. И его как Антонио Кроули уже заклеймили таковым. Этого мнения они не изменят.
– Послушайте…. – Фелл наклоняется немного ближе, понижая голос и украдкой поглядывая на чересчур любопытного трактирщика.
Кроули замирает от его неожиданной близости; сердце в груди как-то странно запинается, а потом без причины начинает биться быстрее и быстрее.
– Я знаю, что у вас сложная ситуация с вашей… вашей семьей, и….
Фраза обрушивается ведром ледяной воды на его затуманенный алкоголем разум. Грубо, резко отрезвляет.
Глаза Кроули угрожающе сужаются, лежащая рядом с бутылкой рука сжимается в кулак.
– Что вы знаете о моей ссситуации? – шипит он, вливая в вопрос хорошую дозу угрозы.
Фелл, к его чести, выглядит смущенным. – Сержант Пульцифер рассказал мне, что… эм… что случилось с вашими… вашими родителями и сестрой. И мне действительно очень жаль. Я не могу даже представить себе, каково вам приходится. Я….
– У Ньютона Пульцифера слишком длинный язык, – рявкает Кроули и отодвигает стул, собираясь встать.
Но подобное движение оказывается слишком резким для опьяненного разума, и он, пошатнувшись, инстинктивно пытается ухватится рукой за стол.
Но его руку перехватывает другая – мягкая мозолистая ладонь обвивается вокруг ищущих опору пальцев. Вторая рука обхватывает предплечье. Поддерживает его, прочная и надежная как сталь. И нежная, так невыносимо нежная, что Кроули трясет как от жажды опереться на нее сильнее и продлить этот контакт, так и от порожденного страхом желания сбежать.
– Позвольте отвезти вас домой, – тихо шепчет команданте, и в ясных голубых глазах мерцает что-то ужасно похожее на сострадание.
Кроули упрямо, вызывающе сжимает челюсть и делает нетвердый шаг назад, безуспешно пытаясь выпутаться из его хватки.
– Я сссам могу отвеззсти себя домой, – возражает он, подавляя желание просто сорвать чужие пальцы со своей руки. – С млллолетства так делал.
Фелл с сомнением поднимает бровь, бледные губы насмешливо дергаются. – А привычку напиваться в стельку вы тоже с малолетства имели? – нахально спрашивает он. – Потому что мне как-то трудно поверить, чтобы ваш отец подобное одобрил.
Кроули с шумом выдыхает, чувствуя, как заливаются краской гнева и стыда щеки. Капитан издевается над ним, тыкает в уязвленную гордость, и маска его, уже и так ослабленная обильным количеством алкоголя, грозится и вовсе разлететься на части; горящий в жилах огонь рвется наружу.
И было бы так легко, думает он, уступить этому огню, перестать, хотя бы на мгновение, держать себя в руках, чтобы стереть эту насмешливую улыбку с лица напротив, чтобы….
Но ему ж нельзя, не так ли. И он подавляет в себе вспышку справедливой ярости в ответ на оскорбление и издевательский тон. Из последних сил удерживает чуть было не сползшую маску.
– Благодарю за бессспокойство, команданте, – холодно цедит он, гордо подняв голову, – но я прекрасссно доберуссь сссам. Моя лллошадь знает дорогу.
Фелл глядит на него молча, оценивающе, чуть сильнее сжимая предплечье Кроули, когда у того вновь начинают подкашиваться ноги.
– Я уверен, что ваша лошадь исключительно умное животное, дон Антонио, – обезоруживающе и до раздражения спокойно парирует Фелл, – но мне кажется, что вы вот-вот рухнете на пол. И какой бы умной ни была ваша лошадь, она ничем не сможет вам помочь, если вы свалитесь с нее по дороге и свернете себе шею. Честное слово, дорогой мой, будет чудо, если вы сможете самостоятельно выйти на улицу, не говоря уже о том, чтобы забраться на лошадь.
Команданте радушно улыбается, не обращая внимания на гневный оскал Кроули, и мягко, но настойчиво тянет его к двери.
Они выходят, пошатываясь, в прохладную ночь, и Фелл отпускает его руку, но не отходит. Зависает поблизости, будто ожидая, что Кроули в любой момент может упасть. В бледном свете луны пушистая крона его волос кажется белой и почти что неземной… ангельской.
– Ну, прошу вас, дон Антонио. Я бы пренебрег своим долгом офицера испанской короны, если бы не удостоверился, что вы вернулись домой целым и невредимым. Я не хочу, чтобы ваша смерть была на моей совести. Для экономики нашего пуэбло это было бы слишком сокрушительным ударом. Да наш бедный трактирщик, возможно, никогда не оправится от такой страшной потери дохода!
Кроули изумленно фыркает. – А знаешь, ты настоящая сволочь, – невольно брякает он. Голубоглазая сволочь с ангельскими волосами.
– Ангельскими волосами? – Фелл загибает бровь, в затененных ночью глазах звездным светом плещется веселье.
И Кроули мысленно выругивается, чувствуя, как от стыда вновь загораются щеки. Чертово вино, он же не собирался говорить это вслух.
– В таком случае, дон Антонио, может вы позволите мне побыть сегодня вашим ангелом-хранителем? Разрешите проводить вас до дома?
Фелл, эта сволочь, опять над ним насмехается, но в его улыбке нет никакой недоброжелательности, и взгляд его кажется непостижимо теплым и…. Ох, Кроули надо бы поскорее отвести глаза от этого взгляда, прежде чем вино заставить его брякнуть что-нибудь еще... что-нибудь... что-нибудь настолько же глупое.
Он отворачивается. Хмуро пялится в сторону площади – сейчас совсем пустой, спокойной, темной.
– Не верю я в ангелов, – бормочет он, подавляя внезапно пробежавшую по телу дрожь. – И в Бога не верю тоже. Ничего хорошего ни мне, ни моим родным от этой веры никогда не было.
– А есть что-нибудь, во что вы все же верите? – Голос Фелла тихий, осторожный.
Ну, это просто. Тут Кроули даже думать над ответом не надо.
– В ад.
Он издает короткий свист, подзывая лошадь. Это не Бентли – слишком большой риск приводить лошадь эль Сиерпе в город, где люди могут ее узнать. Но Чезаре умен и хорошо выдрессирован, и реагирует он мгновенно, рысью подбегая к хозяину и послушно вставая рядом. Кроули хватает Чезаре за уздечку, нежно похлопывает по боку.
– Ад существует, – задумчиво бормочет он. Слова горечью льются с языка, и пьяный мозг уже не в состоянии их остановить. – Я там жжживу.
Он вновь поворачивается к Феллу. Улыбается, резко и невесело. – И ангелы боятся там ссступать.
Фелл долгое время молчит. Стоит и смотрит на Кроули этим своим чересчур проницательным, бездонным взглядом, который, кажется, пронзает Кроули насквозь. Затем качает головой и свистит, призывая свою лошадь.
– Возможно, – говорит Фелл наконец, – вы просто еще не повстречали нужного ангела.
Губы Фелла дергаются в улыбке, но в голосе его сквозит какая-то неожиданная искренность, заставляющая Кроули задуматься. Фелл берется за вожжи, свободной рукой нарочито вежливо указывает в сторону Кроули
– После вас.
***
– Когда вы уже положите конец этому безобразию, команданте?!
Морнингштерн без стука врывается в кабинет, с силой хлопнув дверью об стенку.
Эзра медленно поднимает голову от бумаг и кивком отпускает капрала, который в замешательстве топчется за спиной разъяренного дона. Капрал ретируется намного быстрее, чем этого требует ситуация, и Эзра переводит взгляд на своего неожиданного гостя, изо-всех сил стараясь удержаться от хохота.
Морнингштерн выглядит взъерошенным, с дикими, расширенными от гнева глазами. Лицо его покрыто щедрым слоем грязи. На щеке, еле заметный под наслоениями пыли и глины, виднеется тонкий порез. Одежда его также запачкана и ободрана, но внимание Эзры притягивает один определенный разрез. Идеально вырезанная на жилете и поясе дона буква «S».
– Чем могу быть вам полезен, сеньор? – вопрошает Эзра, мысленно похлопывая себя по спине за то, что сумел произнести это спокойным тоном и свести улыбку почти на нет.
Морнингштерн крепко сжимает кулаки и делает большой и определенно угрожающий шаг в сторону Эзры. – Я уже несколько раз говорил вам, команданте, как опасен этот… этот Змий для нашего пуэбло, но тем не менее вы отказались что-либо предпринимать по этому поводу.
Эзра невозмутимо откидывается на спинку стула, небрежно указывает рукой на потрепанную одежду дона. – Это дело рук эль Сиерпе? – спрашивает он, изображая шок.
– Да, это дело рук эль Сиерпе! – Морнингштерн практически дымится от гнева, желваки вздуваются под слоем подсыхающей грязи. – Эта змея в маске уже несколько дней терроризирует меня и моих работников! Я нахожу своих вакеро связанными по рукам и ногам и с кляпом во рту. Он разогнал весь мой скот. А моя лошадь…. Этот ублюдок привязал пучок колючек к хвосту моей лошади и заставил это глупое животное носиться и прыгать как напуганный кролик, пока она в конце концов не сбросила меня.
Эзра закусывает губу. Сильно. Но это не помогает, и его плечи уже трясутся от смеха от представшей перед глазами картины падающего лицом в лужу грязи англичанина.
– Вы находите это смешным, команданте? – шипит Морнингштерн, и глаза его становятся почти красными от гнева. – Я чуть не погиб! Ну так что? – рявкает он, еще больше свирепея, видя, как Эзра безуспешно пытается совладать с весельем. – Вы собираетесь что-нибудь предпринимать по этому поводу?
– Вы совершенно правы, – напряженным от попытки удержать смех голосом умудряется наконец выговорить Эзра. – Прошу прощения. Это действительно очень серьезные обвинения. Однако я не получал никаких жалоб по поводу эль Сиерпе от других жителей пуэбло. Возможно есть какая-то причина, по которой эль Сиерпе вас так преследует? Не пробовали ли вы… случайно… спросить его, почему он это делает?
Глаза англичанина угрожающе вспыхивают, забрызганные грязью губы сжимаются в тонкую полоску. – О, он сказал мне почему, – выплевывает он. – Он хочет, чтобы я извинился перед сеньоритой Торрес. Грозится в следующий раз вырезать свою чертову «S» глубже, если я этого не сделаю.
Взгляд Эзры леденеет, всю прежнюю веселость снимает как рукой. – Тогда советую вам сделать так, как он хочет, сеньор, чтобы он не привел свою угрозу в исполнение.
– Вы хотите сказать, что не собираетесь ничего предпринимать по поводу этого бандита? – возмущенно брызжет слюной Морнингштерн. – Вы….
Эзра медленно отодвигает стул, встает из-за стола.
– С момента моего приезда сюда я не слышал в адрес эль Сиерпе ничего, кроме похвал. Более того, большинство местных жителей считает, что эль Сиерпе – вообще лучшее, что могло случится с этим пуэбло. Мне самому посчастливилось быть спасенным этим человеком. И, похоже, что единственный, кому не нравится эль Сиерпе, это вы. Так что какие бы претензии вы к нему ни имели, я советую вам разобраться с ними самому. Боюсь, что помощи вы здесь не найдете.
Морнингштерн долгое время молча глядит на него, сжимая и разжимая кулаки. – Вы совершаете большую ошибку, команданте, – негодующе выплевывает он наконец. Затем круто разворачивается и уходит, хлопнув дверью.
И Эзра совершенно точно не взрывается хохотом при виде идентичной буквы «S», вырезанной на сиденье брюк удаляющегося дона.
Два дня спустя сеньорита Элена Торрес получает крайне публичное и крайне смиренное извинение от крайне разъяренного и крайне пунцового англичанина.