Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю (Серия: Змий; Часть 1)

У Эзры это первые полные выходные с Уорлоком – непоседливым одиннадцатилетним озорником с темно-каштановыми, как у мамы, волосами и серо-голубыми, как у Эзры, глазами – чересчур проницательными, чересчур наблюдательными.  Его маленьким чудом, ради которого он цеплялся за жизнь в те мрачные одинокие месяцы, когда все казалось безнадежно потерянным.  Тем, ради которого он пересек океан и сделал все, возможное и невозможное, чтобы получить пост в этой пыльной дыре, когда его бывшая жена, Гарриет, уехала за своим до безобразия богатым мужем-послом в Калифорнию и забрала с собой Уорлока, не удосужившись даже предупредить Эзру об этом.  Конечно же он поехал за ними следом. У него и выбора то особо не было. Жить там, где не было его малыша, просто-напросто не представлялось возможным.   Гарриет сделала все, чтобы усложнить ему жизнь. Разозлившись на то, что Эзра упорно не желал следовать совершенно неприемлемому для него требованию держаться подальше от собственного сына, она несколько недель после переезда Эзры в Калифорнию не позволяла ему оставаться наедине с Уорлоком, очевидно опасаясь, что он возьмет и сбежит с сыном обратно в Испанию.  Стоит отметить, что ее опасения были не совсем уж беспочвенными. Эзра действительно несколько раз подумывал об этом. Но все же он считал себя человеком чести, а люди чести, как правило, не падают настолько низко, чтобы похищать собственных детей ради сведения счетов с бывшей супругой.      К сожалению, для самой Гарриет, с того момента как у нее на горизонте появился некий Тадеуш Даулинг, мерилом характера Эзры стало количество зарабатываемых им денег, и никакие доводы или действия Эзры не могли разубедить ее в том, что Эзра неблагонадежен.      Поэтому, когда Гарриет вдруг согласилась разрешить Уорлоку пожить все выходные у него в казарме, Эзра был, по понятным причинам, сильно удивлен. Но все же он решил дареной кобыле в зубы не смотреть, а просто как можно дольше насладиться этим неожиданным подарком. Кроме того, у него были другие причины для беспокойства, не последним из которых было (вполне законное) опасение, что Уорлок, привыкший к роскоши и великолепию поместья Даулингов, может сильно разочароваться при виде крохотной комнатушки Эзры с ее по-спартански простым, солдатским убранством, вонючих и унылых казарм, грозного вида тюремных камер, и кучки незадачливых полу-дисциплинированных солдат.  Он немного побаивался, что Уорлок как увидит условия, в которых ему предстоит провести выходные, так просто не захочет больше когда-либо с ним оставаться. Но ему не стоило волноваться.  Потому что, как оказалось, проживание в роскошном посольском поместье сопровождалось определенным ожиданием благопристойности, что для неугомонного одиннадцатилетнего мальчугана представлялось довольно сложной задачей. Поэтому, как только Уорлок переступил порог казармы с ее пылью, и шумом, и неотесанными, потными солдатами, он сбросил свой модный (щегольский, по мнению Эзры) пиджак, швырнул его прямо на истоптанную лошадьми и сапогами землю и немедленно вскарабкался на стену казармы, «посмотреть, не появится ли на горизонте эль Сиерпе».  Истории о дерзких спасательных операциях Змия, оказывается, полностью завладели воображением мальчугана (притом что Эзра не представлял, откуда Уорлок мог услышать подобные истории), и Уорлок даже попытался уговорить кое-кого из солдат понарошку арестовать кого-нибудь из владельцев местных лавок только ради того, чтобы дать эль Сиерпе повод выехать в город. (Эзра, естественно, положил немедленный и безоговорочный конец данной идее).     И вот уже приближается время обеда (о чем Эзре красноречиво напоминает до неприличия громкое урчание живота Уорлока), и Эзра подумывает о том, стоит ли ему рискнуть подвергнуть своего ребенка ужасам общения с подчас неблаговидными посетителями местной таверны или взять на себя еще больший риск и оставить Уорлока под (сомнительным) присмотром уланов, а самому сходить в таверну и заказать им двоим еду.  Он смотрит на Уорлока, который сидит, скрестив ноги, на бочке в тени казарменной стены, с живым интересом наблюдая за тем, как пара уланов демонстрируют ему свои фехтовальные навыки.  В широко раскрытых глазах Уорлока горит огонек озорного восторга, который Эзре ну совершенно не нравится. Нет уж, решает он. Не хватало ему еще, чтобы Уорлок уговорил одного из уланов дать ему поработать шпагой, пока Эзры не будет рядом. Если Гарриет об этом узнает, она никогда больше не подпустит его близко к сыну. Нет, лучше уж рискнуть пойти вдвоем в таверну. Лучше для них обоих.  И он только собирается позвать Уорлока с собой, как за воротами казармы раздается чей-то окрик, и караульщик, очевидно узнавший посетителя, жестом указывает ближайшим уланам открыть ворота.   Эзра прищуривается, заслоняясь ладонью от яркого калифорнийского солнца. Всматривается в лица въезжающих в распахнутые ворота всадников.  В первом запыленном всаднике он узнает своего замкомандира, сержанта Пульцифера, таинственным образом исчезнувшего вскоре после знакомства с Уорлоком. Но внимание Эзры привлекает спутник сержанта – вычурно разодетый кабальеро, чью неугомонную копну огненно-рыжих волос Эзра узнал бы где угодно.  Он не общался и не видел молодого дона с тех пор, как проводил того домой несколько ночей тому назад, и дон тогда был в стельку пьян. Он не знает, что Кроули мог запомнить из их разговора (и запомнил ли вообще хоть что-нибудь), но, учитывая менее чем приятные обстоятельства их встречи, вряд ли у дона могло сложится о ней хорошее впечатление.     Поэтому он не может не испытывать некоторое опасение, наблюдая за тем, как Кроули подводит лошадь прямо к нему, останавливает ее и спрыгивает на землю, завораживающе-грациозный и гибкий как чертов кот.    – Команданте. – Кроули приветственно прикасается к шляпе, затем переключает внимание на Уорлока, который бросил свой пост на бочке и неспешным шагом направился к ним, рассматривая новоприбывшего с нескрываемым любопытством. – Юный сеньор.  – Дон Антонио…. – Эзра откашливается, прочищая горло. – Чем обязан такой чести? – Прошу вас, зовите меня Кроули, команданте. – Кабальеро вновь поворачивается к нему. – Так меня зовут друзья. – Во-вот как? – Голос Эзры совершенно точно не повысился в тональности. – Мы… мы теперь друзья? Кроули разводит руками, тонкие губы растягиваются в кривой, самоуничижительной усмешке. – Вы видели меня в самом худшем виде, команданте, и потратили свой вечер на то, чтобы проводить мою пьяную задницу домой. Что может быть лучшей основой для дружбы? У Эзры начинают вдруг пылать щеки. – Д-да, – умудряется выговорить он, изо всех сил стараясь не смотреть на сына. Или на уланов, которые (неубедительно) притворяются, что не подслушивают их разговор. Или на сержанта, который наблюдает за ними обоими с совершенно неприличной ухмылкой. – Конечно. – Он судорожно сглатывает, пытаясь совладать с предательски дрожащим голосом. – Так… э… что же привело вас сюда, Кроули? – Мой добрый друг сержант…. – Кроули кивает в сторону Пульцифера. –… сообщил мне, что вы сегодня принимаете очень особого гостя. Ну, а вы же знаете, какой я любопытный, команданте. Я просто не мог не приехать и не представиться такому важному новому члену нашего скромного пуэбло.    Он заговорщицки подмигивает Уорлоку, и Эзра едва сдерживает улыбку, забавляясь выходками дона. Рядом с ним так же тщетно пытается бороться с восторженно-довольной улыбкой Уорлок.  – И я спохватился, – продолжает кабальеро, и пронзительный взгляд его необычных золотистых глаз вновь возвращается к Эзре, – что забыл, как следует отблагодарить вас за помощь той ночью. – О, я не…. – Эзра категорически мотает головой, подняв руку как щит, будто пытаясь отбиться от слов кабальеро.  – В этом нет нужды, уверяю вас. Я…. Кроули делает шаг ближе. Продолжает, как будто не слышал слов Эзры. – В моей семье было традицией приветствовать почетных гостей нашего города, устраивая для них скромный прием в поместье Кроули. Последние несколько лет я… забросил эту традицию, но, думаю, пора ее возродить. – Его губы вновь трогает улыбка – мягкая, с примесью надежды и грусти.  – Что скажете, команданте? Не окажете ли вы и юный сеньор мне честь отобедать сегодня в гасиенде Кроули? Приглашение повергает Эзру в шок, и он долгое время тупо пялится на молодого дона. Во взволнованно-растерянных мыслях по бесполезному пусто.       – Пожалуйста, папа, а? Он заставляет себя оторвать взгляд от Кроули. Переключает внимание на Уорлока, который едва не пританцовывает от возбуждения, глядя на Эзру по-щенячьи умоляющим взглядом. Ну и как может Эзра такому отказать. – Грасиас, дон Антонио, – начинает было он, но тут же поправляется, заметив, как морщится молодой дон от избранной им формы обращения. – Кроули. Грасиас, Кроули. Для нас это будет честью. *** – Антонио не рассказывал вам о том, как он попытался спрыгнуть с балкона второго этажа на спину лошади? Они сидят в просторной, со вкусом оформленной столовой ранчо Кроули. Тут сам Кроули, Эзра и Уорлок, сержант Пульцифер, Анафема Гаджет – личная служанка и телохранитель Кроули (и когда Эзра посмел усомниться в разговоре с Пульцифером в логичности поручения такой стройной, хрупкой девушке защищать такого как Кроули, Пульцифер рассмеялся ему в лицо и посоветовал никогда не задавать подобный вопрос при Анафеме, если не хочет распрощаться со своим мужским достоинством), Эрик Легион – социально неуклюжий личный врач Кроули, и Марджори Поттс – самая старая служанка в доме Кроули, которую Кроули почитает как собственную мать.   Изысканная трапеза, при одной мысли о которой у Эзры до сих пор текут слюнки, уже давно съедена, и они все сидят, лениво развалившись на стульях, потягивая вино (и да, оно именно такое превосходное, как Эзра и предполагал) и обмениваясь забавными историями из детства и после него.  Все здесь, с невольным уважением признает Эзра, ведут себя с Кроули как с равным. И это касается и самого Кроули. Здесь нет того строгого разделения классов между патронами и их слугами, которое главенствует в остальном мире. Здесь он просто Кроули в окружении родных и друзей. Теплый, заботливый круг людей, искренне заинтересованных в благополучии друг друга. И Эзра чувствует трепетную благодарность за то, что его включили в этот узкий круг взаимной привязанности, и ему безумно хочется, чтобы его место в этом круге осталось за ним навсегда. – Учитывая, что вы сказали «попытался», я так полагаю, что эта попытка не увенчалась успехом? – Эзра подыгрывает вопросу Марджори, с трудом сдерживая улыбку при виде притворно раздраженной мины Кроули.   – Не особо, нет, – Марджори качает головой, поглядывая на своего бывшего подопечного с ласковой улыбкой потворствующего родителя.  – Его мать, донья Микаэла, как раз в этот момент вышла во двор. Она увидела, что собирался сделать ее сын, и закричала. Лошадь, как и следовало ожидать, испугалась, и наш юный темерарио* в результате остался с сотрясением мозга и сломанной рукой. – А так у меня бы получилось, – ворчит Кроули со своего места и невинно пожимает плечами в ответ на скептический взгляд Эзры. – Что? Я знал, что делаю. Уже пробовал до этого. – И вам было сколько лет? – Пять, – нехотя отвечает тот, и Эзра, не удержавшись, изумленно фыркает, а потом и вовсе взрывается хохотом, когда Кроули недовольно выпячивает губу в ответ на его смешок.   – А это было больно… когда вы сломали руку? – Робкий вопрос прерывает смех, и все переводят внимание на Уорлока, который, в ответ на неожиданный всплеск внимания к своей персоне, закусывает губу и густо краснеет.   Кроули, кажется, обдумывает его вопрос. Взгляд его на мгновение задерживается на лице Эзры, будто оценивая его реакцию. И Эзра невольно напрягается. Потому что он знает, какой Уорлок сорвиголова. Помнит, с каким восторженным восхищением его сын вслушивался в истории, рассказываемые ему уланами о том, как Змий спрыгивал со стены казармы на спину своего верного коня. Если Кроули попытается сейчас умалить это, Эзре вполне возможно придется найти способ посадить своего ребенка на какой-нибудь поводок, чтобы не дать ему следовать по стопам Змия.     Кроули отвечает, нарушая неприятный ход мыслей Эзры.  – Больно, пекенито**, – серьезно говорит он, и Эзра облегченно вздыхает. – Очень. Не советую.   Уорлок молча кивает, таращась на него большими от страха глазами, и Кроули вновь поднимает взгляд на Эзру, на этот раз робкий, вопросительный. Эзра отвечает еле уловимым кивком и одобрительной улыбкой, давая ему понять, что он все сделал правильно. От ответной улыбки Кроули в комнате становится светлее.   – Позвольте мне немного развить эту тему, сеньор Уорлок, – встревает в разговор Эрик, поучительно подняв вверх палец. – Ломать руку в результате такого падения не только чрезвычайно болезненно, но может также оказаться крайне опасным. И осмелюсь сказать, что дону Антонио на самом деле очень повезло, что это падение не нанесло ему непоправимый ущерб. Например, открытый перелом ключицы мог привести….   – Я думаю, Уорлок уже все понял, Эрик, спасибо, – прерывает его Эзра, заметив, как стремительно начинает бледнеть его сын. – Не стоит вдаваться в такие подробности.   Эрик смущенно замолкает, смотрит на окружающих, по-совиному хлопая глазами, будто ища от них указаний.  Это немного странное зрелище, думает Эзра, но, судя по тому, что рассказывал ему сержант Пульцифер, Эрик очень даже странный тип.  Социально неуклюжий и стеснительный, он склонен к болтовне и очень плохо понимает юмор, лукавство и основные законы человеческого общения. Эзра находит его эксцентричное поведение одновременно забавным и немного отталкивающим.    Эрик также единственный в доме Кроули, кто настаивает на сохранении словесного классового барьера между собой и своим патроном, обращаясь к последнему только как к дону Антонио. Но, если не принимать во внимание его эксцентричность, Эрик так же по-семейному бережно относится к своему патрону, как и все остальные в этой величественной двухэтажной гасиенде.  Достаточным доказательством является то, как он журил Кроули ранее за то, что тот опять утром уехал кататься на лошади несмотря на то, что так мало спал предыдущей ночью. Эта немного странная и необычная демонстрация заботы и реакция на нее Кроули, пригнувшего голову как нашкодивший школьник, показалась Эзре настолько забавной, что он забыл поинтересоваться о причине видимой бессонницы молодого дона.   – Я искренне убеждена, что у детей семейства Кроули было какое-то врожденное свойство, побуждающее их вечно попадать в неприятности, – продолжает размышлять вслух Марджори, будто неловкой интерлюдии Эрика и не было. – Маленькая Беата была такая же. Вот этот вот, – она указывает пальцем на притворно хмурящегося на нее Кроули, – отправлялся в свои безумные приключения, от которых у его матери раньше времени поседели волосы, а его сестренка хвостиком увязывалась за ним, сколько бы он ни кричал на нее, чтобы она шла домой и оставила его в покое.     Марджори усмехается воспоминаниям, качает головой.   – Если я правильно помню, у тебя из-за нее были огромные неприятности, после того как твой отец узнал, что вас двоих чуть не растерзал черный медведь.      Кроули закатывает глаза. – Да никакого «чуть не растерзал» не было. Беата преувеличивала, как всегда. Этот медведь даже близко рядом с нами не был, и я увел ее оттуда, прежде чем он смог подойти поближе.   – Я знаю, михо***. – Обветренное лицо Марджори расплывается в широкой, теплой улыбке.  – Но это не спасло тебя тогда от порки, не так ли?   – Так, – согласно фыркает Кроули. – Я тогда неделю не мог сидеть после той порки, что устроил мне отец. Он ругал меня за то, что я не выполнил свой долг старшего брата. Сказал, что я никогда не должен подвергать младшую сестру опасности. Что это мой долг – всегда уберегать ее от… от беды….   Кроули, резко вдохнув, осекается. Глаза темнеют от боли.   – Уж в этом-то я отличился на славу, – заключает он с такой всепоглощающей горечью и ненавистью к самому себе, что Эзра невольно отшатывается, ощущая обрушившеюся на него волну негативных эмоций как нечто подавляюще осязаемое.       За столом наступает тревожная тишина, беспокойные взгляды присутствующих прикованы к Кроули, к его худощавой, угловатой фигуре, разбитой и еще более заостренной горем, к устало опущенным худым плечам.    Он выглядит вдруг таким маленьким, хрупким. И Эзра чувствует себя непрошенным гостем, случайно оказавшимся свидетелем чрезвычайно интимного, чрезвычайно болезненного момента, лицезреть который он не имел права.  Ощущение вторжения только усиливается, когда он видит, как Анафема утешительно кладет руку Кроули на плечо.     – Ты вернешь ее, патрон, – успокаивает она, наклоняя голову, чтобы поймать его тревожный взгляд. – Я в это верю.   Он скованно кивает, явно пытаясь вернуть себе самообладание, и Анафема не убирает руки, ждет, пока он не будет готов, чтобы она отпустила его.       Это проявление эмоций откровенно почти до невозможности, но Эзра не в силах отвести взгляд. Более того, он чувствует практически непреодолимое желание перегнуться через стол и заключить Кроули в такого же рода объятия, в какие он заключает Уорлока, когда ему больно или когда он чем-то расстроен. Он бросает взгляд на сына. Морщится, увидев в глазах мальчика смесь любопытства и тревоги. Он знает, что Уорлок слишком учтив, чтобы задавать какие-либо вопросы сейчас, но он уверен, что ему грозит ряд неприятных вопросов, когда они с мальчуганом будут наедине.       – Прошу прощения, команданте. – Кроули наконец поднимает голову, улыбается бледной тенью улыбки.  – Вся эта история с моей сестрой… она…. У меня не всегда получается совладать с собой.   – Вам не за что извиняться, Кроули, – настаивает Эзра, отвечая на вымученную, шаткую улыбку Кроули своей, обнадеживающей.  – И, пор фавор****, называйте меня Эзра, – как запоздалое добавляет он. –Так меня зовут друзья.   Он с удовлетворением отмечает, что улыбка Кроули от этих слов становится чуть ярче.   ***   – Я все хотел у вас спросить…, – шепчет Кроули, с заговорщицким видом наклоняясь ближе.  –…Уорлок, это довольно необычное имя для сына военного капитана. Почему вы решили так назвать его?    Эзра отрывает взгляд от сержанта Пульцифера, который занят тем, что развлекает Уорлока различными фокусами, использующими ловкость рук (настолько ловкими, что Эзра начинает опасаться за сохранность ценностей, находящихся в гасиенде).  Поворачивается к хозяину поместья, вопросительно загнув бровь.   – Что, простите?    – Имя вашего сына. Мне просто интересно, – отвечает Кроули, примирительно поднимая руки вверх. – Если вы не хотите говорить, я не настаиваю.   Эзра вновь бросает взгляд на сына. – Да нет, все нормально, – рассеянно улыбаясь шепчет он в ответ. – Это моя жена… бывшая жена придумала. Она, когда ходила беременная Уорлоком, стала увлекаться оккультизмом. Читала всякие гороскопы, ходила чуть ли не каждый день по гадалкам… сомнительной профессиональной компетенции, рисовала какие-то магические круги посреди гостиной….  Однажды она разыскала где-то орден сатанинских монахинь – я даже не знал, что такие существуют! Он фыркает, вспоминая об этом. Уже столько лет прошло, а этот момент до сих пор заставляет его недоуменно качать головой. – Короче, эти монахини каким-то образом умудрились убедить ее в том, что ребенка надо назвать по сатанинской традиции, чтобы обеспечить ему счастливую жизнь. А Гарриет, когда ей что-то в голову стукнет, ее уже бесполезно от этого отговаривать. Поверьте, Уорлок, маг, был одним из более скромных вариантов.    Кроули качает головой, по губам скользит теплая улыбка. – Хорошее имя, – заявляет он наконец. – Уникальное. Он бросает взгляд на Уорлока, который, сосредоточенно высунув язык, усердно пытается воспроизвести трюк, показанный ему сержантом. – Ему идет.   Он открывает было рот, чтобы добавить еще что-то, но тут раздается стук в дверь и в комнату входит слуга, ведущий за собой запыхавшегося, покрытого дорожной пылью улана.   – Капрал Санчес? – Эзра медленно встает со стула, подходит к взлохмаченному солдату. – В чем дело?     Улан тяжело сглатывает, достает из-за пазухи помятое письмо. – Срочное сообщение, команданте.      Эзра принимает от улана письмо, настороженно хмурясь. Начинает читать. Мгновение спустя, его лицо искривляется бледной гримасой ярости, и он комкает письмо в кулаке, еле сдерживаясь, чтобы не зашвырнуть трижды-проклятую штуковину в другой конец роскошной залы.   – Ах ты чертова, двуличная….   Он резко осекается, вспомнив, где находится.  Но он недостаточно быстр, и Кроули вдруг оказывается рядом, сверлит его обеспокоенным взглядом.   – Что случилось?   Эзра скрежещет зубами, сжимает и разжимает кулаки, чувствуя, как бессильная ярость стремительно перерастает в отчаяние.    – Моя жена… моя бывшая жена, – сбивчиво начинает он, бросая беспокойный взгляд на сына, который пока еще ничего не заметил. – Она со своим теперешним супругом пытается заполучить полную опеку над Уорлоком. Мы должны были предстать перед судьей Васкесом в понедельник, чтобы представить каждый свою сторону. – Он с шумом втягивает воздух, злобно скалится. – Это сообщение, которое мне сейчас передали?  Меня извещают, что судья Васкес приехал в город раньше, чем предполагалось, и просит встретиться с нами сегодня.     – И что? – Кроули непонимающе хлопает глазами.   Эзра почти завидует его наивности.    – Я живу один, Кроули. На военной базе. У меня нет никого, кто мог бы присмотреть за Уорлоком, если мне надо куда-то уйти.  А это значит, что мне придется взять его с собой на встречу с судьей. И я не могу этого сделать. Не могу позволить моему сыну смотреть, как его отец и мать грызут друг другу глотки.  Это, черт побери, главная причина, по которой я съехал с нашей общей квартиры, когда у нас с Гарриет начались проблемы. Я не хотел, чтобы Уорлок в этом рос, не хотел, чтобы он видел… это. И Гарриет… она это прекрасно знает. Она это знает, понимаете? Если… если я сегодня не появлюсь там, это даст ей возможность заявить, что мне безразлично, будет мой сын жить со мной или нет. А если я приду туда и оставлю Уорлока в казарме, она заявит, что я безответственный, раз оставляю своего ребенка одного в таком месте, с солдатами и арестантами за компанию. В любом случае, я проиграл.   Он делает очередной резкий вдох.    – Вот почему она так сделала, – догадывается он, чувствуя, как из глотки наружу рвется горький, истерический смех. Поясняет в ответ на вопросительный взгляд Кроули, – Эти выходные. Она выделила мне целые выходные с сыном. Понимаете, я еще удивился, что она на такое согласилась. Она никогда не позволяла мне проводить так много времени наедине с Уорлоком, сколько бы я ее ни молил. Я подумал… я подумал, может она наконец решила вести себя со мной более человечно.    Он крепко зажмуривает глаза. Проводит дрожащей рукой по волосам, сжимает пальцы в спутанной копне кудрей, пока эта физическая боль не заглушает подступающую к горлу тошноту.    – Она подставила меня, – шепчет он напряженным от бессилия голосом. – Она подставила меня, и теперь я потеряю своего малыша.   На плечо ему ложится теплая рука, аккуратно, ободряюще сжимает.  – Почему бы вам не оставить его здесь?   Тихое предложение заставляет распахнуть глаза, и Эзра молча пялится на хозяина дома, потрясенный этим неожиданным, искренним великодушием.   – Вы… вы не шутите?   Кроули пожимает плечами, как будто в его предложении нет ничего из ряда вон выходящего. Неловко переминается с ноги на ногу, смущаясь под пристальным, ошеломленным взглядом Эзры.        – Мне кажется, ему здесь комфортно, – говорит он, теребя богато вышитый подол своего пиджака в попытке скрыть свое явное смущение, – и потом, здесь для него намного более подходящие условия, чем в казарме, не в обиду будет сказано.   – Но… я не знаю, как долго…. Это может занять несколько часов, Кроули. Вы уверены?   Кроули вновь пожимает плечами.  – В гасиенде Кроули давно не было детей. Я думаю, Марджори соскучилась по детской суматохе.  – Он кивает в сторону пожилой женщины, и губы его дергаются в озорной улыбке, от которой он сам становится похожим на ребенка.    Эзра задумчиво хмыкает, неуверенно поглядывая на сына. Анафема что-то увлеченно рассказывает мальчику, а тот буквально смотрит ей в рот и радостно хохочет.    – Я не уверен, что это хорошая идея, – уклончиво заявляет он, но в глубине души уже понимает, что сдается. Следующие же слова Кроули решают все окончательно.   – Здесь он будет в безопасности, – настаивает Кроули, и взгляд его такой теплый, искренний. – Обещаю. Я позабочусь о нем, как о собственном ребенке. Идите на встречу с судьей и ни о чем не беспокойтесь.   Эзра кивает. Горло распирает от благодарности, становится вдруг трудно говорить. – Не… не давайте ему больше слушать сумасшедшие истории из вашего детства, хорошо? – хрипит он вместо простого спасибо. – Не дай бог еще наберется идей.   Кроули, судя по всему, прекрасно понимает, что он хотел сказать. – Не за что… Эзра.